– А ты … ты видел их … в постели?
– Да, я видел их, как они спали голые обнявшись. А еще я забирался в кровать к маме … к Тоне, когда мы жили там, далеко, и мне было плохо … Это тогда, когда умерла моя настоящая мама …
– Не надо, успокойся, – Уля прижала его голову к своей груди и стала гладить.
– А ты совсем меня не стеснялась?
– Да, и не могу понять, как ты это сделал. Но ты для меня был … ну, не знаю, бог или самый главный, самый сильный и самый верный … Как я тебе верила и верю … и как люблю тебя …
– И я тебя люблю очень-очень … моя милая Улечка …
ПОЙДЕМ НА ТАНЦЫ
– Сегодня на заводе танцы. Пойдем?
– Пойдем.
Уля обрадовалась и стала переодеваться. Через десять минут она была готова – джинсы, открытый живот, белый топик, обрисовывавший ее грудь. И он был не хуже – тоже модные джинсы, модная короткая майка.
На автобусе они доехали до завода – так в просторечии называли соцпоселок при машиностроительном заводе и появились на площадке. На танцы ходили постоянно все свои и с ними здоровался каждый второй.
Но как и прежде Уля танцевала только с Гришей, если в этих бесконтактных танцах в куче народа можно было выделить пары.
Гриша залюбовался ее стройной и гибкой фигурой, обнаженным животом, упругими грудями под тонкой тканью. Любовался не он один, но никто не пытался как-то приблизится к Уле, зная Гришу.
А Уля, танцуя, обняла Гришу за шею и прошептала «Может, убежим?»
И они ушли с танцплощадки и вернулись домой.
– Знаешь, я только сегодня поняла, – Уля разглядывала себя в зеркало. – Подойди сюда!
Она взяла его руку и приложила к соску, оттопыривавшему ткань. И одновременно затрепетали и его рука, и ее грудь.
– Как ты мог … как ты мог раньше видеть все это, знать, что все это – твое, и сдерживаться? Я же так перед тобой виновата – я постоянно … соблазняла тебя?
Уля стянула топик через голову и спустила джинсы.
– Я же только сейчас по настоящему поняла, что такое эти танцы … и как ты мог сдерживаться?
Она одним движением сбросила трусики и сделала перед Гришей несколько танцевальных движений, вращая бедрами и вскидывая руки.
И обняла Гришу, прижалась губами к его губам и буквально повалила на диван.
– Я не понимаю … как ты мог … сдерживаться раньше … в прошлом году …
Он обхватил ее за талию и поднял над собой. Уля поняла и опустилась верхом на него.
– Давай … помоги … давай … как это …
Опускаясь грудью в его ладони Уля прошептала «Ты у меня самый-самый …»
Потом они долги лежали неподвижно. Уля обняла его руку двумя руками и прижалась к ней.
– Скажи … Когда на меня смотрят вот так … с желанием … Что ты чувствуешь? Только честно!
– Когда тебя откровенно хотят, как сегодня … Я думаю, что ты ни с кем не пойдешь, что ты – моя, и тогда я просто горжусь и любуюсь тобой. Но если я почувствую, что ты хотя бы на миг не со мной, то …
– Этого не будет никогда! Клянусь! Неужели кто-то может быть мне нужен, кроме тебя?.. И ты знаешь, я чувствую тоже самое – если ты вдруг будешь не со мной …
– Так давай никогда не давать друг другу повода усомниться в этом …
– Скажи, а тогда, когда ты дрался из-за меня – ты приревновал меня?
– Пожалуй нет, ты мне такого повода не дала … Просто отстаивал свое право собственности … на тебя …
– Но право на себя могу дать только я сама?
– Тогда защищал твое право давать право собственности …
– Гриша, я без тебя не могу … Ты уходишь, а я места не нахожу … Мне нужно все время тебя хотя бы видеть … Я сумасшедшая, да?
– Нет, ты не сумасшедшая. Ты влюбленная, но это пройдет.
– Что пройдет?! Пройдет, что я без тебя не могу жить!?
– Нет, пройдет это сумасшедшее чувство, что обладать надо постоянно, все время. А останется любовь, которая … которая многогранна и прекрасна … Полежи, не вставай, мне нужно порисовать …
Уля послушно осталась лежать, наблюдая за Гришей – как он сел за стол, как привычно не глядя вынул лист бумаги и взял сразу несколько карандашей, как замер.
Она знала, как он готовится к созданию рисунка, сидя с закрытыми глазами – она просто залюбовалась его обнаженным телом и снова в ней проснулось желание слиться с ним.
Как всегда Гриша рисовал быстро, меняя карандаши и что-то бормоча про себя.
Уля ждала.
Гриша кончил, бросил карандаш, но ринулся не к ней, а к двери.
– Оденься! – успела только сказать Уля, но он уже исчез за дверью.
Она тоже встала и пошла за ним.
Гриша коснулся плеча Тони.
– Мама! Проснись!
Тоня по выработанной многими годами привычке проснулась сразу и села.
– Мама, я сумасшедший или …