Блистательные дикари

Мэрилин покачала головой и поднялась с кровати, сразу став серьезным.

– Что они сделают? Вот новости! Главное, что сделаю я.

Мартин изо всех сил старался скрыть волнение. Ему было необходимо спросить о многом, но он чувствовал, что ему не удастся этого сделать до самой смерти.

– Мы можем еще раз с тобой увидеться?

Она ухмыльнулась.

– Что я слышу, доктор Мартин? Уж не влюбились ли вы в меня?

– Мне просто нужно с тобой о многом поговорить.

Мэрилин некоторое время молчала, погрузившись в размышления.

– Скоро я буду в Нью-Йорке и проведу там дня три-четыре. А затем исчезну. Навсегда. Но, возможно, у меня найдется капелька времени… для тебя.

Доктор Мартин воспрял.

– Ты могла бы зайти ко мне домой. Там хранятся все мои труды, и там я работаю. Я мог бы подключить кое-какую аппаратуру и…

Судя по всему, мысль ей понравилась.

– Где ты живешь?

– В Коннектикуте.

Она заметно оживилась.

– Я надеюсь, он не похож на Берроуз?

Он отрицательно покачал головой. Женщина встала. Ее изумительная упругая кожа все еще отдавала влажным блеском. Она шагнула вперед, приблизилась к мужчине и, ухватив несильно за волосы, рывком подняла его голову к себе, так что теперь он не мог отвести взгляд. Он почувствовал, как обнаженная плоть прижалась к его телу. Он был слишком напуган, чтобы позволить себе воспротивиться ей жестом или хотя бы словом.

– Ты все еще не веришь до конца в мою истинную сущность? – спросила она.

– Нет, – хриплым голосом сказал он.

– Ты поверишь, я обещаю.

Бытует мнение, что люди помнят, чем они занимались 22 ноября 1963 года – в день, когда убили президента Кеннеди. Дэррилу Г. Каммингсу об этом не забыть никогда – потом он еще долго лечился после перенесенного сильнейшего шока.

Это был первый полицейский, который утром того дня проник через разбитое окно в дом доктора Мартина в Коннектикуте. Когда он прошел в гостиную, то сцена, представшая его взору, настолько поразила его, что память о ней осталась с ним навеки, подобно незаживающей ране, выжженной на коже каленым железом.

Глава 1

С тех пор как она обнаружила, что муж ей изменяет, ее постоянно занимала мысль: что переживает неверный супруг? Многочисленные измены мужа носили характер случайных физических контактов с особями противоположного пола. Внешне никак не проявлялись. Как-то раз он назвал свои многочисленные соития «влажными пожатиями». Подумать только – «влажные пожатия»! Она медленно покачала головой, вспоминая эту неудачную шутку, а главное – то удовольствие, которое сквозило в его тоне.

Дженнифер Колсен вышла из ванной, расплескав воду на маленькие кафельные плиточки, которыми в виде мозаики был выложен пол. Едва успев завернуться в толстое махровое полотенце – часть гостиничного сервиса, – она услышала тихий стук в дверь. В гостиной появился крохотный китаец с подносом, на котором красовался чайник с чаем «Эрл Грей» и чашки. Поскольку китайчонок знал английский примерно так же, как Дженнифер – кантонский диалект им пришлось объясняться жестами. Впрочем, так или иначе они поняли друг друга, и китаец удалился, унося с собой в виде добычи щедрые чаевые.

Дженнифер вернулась в ванную комнату и сбросила банное полотенце. Она оглядела себя придирчивым взглядом и решила, что в тридцать шесть лет она еще ничего себе – даже в обнаженном виде. В ней было пять футов семь дюймов роста, и она обладала бледной нежной кожей и темными прямыми волосами, которые подстригала коротко, «под мальчика». Короткие волосы, очки на носу – вдобавок к довольно старомодным нарядам, которые она носила, придавали ей немного простоватый вид, и мужчины редко оборачивались ей вслед. И уж конечно, Дэвид Колсен давно забыл, какой привлекательной она была когда-то. А она, признаться, отнюдь не стремилась ему об этом напоминать.

