Концерт Патриции Каас. 4. Недалеко от Москвы. Жизнь продолжается

НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ

ПОДАРКИ ИВАНИЩЕВОЙ

Умаров задержался после разговора со Свиридовым и долго молчал.

Свиридов не торопил его – он очень хорошо знал своего Учителя и спокойно ждал.

– Знаешь, Свиридов … Анхелина … Первая женщина в моей жизни, без которой я не могу нормально жить …

– Командировка на месяц? Или вам так нельзя? Хотите соединиться? Выбирайте – ее сюда или вас туда? Как скажете, Учитель, так и сделаем.

– Для начала – командировка.

Умаров увозил подарки – две скромные деревянные шкатулки. В одной была в бархатной ячейке номерная вересковая курительная трубка ручной работы фирмы Данхилл, а в другой – потрепанный и видавший виды молитвенник с карандашными пометками и загнутыми уголками страниц, привезенный по просьбе Свиридова из глубинки штата Коннектикут.

А Ангелине Степанищевой подарок был – кроме Умарова – на словах.

И эти слова Умаров прошептал своей Анхелине уже под утро, когда та улеглась к нему на грудь и разглядывала его лицо.

– Что ты сделал со мной, Умарчик? Это же что-то непостижимое … Даже представить себе не могла, чтобы …

– Знаешь, я тоже представить себе не мог, что буду так тосковать по тебе. Каждый день думал о тебе, а уж ночью!

– Неужели я как женщина …?

– Это тоже невероятно. Ты не представляешь, как мне хорошо с тобой.

– Не смейся надо мной! Ни кожи, ни рожи! Старая квашня!

– Очень аппетитно …

Умаров целовал и покусывал ее тело, ее живот, другие мягкие места, а Иванищева вздрагивала и не могла понять, почему она, прекрасно понимающая весь механизм распространения ласки, так реагирует на его прикосновения. И хочет их, и сама ласкает его – она, доктор и профессор, и прочая, и прочая, и прочая …

Одеваясь она застеснялась и Умаров отвернулся.

– Анхелина, ты не надумала родить нам ребенка?

– Умарчик … Я много думала над этим … Я не предохранялась, но …

– Не переживай … и не волнуйся …

ПОДАРКИ ЛЕВЕ и ДИАНЕ

К вечеру Умаров постучал к Худобиным.

– Вам подарки от командира!

– О! Смотри, Диночка, какая трубка! Так из такой трубки грех курить – это же произведение искусства! Настоящий вереск, настоящий Данхилл!

– Лео, Лео … Посмотри…

– Что такое, Диночка?

Диана опустилась на колени, бережно раскрывая двумя руками потертый молитвенник.

– Это же молитвенник моих родителей, Лео …

– Не может быть!

– Посмотри, вот пометки моей мамы … Вот рука отца … А углы загибал мой брат … Командир – человек Бога, это точно!

ЧТО НАМ ДЕЛАТЬ?

– Анхелина! Как же мы будем жить дальше? Ты – здесь, я – там. Как?

– Я думала. Тут моя работа, а там – твоя. Но ты мужчина – если прикажешь, то я поеду с тобой, хотя это для меня конец всей моей работе и карьере. Переехать сюда ты не захочешь, по сравнению с Москвой это такое захолустье.

– Хотя ты и ошибаешься насчет захолустья … Но у меня там много дел … А превращать тебя в домохозяйку – безнравственно и нереально … Ты этого не заслужила …

– Скажи мне, почему я … почему я до сих пор не забеременела? – Иванищева храбро спросила Умарова и смущенно спрятала лицо. – Я не предохранялась, а ты? Я знаю, что есть мужские оральные контрацептивы …

– Вряд ли мне требуются контрацептивы …

Она закрыла ему рот ладонью и прижалась.

– Молчи. Я не могу решить для себя самый простой вопрос – хочу ли я ребенка? Твоего ребенка … Моя жизнь сложилась, я другой не представляю … Ребенок …

– Я люблю тебя, Анхелина. Но не вижу перспективы жизни в одной комнате – кто-то тогда должен принести себя в жертву. Если тебя устраивает романтические свидания через месяц – полтора, то …

– Согласна на все, милый! Ты разбудил во мне такое!

В ЛЕСНУЮ ШКОЛУ

– Тонечка, что нам подарить в лесную школу? Нет, самим детишкам?

