– Лет десять назад – мог бы… А сейчас я слушаю ваши обсуждения проблемы и вижу, что я уже ничего не понимаю… вы уже ушли вперед… а я остался – не то администратором, не то вахтером, не то полотером при всем этом…
– Возьми лабораторию вместо Оратынцева.
– Нет, там другой специалист нужен… Да и не потяну я теперь даже лаборатории…
– Жалуешься? На слезу давишь?
– Из тебя выжмешь, держи карман… А на многое ты не рассчитывай… Чем могу – помогу, а развертывайся сам… У тебя команда хорошая, сильная… И направлять ты ее умеешь, куда надо…
– А ты, что же, не в команде? Я так не считал, извини.
– Извиняю. Лестно, что ты так считаешь. Но помощи от меня маловато, сам же видишь…
– Вижу немолодого мудака, пускающего слезу в жилетку…
– Другому мудаку…
– Согласен. За мудаков!
– Ты даже представить себе не можешь… раньше я видел вперед намного дальше других… предугадывал… эксперименты подтверждали… а я упивался своей прозорливостью, гениальностью… И совершенно незаметно что-то пропустил за текучкой и вдруг обнаружил, что уже обогнали меня… я отстаю… я не вижу вперед… А администратор я плохой, мне скучно этим заниматься… Сижу, доживаю… Уйдет Мила… что останется… пара фотографий…
– Ты, рефлексирующий ипохондрик, не пробовал написать историю твоего открытия? Историю объекта? Правду о событиях и людях?
– Сам ты… и еще хуже… Кто же мне позволит?
– А кто запретит? Кто контролирует вообще, что лично ты делаешь? Сомневаюсь, что такое вообще возможно. И что у тебя в твоем личном сейфе – никто не знает, уверен. Нет?
– Хитрый ты…
– Сам дурак…
ЗНАЕШЬ, КАКОГО ХУДОЖНИКА Я ЛЮБЛЮ?
– Очень я скучаю по солнышку… Пусть тучи, пусть серое небо – но как пробьет лучиком, как заиграет… Весь мир сразу оживет, заговорит, встрепенется…
– Ну, ты прямо как поэт, Коленька… или художник…
– Ты знаешь какого художника я люблю? Был такой прекрасный человек и художник Яков Данилович Минченков, потомственный казак, исключенный за вольнодумство из духовной семинарии, прекрасный скрипач… Преподавал не только рисунок и живопись, но и музыку… Руководил симфоническим оркестром… Скульптор, в его родном Каменске-Шахтинском памятник Ленину его работы стоит… Изумительный пейзажист… Писатель – написал воспоминания о передвижниках… А знаменит среди художников был тем, что устраивал выставки передвижников по всей России…
– Передвижники – это в прошлом веке? Это Репин? Прости, Коленька, я серая-серая…
– Правильно, Ниночка, это Репин… А как ты думаешь, в каком году умер Репин? Я понимаю, что ты не знаешь… Но примерно когда?
– Нет, Коленька, и не пытай…
– А он умер в 1930 году… А Яков Данилович вообще в 1938…
– Расстреляли?
– Нет, умер в родном Каменске… А картин его практически не сохранилось… В музеях совсем мало… А ведь было много и донских его пейзажей, и заграничных…
– Так откуда ты знаешь, какие картины у него были?
– Кое-что осталось, кое-что есть в альбомах… Главное, душа его там светится…
– Ой, Коленька, какой же ты у меня умный… А я-то дура-дурой… Рассказывай еще…
– Интересно, здесь в библиотеке есть его книга? Там столько всего интересного про художников…
– И когда ты только успел все это прочитать…
– Нам командир сказал: хотите стать людьми – читайте. Каждую свободную минуточку – читайте. А мне все больше про людей интересно, не только про художников…
– Милый ты мой… Коленька… я тоже читать буду… научусь… только люби меня…
– Надо Васю будет приохотить к чтению… Пусть читает…
– Хорошо, Коленька… как скажешь…
ТОНЯ ЖДАЛА СВИРИДОВА
Свиридов пришел поздно. Тоня ждала его, прикорнув на диване. Она спала так чутко, что даже совсем неслышные шаги мужа пробудили ее.
– Вот и хорошо! – Тоня обняла и поцеловала мужа, – Иди, умывайся. Молоко еще не остыло, иди скорей!
Потом она сидела у стола поджав ноги и смотрела, как Свиридов пьет молоко и заедает его черным хлебом.
– Вкусно? – Свиридов кивнул. – Очень устал? Опять носился как угорелый? И не обедал, неверное? Да ты не делай вид, что у тебя рот занят, я и так знаю, что не обедал…
Тоня ворчала, а глаза были добрые-добрые.
– Что-нибудь случилось особенное? Ты озабочен чем-то…
Потом она лежала в его объятиях и слушала тихий голос, рассказывающий ей про Оратынцева, Шипука, Рахматулина, собаку по имени Мухтар, Шабалдина и странную девушку, так похожую на знаменитую певицу.
– Милый, не держи все это в себе… Я могу немного, но хотя бы делись со мной… Легче будет… Отпусти меня и повернись – я помассирую тебе спину… Знаешь, я прошла сейчас по коридорам второго и третьего этажей – из твоих комнат свиданий только одна и свободна. Из других корпусов приходят.
– Значит, в других корпусах нужно сделать тоже самое… Ты, что, завидуешь им?
– С чего ты взял? Пусть лучше они нам завидуют…
ГЕНЕРАЛ ЕФРЕМОВ
Генерал Ефремов приехал, как водится, вечером, но сославшись на усталость, отложил все разговоры на утро.
Поэтому разговор начался рано утром, когда они устроились – уединились – в кабинете Свиридова.
– Ну, молодец, доложи кратко и вразумительно, что ты здесь наворотил.