Концерт Патриции Каас. 7. Неужели это возможно. Недалеко от Москвы, продолжение

УЛЯ, ТЫ ЗАНЯТА?

– Уля, ты очень занята? – высветилось на дисплее пейджера.

– Нет, я иду к тебе. – тотчас ответила Уля и как была, не снимая фартука, пошла в мастерскую Гриши.

Гриша сидел на диванчике, на коленях его лежал незаконченный рисунок, но он не смотрел на рисунок, а сидел, закрыв глаза.

– Что, Гришенька?

Уля подсела к нему поближе, сбросив туфли, забралась с ногами.

Гриша молча обнял Улю.

Тогда она начала говорить – обо всем, о чем придется: о проделках Верочки, о вчерашней заказчице, о нитках, которые никак не подберешь в тон, о своих разговорах с Дашей и с Любой, и о всяких других повседневных делах …

Гриша взял рисунок и показал его жене.

Старый город с островерхими крышами, лента мертвой реки, а на этой стороне, на набережной сидел человечек. Вернее, сидело что-то, напоминающее человечка, и он портил всю картину – пейзаж оставался мертвым.

И Уля, продолжая своей монолог, стала говорить, что там, наверное, холодно, но нет туч и нет ветра, А где же птицы? Наверное, они улетели на площадь, где их подкармливают. А вода такая холодная, и так холодно и одиноко сидеть у неподвижной воды. И так неудобно – я бы села вот тут, у камней, они прикрыли бы меня от ветра …

И Уля говорила, говорила, уже чувствуя себя одиноко на неуютной набережной, вдали от тепла, когда ни одно окно не обещает тебе приют …

Гриша вытянул руку и Уля увидела, что по нижней стороне листа бумаги было несколько откидных клапанов – на одном из таких клапанов был изображен человечек. Гриша отогнул клапан и берег обезлюдел, а рисунок стал еще более безжизненным.

В руке Гриши появился фломастер, но Уля не рискнула пошевелиться и убрать свою руку.

А конец фломастера прицеливался и двигался над листом бумаги, и вместе с рукой Гриши двигалась рука Ули – но она сама еще не ушла из пустоты и холода безжизненного города.

А фломастер одним движением родил птицу над пустой водой и двинулся ниже, к берегу. Тут из-за края листа появился чистый клапан и закрыл часть берега. И острый конец фломастера завис над белизной листа.

Уля боялась дышать. Рукой, которую она засунула за спину Гриши, она чувствовала напряжение его мышц, а другая рука ощущала дрожь фломастера.

И тут кончик фломастера начал касаться бумаги – Уле было плохо видно, что именно этот кончик создавал.

Гриша отодвинул руку и Уля увидела на берегу, на камне, девушку в накидке – птица летела к ней. И пустое холодное небо ожило, и дома – там, далеко – казались не такими угрюмыми …

– Гриша …

– Что, родная моя?

– Гриша …

– Что, любимая? Ты в фартуке? Я тебя вытащил с кухни? Пошли, я помогу тебе …

Когда на кухню, привлеченная вкуснейшими запахами, заглянула Тоня, Гриша сидел на высоком барном табурете и держал на коленях Улю, а Уля целовала лицо Гриши.

– Мама Тоня … – оторвалась на мгновение Уля и продолжила покрывать поцелуями лицо Гриши.

А вечером, когда Верочка уже угомонилась, Гриша вынес в гостиную новый рисунок.

Там все было серое – но какая разнообразная гамма серых цветов!

Небо было серое, и серые здания стояли на том берегу реки.

А вода была серебристо-серой, и над ней летела темно-серая птица. Спиной к зрителю, тут, на берегу, на камне, сидела девушка в накидке и капоре, и птица летела к ней.

И хотя и накидка, и капор на голове девушки были серые, но они казались радостно-цветными.

А на том берегу, в сплошной стене серых стен, светилось окно – только одно окно на весь застроенный берег.

У Гриши появилась особая папка, куда он складывал такие рисунки, и кроме хороших грифельных карандашей – большие многоцветные наборы фломастеров.

ВЫХОДНОЙ

– У кого какие планы на выходной день?

– Чур, я с дедей! – сразу заявила Верочка. – Папа, мы возьмем с собой маму и бабушку! И тебя!

– Ну, спасибо, внученька!

Верочка перелезла с рук матери на руки бабушки и обняла ее за шею. – Баба, я тебя люблю!

– Тогда я предлагаю экскурсию на наш садовый участок! Поедем и проведем там весь день!

– Ура! Дедя молодец!

– Тогда я пойду, подготовлю мамину машину, – сказал Гриша. – Там места на всех хватит …

Все семейство Свиридовых разместилось в белом «Гелендвагене», за руль сел Гриша, а Верочка устроилась на руках Свиридова на заднем сиденье, рядом с Улей.

А Тоня села рядом с Гришей.

Этим автомобилем, полученным Тоней в подарок после возвращения из долгой зарубежной командировки, очень редко пользовался Свиридов – только для деловых поездок. Зато Тоня часто выезжала в Москву на этой машине – резвому солидному белоснежному «Гелендвагену» почтительно уступали дорогу.

По объездной дороге – мимо жилого массива около машиностроительного завода Дементьева – автомобиль быстро помчался по направлению к колхозу, а затем свернул направо и через длинный-предлинный мост въехал в комплекс садовых участков, разгороженный прозрачными заборами из сетки.

На многих участках уже вырастали домики, еще больше участков светились кучами бревен.

– Пап, куда ехать?

– Вон туда сверни. Вот этот участок – наш …

Как и у других участков передней части забора не было, а на участке высились три больших штабеля бревен и еще несколько кучек всяческих деревянных деталей.

– Травка! Можно побегать?

Верочка с удовольствием убежала от машины, из которой взрослые стали вынимать всякое барахло. Но когда мужчины расстелили брезент и покрыли его байковыми одеялами Верочка первая испробовала это покрытие и одобрила его, притворившись спящей в уголке около сумок.