– Во-первых, новую школьную форму. Я сняла мерки. Во-вторых, нужно наградить персонал.

– Как наградить?

– Можно дать премию. Ты же учителям дал премию? Так и им надо. А потом учебники у ребят поизносились. Хоть они и берегут их, но все же …

– Вот видишь, как ты хорошо мне помогаешь! Форма за твоей мастерской, насчет учебников я попрошу Веру Грачеву, а премию организую сам. Но кроме формы разве ребятишкам ничего не нужно?

– Чуть попозже мы разберемся – нужно, конечно. И осеннюю одежку, и зимнюю. Причем не только туда … Нашим, которые живут у нас в общежитии, тоже нужно обновить одежду.

– А если попросить Улю? Сможет она это организовать?

– Думаю, что сможет. Только экономить будет чрезмерно.

– Тогда пусть вместе с Гришей. Он более рационален.

– Угу! Посмотрел бы ты как он рационален, когда целует свою Улю! Как ласкает ее! Меня аж завидки берут.

– Ну, уж так … и завидки …

– Только … не … кусайся …

ГАРИКИ

– Кто посидит завтра с Витенькой? Мы с Виолой идем на концерт.

– Я посижу, папка.

– Я тоже могу посидеть. Правда, Витенька? Мы с тобой прекрасно проведем время.

Виолетта начала волноваться с утра, даже девочки на работе это отметили.

Потом волнения продолжились дома – что надеть?

Но все волнения улеглись, когда пришел Виктор. Он обнял Виолетту, поцеловал ее, потом поцеловал Лену. И выбрал платье для Виолетты, поправил ей прическу.

– Он никогда так не … снаряжал меня. – сказала Лена. – Веришь?

– Верю. Посмотрим, что будет, когда он пригласит тебя, а я останусь. – ответила Виолетта.

И Лена с Витенькой на руках проводили их и помахали им вслед.

Виолетта ожидала увидеть красивый зрительный зал, разодетую публику, а Виктор привез ее в какое-то захолустье и они прошли в небольшое помещение, со всех сторон уставленное книжными полками.

Публика была совершенно разношерстная, одет был каждый так, как хотел, но зато все вежливо здоровались и разговаривали тихими голосами.

Затем за столом уселся некрасивый, носатый и веселый человек и:

Я люблю, когда слов бахрома

Золотится на мыслях тугих,

А молчание – признак ума,

Если признаков нету других.

– Здравствуйте! Я надеюсь, что представляться не нужно? Но:

Очень много во мне плебейства,

я ругаюсь нехорошо,

и меня не зовут в семейства,

куда сам бы я хер пошел.

Носатый еврей переждал оживление.

Мы беспрестанно выносим на свет

И выплескиваем в зрительный зал

То, что Бог нам сообщил как секрет,

А кому говорить – не сказал.

Он еще о чем-то говорил и о чем-то рассказывал, но Виолетта слушала только стихи:

Видно только с горных высей,

Видно только с облаков:

Даже в мире мудрых мыслей

Бродит уйма мудаков.

Я живу, в суете мельтеша,

А за этими корчами спешки

Изнутри наблюдает душа,

Не скрывая обидной усмешки.

В час важнейшего в жизни открытия

Мне открылось, гордыню гоня,

Что текущие в мире события

Превосходно текут без меня.

Я счастлив, что в посмертной вечной мгле,

Посмертном бытии непознаваемом,

В навеки полюбившейся земле

Я стану бесполезны ископаемым.

Я хотел бы прожить много лет

и услышать в часы, когда пью,

что в стране, где давно меня нет,

кто-то строчку услышал мою.

Когда автор устал, и некоторые из присутствующих тоже наговорились, к столу стали подходить с книгами в руках за автографами. Виктор всунул в руки Виолетты небольшую книжицу и подтолкнул к столу.

– Как вас зовут, красавица?

– Виолетта …

«Прекрасной юной Виолетте от старого пердуна. И.Губерман»

Виктор с Виолеттой вышли в темноту ночи. Виктор накинул ей на плечи плащ и обнял ее.

– Ты довольна?

– Не то слово. В часы важнейшего открытия открылось мне, … та-та гоня, что текущие в мире события прекрасно текут без меня. Он – гений.

– Он не просто гений, а гений веселый и хулиган. Это он сегодня был сдержан.

