– Уууу… потише, бычара ты здоровенный! Ху*ще олимпийский! Тихонько! Двигай. Тихо, не спеши. Да не весь сразу, а то изо рта вылезет!
– Сама захотела, вот я тебя щас и отзевсю в хвост и в гриву!
– Давай уже, не спеши только. А ты хочешь, чтобы у меня был хвост? Пожалуйста. Пощекотать тебя? Приятно? Ой, блин, ну трех сыновей же не всех сразу делали! Ну все! Выходи! Давай в гриву теперь. Ооо, ну всю прическу испортил! Надо голову мыть.
Михаил лежал на спине, осторожно ощупывая ладонью голову.
– Чиппи.
– Да?
– И откуда ты такая взялась на мою голову.
– Как откуда – из моря. Ты себе шел, по берегу. Смотришь – я в море купаюсь…
– Так ты была Афродита? Или Европа?
– А кем ты хочешь, чтобы я была?
– Я хочу, чтобы ты была собой.
– Так я и есть я – смотри. Видишь?
– Вижу. Рыжая. Погуляем?
– Пойдем к твоему морю?
– Пойдем. Голову вымоешь.
Дорожка привела их от белоколонного дворца к обрыву над морем. По небу неспешно двигались стада кучерявых облаков, вода внизу переливалась оттенками аквамарина, картина эта навевала мир и покой.
– Ты любишь море?
– Я живу в маленьком городке, Чиппи. Вокруг лес, поля. Море для меня всегда было принадлежностью Рая. Я его мало видел. Но Рай не видел никто, а все туда стремятся.
– А плавать ты любишь?
– До сегодняшнего дня я думал, что плыть – наилучшее состояние, которое только может быть. Оно дает ощущение легкости, свободы. Лучше только полет.
– Ты думаешь? А вместе?
– Вместе?! Это как?
– Держись за руку. Крепко!
– Ааааааааааааааааа!
Девушка резко оттолкнулась от края и прыгнула вперед, увлекая за собой Михаила. В воздухе он перебирал ногами, будто бежал, пятками молотя воздух, чувствуя, что в них поселилась его душа. Удар о воду, вопреки его ожиданиям, не был сильным. Под водой он сразу подумал, на сколько хватит воздуха, но дышать совсем не хотелось; вода была абсолютно прозрачной, разноцветные рыбы, испуганные всплеском, постепенно возвращались и с опаской разглядывали двух новых товарищей. Рыбы голые, а ты в одежде. Ну-ка, раз. Хитон исчез. Два. Оранжевый купальник растворился. Телу было легко, оно парило в соленой воде, не боясь упасть. Михаил попробовал двигаться, кувыркаться, нырять – все получалось просто, он привык быстро; море стало его домом, его миром, он был рыбой, Ихтиандром, Посейдоном. И солнце не опалит здесь твои перья, и не нужно махать крыльями, ты можешь делать, что хочешь. Что ты там хочешь, Майкл. А говорить? «Чиппи, иди сюда», – подумал он. Девушка развернулась и подплыла к нему, они взялись за руки, обнялись ногами, разъединились, сошлись опять, слились в одно целое и поплыли вглубь, на поиски сокровищ, которые были заключены в них самих.
Михаил медленно поднимался из глубины сна: он был сладким греческим виноградом, и кто-то пытался превратить его в вино, ритмично утрамбовывая в бочке мягким местом. Он разлепил глаза: лежал он на спине, а Бэла двигалась у него на бедрах, забросив голову назад, все больше отклоняя спину, пока не охнула и не упала на его ноги.
– Белка! Да ты развратница малолетняя!
– Проснулся, наконец! Я уж думала, что ты умер. Только он и был живой. Торчал, как башня Вавилонская. Я и звала тебя, и тормошила, потом решила сама. А ты сиди голодный.
– Ох я и голодный! Быка бы съел!
– Я же ужин приготовила! А ну признавайся – чем это ты ночью занимался. Изменял мне?! Говори!
– Да ты что! Никада!
– А чего ж ты голодный и проснуться не можешь?
– Да за компом долго сидел, цацки гонял. Потом уснул. Недавно.
– А снилось что.
– Снилось море.
– Наше?
– Все море – наше.
– А если мы там еще не были?
– Значит, есть чего хотеть.
– А ты где был. Во сне.
– В Греции.
– А я там была?
– Конечно, как же иначе.
– А что мы делали.
– Мы плавали. Так странно: совсем не нужно было дышать. Рот свободный, можно и говорить, и…
– И что ты делал. Ртом. Свободным.
– Я так подбирался к тебе, и ррраааз!
– За куда.
– За туда. За всюду.
– Ага, знаю я твое «за всюду».