Дженнифер натянула мешковатое, свободного покроя платье с ярким рисунком. На улице стояла жара, и прикосновение тонкой плотной ткани к коже было приятным. Она налила себе чашку чая и подумала о муже. Чем он, интересно, сейчас занимается? Трахается с какой-нибудь красивой идиоткой? Очень может быть. Впрочем, теперь это ничего не значило для Дженнифер. Рана, что называется, затянулась.

Дженнифер окинула взглядом номер 114 отеля «Кэдогэн». На полу серо-голубой ковер с малиновым орнаментом по краям. Он отлично гармонировал с лампами, стоявшими на низких столиках по обе стороны широкого дивана. Лампы были затенены широкими абажурами. Дженнифер сидела на краешке дивана и пыталась представить себе, как будет себя чувствовать, когда они с любимым сплетут тела в страстном объятии. Мысль об этом рождала у нее мягкий толчок внизу живота. Ничего, теперь ждать осталось недолго.

Она прикурила сигарету и перешла к окну, чтобы поглазеть на перекресток двух улиц – Понт-стрит и Слоун-стрит. Она чувствовала себя шпионкой, проживая в отеле под другим именем. Малейшая возможность разоблачения щекотала ей нервы. Дженнифер почти желала быть пойманной, поскольку ей не терпелось увидеть глаза Дэвида Колсена, когда все всплывет наружу, и ее неверность супругу станет достоянием гласности. Но не только неожиданность разоблачения подхлестывала ее – она хотела выяснить, как муж примирится с фактом, что она влюбилась в мужчину вдвое младше его.

Дженнифер отлично понимала, что оборотной стороной успеха является пристальное внимание окружающих к знаменитости. По мере того как известность его росла, все больше журналистов проявляли болезненный интерес к его личной жизни. Дженнифер давно пришла к выводу, что верность не является отличительным качеством Дэвида Колсена, но она также сознавала, что разрушили их брак именно газетчики, которые в своих статьях придавали ему куда более отталкивающий вид, чем было в самом начале их совместной жизни. Более того, она убедилась, что за деланным восхищением постельными подвигами Дэвида скрываются присущие журналистской братии комплексы и самая обыкновенная зависть к успеху у женщин этого героя киноэкранов и театральных подмостков. Когда в подобной статье упоминалось имя Дженнифер – что бывало крайне редко, – газетчики обычно отзывались о ней, как о чрезвычайно ограниченной домохозяйке, которая предпочитает жить затворницей. Тот факт что она являлась виолончелисткой с мировым именем, чаще всего забывался. Хотя подобная мысль ей претила, она на секундочку попыталась представить себе, как будут выглядеть газетные заголовки, если ее супружеская неверность выйдет наружу. Интересно, оправится ли колоссальное эго Дэвида Колсена от подобной новости?

Измены Дэвида обыкновенно заканчивались газетными сплетнями. Иногда, правда, ему приходилось на некоторое время ложиться в клинику на обследование. Были случаи, когда ему приходилось раскошеливаться, чтобы оплатить аборты своих любовниц, которые в большинстве своем еще не вышли из школьного возраста. Единственная измена Дженнифер имела в своей основе любовь, причем настоящую.

Андрэ Перлман был двадцатичетырехлетним гением из Монреаля. Подобно многим другим людям, отмеченным печатью гениальности, он отличался эмоциональной подвижностью, что, возможно, было и неплохо, когда он держал скрипку в своих волшебных руках. Но когда он обнимал Дженнифер, то совершенно терял голову и становился ничуть не менее чувствительным и опьяненным страстью, чем она. Они были поистине рабами своей любви и умирали от тоски, когда расставались хотя бы ненадолго, а стоило им сойтись вместе – буквально таяли в объятиях друг друга.

Дженнифер затянулась сигаретой и стряхнула пепел прямо в открытое окно. Они не виделись три недели. Андрэ летел из Берлина в Чикаго, чтобы подписать контракт с Чикагским симфоническим оркестром. Эта ночь будет у них единственной, но через три дня он вернется из Америки, и тогда они наконец объявят всему миру о своей любви и планах на будущее. Через четыре дня Дэвид Колсен претерпит все муки унижения – но ни днем раньше.