– А ты слышал его раньше?

– Нет, только читал. Это он написал – Россия ждет, мечту лелея о дивной новости одной: что, наконец, нашли еврея, который был всему виной.

– Раньше за такое сажали …

– Он молодец. Умеет в дух словах сказать самое главное. От боли душевной, от болей телесных, от мыслей, вселяющих боль, целительней нету на свете компресса, чем залитый внутрь алкоголь.

– Не хочу больше Губермана.

Ты даже в пьяном виде

Не слышишь музыки в стихе.

И только люто ненавидишь

Тех,

Кто ту музыку услышал

Пусть в самом дальнем далеке…

– Извини, нельзя после него читать такое …

– Тебе – можно. Я люблю тебя и чувствую, что там внутри …

– Льстишь … Подожди, сейчас вспомню … Сызмальства сгибаясь над страницами, все на свете помнил он и знал, только засорился эрудицией мыслеиспускательный канал. Каково?

– Идем, – Виолетта обняла и поцеловала его. – Нас Витенька ждет.

– Он уже спит.

– Но ждет. И крепко заснет только тогда, когда я его поцелую.

– А меня? Я тоже хочу …

Около спящего Витеньки сидела Маша.

– Ну, как? Развлеклись?

– Ой, Машенька, так здорово! И я еще автограф получила!

Виолетта поцеловала спящего Витеньку и тот, не просыпаясь – «мама пришла!» – перевернулся на другой бок.

– Видишь, я тебе говорила, – прошептала Виолетта, – он крепко засыпает только после того, как я его поцелую.

– Я пойду умоюсь, переоденусь и приду …

Они любили друг друга в эту ночь очень нежно и бережно …

НАДЕНЬ ЭТО

– Тонечка, я за тобой. Я приглашаю тебя в ресторан. В Москве.

– А как мне одеться?

– Я думаю, тебе стоит надеть то маленькое черное платье – оно мне так нравится! И можно ошейничек с бриллиантом.

– А сколько у меня времени на подготовку?

– Иди, мойся. Время есть.

Тоня исчезла в ванной комнате.

– Папа, что-то случилось?

– Да, Гриша, случилось. Я подумал, что недостаточно уделяю внимание своей любимой жене.

– Ну, папка, это ты зря! По моему, такого внимания, как ты маме, никто из наших знакомых своей жене не уделяет!

– Все равно. Много внимания просто не бывает, и всегда можно уделять внимания еще больше! И нужно.

– Ты что наденешь?

– Вот этот костюм. Галстук-бабочку. Как, ничего?

– Ну, ты такой франт! Нет, правда, очень здорово! Запонки?

– Да, пожалуй. Достань еще черненький бриллиантик – с маленьким платьем он должен прекрасно смотреться.

– Папа … Объясни, зачем украшения?

– Мы идем в ресторан, где посетителя оценивают по внешнему виду. А для меня бриллиант у мамы на шее не дороже самого дешевого украшения – только бы он шел ей.

– Мальчики, я сейчас!

В дверях мелькнула фигура Тони, замотанная в полотенце.

– А наш ресторан и ресторан в Москве – в чем разница? Я чувствую, но не понимаю.

– Что у вас тут происходит? Ой, папа Толя, какой ты … нарядный!

– Папа с мамой в ресторан собираются, в Москву.

– А я никогда не была в ресторане … А ты?

– Дети, я вам обещаю посещение ресторана в Москве – с нами или без нас, как пожелаете.

– Я готова! Почти!

Тоня была великолепна настолько, что ни у кого даже желания воскликнуть при этом не возникло, а Тоня смутилась.

– Ну, что такое? Что-то не так?

– Да, еще один штрих, – Свиридов вынул из футляра черную шелковую ленточку с тяжелым черным бриллиантом, оправленным в изящную платиновую оправу.

То, что алмаз и платина – атомно-модифицированные – мог показать только спектральный анализ, но это увеличивало стоимость украшения раз в двадцать, как минимум.

Запонки у Свиридова были выполнены таким же образом.

Поэтому на шее у Тони и на обшлагах Свиридова пристроились много миллионов зелени …

– Вот теперь значительно лучше. И еще туфельки и шарф.

– Тонечка, ты такая красивая, что … Ей богу, нет слов! – Уля даже прижала руки к груди. – В тебя нельзя не влюбится …

– Что ты, Улечка. Хочешь, мы с Гришей оденем тебя так же красиво?

– Только, Улечка, к такой оболочке нужно еще соответствующее внутреннее наполнение, образ, походка, жесты, манеры …

– Ну, Толя, что ты ее грузишь, как говорят эти молодые. Я думаю, она это сама почувствует, если …

Прямо у подъезда их ждал «утюжок» Volvo с поднятым верхом, и Свиридов открыл перед Тоней дверцу …

В РЕСТОРАНЕ

Всю дорогу Тоня молчала, но Свиридов чувствовал ее волнение.

Машина остановилась прямо у подъезда. К ней сразу устремился швейцар и открыл дверцу, помогая выйти Тоне. А с другой стороны Свиридова сменил нивесть как появившийся здесь коренастый Вася Разумеев. Как Свиридов не сопротивлялся, но на такую опеку ему пришлось согласиться, тем более что ехать обратно в состоянии опьянения он и сам не хотел.

Метр провел их к столику у стены, по его знаку сразу убрали от стола лишние стулья и возник официант с папками меню.

– А меню вин?

– Момент!

Тоня оглядела зал – уютно, хотя и не особенно красиво, скорее безвкусно. Но это же ресторан, а не художественная галерея.

Не шумно – зал полон, но, видимо, архитектор что-то понимал в акустике …

И стала смотреть меню. И обратила внимание на цены, и подняла глаза на Свиридова.

Он улыбнулся и она услышала его «все, что ты пожелаешь, милая».

И это прозвучало в ее голове с таким теплом и лаской, что у нее почему-то навернулись слезы. И она вспомнила Париж, и ресторан недалеко от Эйфелевой башни – самый обычный маленький ресторанчик, который не указывают в путеводителях, и куда ходят только свои.

И карту вин этого ресторана, и вкус того вина …

И не желая показывать официанту знание языка просто показала пальцем.

Официант удивленно взглянул на Свиридова, но тотчас склонил голову.

– Сей момент, мадам!

– Чем ты его зашибла?

– Маркой вина. Правда, там не было вина того года, которое мы пробовали с Марго …

– Как бы мне хотелось посидеть в том ресторане с тобой …

Тем временем на столе появились изящные рюмки, не входившие видимо в стандартную сервировку, ваза с фруктами и маленькие бутылочки минеральной воды.

– Ты смотри, а они знают это вино!

Официант показал бутылку Тоне, открыл ее, дал попробовать.

Тоня пригубила и согласно кивнула – тогда официант аккуратно разлил вино по бокалам.

– Очень даже ничего …

Мягко заиграла музыка, несколько пар вышли танцевать к эстраде.

– Странно, я тут никогда не была, а все кажется знакомым … И даже музыка …

Вино было прохладным и терпким.

– Такое вино мы с тобой пили на Черном море, в Архипо-Осиповке. Помнишь?

– Еще бы! Как мы тогда с тобой … резвились!

– Ты хотела сказать – хулиганили?

– Тогда мы были молодыми …

Принесли салат из каких-то экзотических фруктов.

– На тебя усиленно поглядывают.

– Толя, ну какое мне до этого дело?

На эстраде появился молодящийся мужчина и непонятным голосом запел.

Не тоскуй о пустом,

Вишня спелая.

Облетело с цветов

Платье белое.

– Можно пригласить тебя?

Тоня оставила на спинке стула шарф и подала руку Свиридову.

Позади твой апрель,

Пронеслись года,

Но зато ты теперь

Сладка ягода.

Они не спешили за ритмом музыки, а отдавались какому-то внутреннему настроению.

Спелая виня, спелая вишня

Не принесешь ли гостю воды?

Что молчишь ты,

Спелая вишня?

Или боишься

Все еще ты

Как бы чего не вышло?

– Если бы ему еще голос, то и слушать можно было бы …

– Знаешь, а я его не слышу … У меня внутри что-то поет …

– Попробуй мидий – это вкусно …

– Откуда ты знаешь про мидий? И не мидии это вовсе!

– Видишь, я не знаю таких простых вещей! Твое здоровье!

– Твое!

– Смотри, тебя уже намерились пригласить.

– Нет, я танцую только с тобой.

Полнеющий и лысеющий молодой человек учтиво остановился около их стола.