Дженнифер представила себе, как на следуюищй день Андрэ – слишком усталый и сонный, не отвечая на вежливые вопросы обслуживающего персонала, – заберется в кресло «Боинга-747» в первом классе, чтобы лететь в Америку. Она же получит столь желанное успокоение, удовлетворив свое неистовое желание, и каждую секунду станет вспоминать, какими изощренными способами это достигалось.

Минуты ползли, как часы. Дженнифер налила себе еще чашечку чая и включила телевизор. Был первый день Уимблдона, и она наблюдала, как Штеффи Граф размазывала по центральному корту какую-то малоизвестную теннисистку. Голос комментатора что-то бормотал о ходе матча, хотя его постоянно заглушал шум, доносившийся с оживленной улицы.

Когда зазвонил телефон. Дженнифер потянулась через весь диван за трубкой.

– Говорит портье, мисс Росс.

Росс – девичья фамилия Дженнифер. Размышляя о своей связи с Андрэ, она неизменно восхищалась решением выбрать это имя, чтобы прописаться в гостинице.

– Слушаю вас.

– Здесь мистер Голдмен.

– Мистер Голдмен? – непроизвольно повторила она, пытаясь подавить смешок. – Пожалуйста, пусть он войдет.

Она повесила трубку и проскользнула в ванную. Там она легким движением нанесла капельки духов на запястья и шею и расправила воротник платья таким образом, чтобы посетитель мог созерцать декольте во всей его красе. Потом она открыла дверь.

И сразу же в дверной проем проникла жесткая, сильная рука, схватила женщину за шею и втолкнула ее в комнату. Прямо перед ее лицом оказалась пара мертвенных глаз, которые лишь усилили внезапный ужас женщины, после чего она почувствовала, как к ее горлу приник рот. Зубы в мгновение ока прокусили кожу и вонзились в плоть и сухожилия.

Дженнифер что было сил закричала:

– Нет! Нет! Господи, нет!

Впрочем, ни единому звуку не суждено было пробиться сквозь ладонь, заткнувшую ей рот. Женщина боролась изо всех сил, стараясь ослабить цепкую хватку и освободиться от ужасных зубов. Горячая кровь заливала тело. Нападавший высасывал все ее силы через рану на шее. С каждой секундой Дженнифер слабела, ее память стала затуманиваться, и постепенно все, что она когда-либо знала или помнила, изгладилось из ее сознания. Кровь стекала по шее, заливала грудь и воротник платья, которое она надела специально для Андрэ.

Ее покидали все ощущения и желания, воля к жизни и даже животные инстинкты. Боль – и та куда-то улетучилась. Ее сопротивление сменила всепоглощающая вялость. Она была пуста, словно высохшая раковина, когда почувствовала несколько ударов в грудь, нанесенных чем-то острым. Какой-то странный хруст при этом заполнил ее мозг, и это было последнее, что она услышала.

Несколькими мгновениями позже в комнату 114 влетел Андрэ Перлман. У молодого человека в запасе оказалась только доля секунды, чтобы увидеть место происшествия, после чего ему в горло впились чьи-то сильные пальцы и увлекли в комнату. Он попытался было закричать, но эти пальцы так сильно сжали ему горло, что из него вырвался только беспомощный хрип. Краем глаза ему удалось увидеть, во что превратилось тело Дженнифер. Стена была сплошь залита кровью, бившей из ее рассеченных артерий. Она лежала лицом вниз в багрового цвета луже, а на кровати было… Что было на кровати?

Жить Андрэ Перлману оставалось считанные секунды, и он не смог хорошенько рассмотреть это. Оно было багрового цвета, неопределенной формы и скользкое от крови… Оно напоминало…

Андрэ Перлман проследил глазами за тем, как кровь тугой струёй ударила по кофейному столику и по чайному подносу, не успев даже осознать, что это его собственная кровь. Он начал падать лицом вперед, а в это время нечто внутри него продолжало лопаться и извергаться наружу кровью, орошая все вокруг.