– Вы позволите пригласить на танец вашу даму?

– Извините, но моя дама танцует только со мной.

Толстячок отошел и сообщил соседям по столу.

– Черный алмаз не менее тридцати карат! В платине! А запонки у него с голубыми колумбийскими алмазами карат по пять!

– Кто же это такой? Никто не знает?

Певца сменил другой, молодой и с гитарой.

Каждому свой секрет,

Да трудно в душе прочесть.

Есть оно счастье – нет?

Да где-то, наверное, есть.

И вот улетела грусть.

В прошлом она уже.

Я не с тобой,

Но пусть -

Ведь ты у меня в душе.

– Слушай, а они дадут нам посидеть спокойно?

– А тебе что, обязательно танцевать все танцы?

– Обязательно!

В городском саду падал снег.

Я по снегу к тебе иду…

Как под музыку падал снег

В городском саду …

– Что-то рано он начинает зиму!

– А какая разница! Главное, что тут – ты …

Снег шел тогда густой,

Вечер смотрел в окно.

Помнишь, а мы с тобой

Говорили и пили вино.

Снегом все замело

И закружило судьбу,

Мне без тебя тяжело,

Я без тебя не могу.

– Я без тебя не могу …

– Почему у меня такое удивительное чувство, что это все происходит много лет назад, когда в вагоне поезда …

– Когда в пригородном поезде, там, где еще не ходили электрички, один молодой шалопай встретил удивительную девушку …

– А девушка ужасно стеснялась своей порванной кофточки, но зато он так защитил ее от хулиганов …

– И пошел провожать черт знает куда …

– А она не могла даже толком назначить ему свидание …

– Со свиданьицем, моя любимая!

Голубая кофта, синие глаза.

Никакой я правды милой не сказал.

Милая спросила:

Крутит ли метель,

Затопить ли печку,

Постелить постель?

– Наверное, вот это и называется городским романсом? Не богато.

– Но даже в куче мусора иногда встречаются алмазные зерна …

Не криви улыбку,

Руки теребя,

Я люблю другую,

Только не тебя.

Ты сама ведь знаешь,

Знаешь хорошо -

Не тебя я вижу,

Не к тебе пришел.

– Интересно, а тогда тоже такую лабуду пели?

– А как же! Да еще похлеще. Без «Мурки» не обходилось …

Я ответил милой:

Нынче с высоты

Кто-то осыпает белые цветы.

Затопи ты печку, постели постель,

У меня на сердце без тебя метель.

– И тогда тоже каждый внутри превращал это во что-то свое, сокровенное …

Голубая кофта, синие глаза.

Никакой я правды милой не сказал.

Проходил я мимо -

Сердцу все равно,

Просто захотелось

Заглянуть в окно.

– Поешь, они не так уж плохо готовят. Закажем еще вина?

– Давай закажем вот это, у него должен быть такой необычный привкус персика …

– Ты-то откуда знаешь?

Даже не особенно стройная музыка или плохо срифмованный текст не мешали им наслаждаться друг другом.

А этот мужичонка пел свое, выстраданное, и это чувствовалось, несмотря на плохую аранжировку.

Я не знаю, где ты, с кем сегодня.

У меня уверенности нет,

Что весна, проказница и сводня,

Не посмеет мне наделать бед.

– Пойдем, потанцуем. Музыка для танцев!

Я с тобой, как с радостью и болью.

Об одном прошу тебя в тиши -

Посмеяться над моей любовью

Другу моему не разреши.

Измени мне с тем, кого не знаю,

Не хочу я только одного -

Что такая ты и что сякая

Услыхать от друга пьяного.

– А он совсем не так прост, этот мужичок …

Все обманы я прощу, как надо,

Ведь весной и сам бываю пьян,

Но прошу – ты как святую правду

Сохрани единственный обман.

Пусть такой же любящей и верной

Ты ко мне приходишь по ночам,

Как весною нашей самой первой,

Что была безумно горяча.

– Он ее и сейчас еще любит, как свою молодость …

Пусть я не узнаю, не поверю,

Что любви твоей простыл и след,

Что кому-то ты открыла двери,

Потому что мужа дома нет.

– Ах, бедолага. Все испортил последней строчкой!

– Не суди его – он выразился, как сумел …

Тоню безуспешно пытались приглашать еще несколько раз, но она танцевала только со Свиридовым, И когда они танцевали, все с удовольствием наблюдали за ними – пара была очень эффектной.

Знаю, мне ты простишь

Мысли грешные,

Но толкую про жизнь

Безуспешно я.

Не поймешь ты моей философии

И замрут на стене

Наши профили…

– Толенька, мне нужно отлучиться.

– Будь начеку – все-таки у тебя на шее несколько лимонов. Чуть что …

– Я дам тебе сигнал, – улыбнулась Тоня

Весь зал провожал ее глазами, пока она шла в другой конец зала – и мужчины, и женщины.

И Свиридов тоже провожал ее глазами и любовался. Любовался тонкой шеей, открытой спиной, изящной фигуркой, неспешной грациозной походкой.

Не менее восхищенными взглядами встретили Тоню, когда она вернулась и проходила сквозь шумные ряды танцующих – как всегда, кто-то что-то справлял в ресторане, и публика вела себя достаточно шумно.

Но гости отошли шуметь в свой угол, а на сцене возник молодой гитарист.

Станция Таганская,

Доля арестантская.

Белая акация

На дворе цветет.

Станция Таганская,

Стрижка уркаганская,

Маня-облигация

Денег не берет.

– Видишь, какое смешение стилей!

Станция Таганская.

Сладкое шампанское.

Рядом на Москва-реке

Пыльный ресторан.

Много не закладывай,

Много не загадывай,

Припасай чинарики

До поры в карман.

– По крайней мере живенько и со вкусом!

– Про Таганку столько песен насочиняли … Ты там у Белоглазова ребятам тоже про Таганку пел?

– Да, только совсем другую песню. Более сердечную и лирическую.

Они еще потанцевали, еще раз Свиридов отказал претенденту.

– Больше не хочу танцевать, хочу просто тихо посидеть с тобой … Чтобы только я и ты …

– Ты помнишь, а нас с тобой всегда сопровождала музыка …

– И не просто музыка, а твоя музыка, твой голос … Помнишь, что ты пел мне ночью в Архипке?

– Конечно. «Ты спеши ко мне …»

– Не спеши ко мне, не спеши тогда, если я с тобой и вдали беда …

– Тонечка, я так люблю тебя …

– А я поняла … Я поняла!

– Что же ты поняла через столько лет?

– Глупый! Я люблю тебя! Но это не об этом. Хотя об этом тоже …

– Да ты не волнуйся так!

– Я поняла в чем разница! Разница между кафе у нас и этим рестораном!

– Ну, ну?

– Здесь все твое внимание достается одной мне, кругом все чужие и неинтересные тебе люди! А там свои, знакомые, отвлекающие тебя!

– И твое внимание тоже отвлекается там, и ты тоже не только со мной …

– Наверное … Так что же нам, убегать от всех?

– Ой, как бы здорово – убежать от всех. И подальше.

– И на необитаемый остров …

– Заскучаем … А тут прошлое все-таки вылезло …

– Милый мой! Что еще?

– Да вон там видишь длинного с подносом? Он из моего детства. И, думаю, узнал меня.

По знаку Свиридова подошел официант, принес счет в папке. Свиридов вложил в папку свою пластиковую карту.

– Не жадничай!

– Не могу! Мороженое такое вкусное!

Официант принес папку обратно, Свиридов подписал счет и вложил в папку стодолларовую купюру.

И сразу вслед за официантом подошел мэтр.

– Дорогие гости! Спасибо вам, что посетили наш ресторан! Надеемся видеть вас у нас снова!

И он вручил Свиридову карточку почетного посетителя.

– Привет, Долушка! – негромко сказал Свиридов, проходя мимо длинного официанта, но не остановился.

Тот долго смотрел вслед этой необычно паре, вспоминая – а в каком же классе они со Свиридовым встретились?

– Какое странное имя … – сказала Тоня.

– Это не имя, это прозвище …

Выходя Свиридов нажал кнопку на телефоне, в темноте вспыхнули фары и к подъезду подкатил автомобиль.

Они с Тоней устроились на заднем сидении, и Тоня сразу обняла Свиридова и прижалась к нему. Под поднятым тентом было так уютно!

– Сейчас в кроватку бы и баиньки …

Вылезая из машины она склонилась и попрощалась.

– Спасибо тебе, Вася. Привет Катеньке, Саше и Ромке!