Ментор

© Марк Арнаутов, 2025

ISBN 978-5-0065-7568-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Екатерине – любимой жене и другу

ГЛАВА 1

В предрассветных сумерках, по заснеженной 2-й Линии Васильевского острова, в направлении «Большого», медленно плыла серая фигура. Этот таинственный силуэт стал неотъемлемой частью зимнего пейзажа, особенно в ранние часы, когда улица, окутанная белоснежным покрывалом, превращалась в умиротворённый тихий коридор. Лишь изредка эту безмятежность нарушали машины скорой помощи, бесшумно скользящие к детской больнице, находящейся чуть дальше.

Снег падал, как отвергнутые Богом молитвы, и сквозь его пелену проступал силуэт мужчины среднего роста в осеннем пальто. Особенно выделялся его пёстрый шарф – длинный, тонкий, небрежно обвивающий шею, словно последняя память о прежней жизни.

Рядом с призрачной фигурой брёл худощавый серый пёс – типичный представитель городской фауны, без родословной и претензий. Их неспешный дуэт был удивительно гармоничным – два существа, для которых время потеряло всякое значение.

На первый взгляд картина выглядела обыденной – просто некий гражданин выгуливает своего четвероногого друга перед началом трудового дня – явление, весьма распространённое в утренние часы. Однако нечто экстраординарное всё же присутствовало. Его суть заключалась в том, что за псом по девственно-белому снегу тянулась изящная цепочка следов, тогда как за мужчиной не оставалось ни малейшего отпечатка. Объяснение этому феномену было поразительно простым и одновременно сложным: мужчина в материальном плане уже не существовал, скончавшись довольно давно. Вследствие чего его не тревожили ни холод, ни трудовые обязательства. Разумеется, он испытывал острую ностальгию по ощущению хрустящего снега под озябшими ступнями и ледяного ветра, ласкающего его сухощавое лицо, но вероятности возвращения подобных ощущений, к прискорбию, не было.

Что касается собаки – она ему не принадлежала. Однако если бы кто-нибудь поинтересовался её происхождением, то он услышал бы следующую историю: примерно полгода назад, в один из летних дней, прогуливаясь близ площади Ленина, мужчина боковым зрением заметил, что четвероногое существо просто следует рядом. Что в этом необычного? Собаки также имеют обыкновение совершать променады. Изначально он счёл это совпадением, но когда изменил направление движения, пёс повторил его манёвр. Аналогичная ситуация повторилась ещё несколько раз. Остановившись у монумента вождю революции, мужчина обнаружил, что и собака замерла. Не выдержав, он посмотрел прямо в глаза животного, которое незамедлительно ответило взаимностью. Этот момент вызвал в душе мужчины поразительное смешение противоречивых эмоций: тревогу, проблеск надежды, недоумение и растерянность. Так они и пребывали некоторое время, глядя друг на друга. Пёс, ощутив неловкость ситуации, отвернулся, изобразив внезапный интерес к гуляющему недалеко голубю. Само собой, пернатый не вызывал у него никакого интереса, а последнему было и вовсе плевать на присутствие собаки. Столь явное пренебрежение оказалось непереносимым для пса, и он разразился лаем. Этот инцидент только усилил замешательство призрака – ведь живые существа не должны были его видеть! Осознание этого повергло призрака в шок, но природное спокойствие взяло верх в этой непростой борьбе. Так началась их удивительная дружба, преодолевшая границу между мирами живых и мёртвых.

С того памятного летнего дня эту парочку можно было видеть вместе в самых разных уголках Васильевского острова. Призрак, освобождённый от земных забот, показывал своему новому и единственному другу потаённые места старого Петербурга. Пёс, казалось, с неподдельным интересом следовал за ним по узким проходным дворам, где ещё сохранились отголоски былых времён.

Их странный тандем привлекал внимание других призраков, населяющих старинные здания острова. Некоторые из них пытались заговорить с необычной парой, однако мужчина оставался слеп к их присутствию, а пёс, обладая удивительной способностью ощущать тонкую грань между мирами, выказывал им явное недоверие. Он признавал лишь своего молчаливого спутника, словно между ними протянулась незримая нить таинственного родства душ.

Летом, по вечерам, они часто сидели у парапета набережной, наблюдая за проплывающими кораблями. Призрак иногда рассказывал истории из своей прежней жизни, а пёс, склонив голову набок, внимательно слушал, словно понимая каждое слово. В такие моменты казалось, что граница между мирами становится особенно тонкой.

Местные жители привыкли к одинокому псу, который, казалось, гулял сам по себе, иногда замирая без видимой причины или резко меняя направление, словно следуя за невидимым поводырём. Добрые души подкармливали его, но собака никогда не задерживалась надолго рядом с живыми людьми, храня верность своему призрачному другу. Так и продолжалась их необычная дружба, соединившая два мира – материальный и потусторонний, напоминая, что настоящие чувства не знают границ между жизнью и смертью.

В череде своих посмертных «циклов» мужчина называл себя разными именами, но сейчас остановился на имени Евгений. Выбор нового имени всегда зависел от настроения и места начала очередного «цикла» – загадочного периода его существования, о котором стоит поговорить отдельно.

Внешность Евгения была неприметной: среднего роста, с острыми чертами бледного лица, украшенного неизменной лёгкой небритостью. В своё время, при жизни, ему очень неосторожно сделали комплимент по поводу того, что она ему очень идёт. И это прочно осело в его сознании. Такие, казалось бы, незначительные вещи «врезаются» только при воздействии каких-то дополнительных, но очень важных факторов. Знаете – из серии «в нужное время, в нужном месте». Помимо среднего роста, Евгений обладал менее средним телосложением и уж совсем «менее средним» характером. Единственное, что в нём было более, чем среднее – это чувство юмора. Само собой – в основном «чёрного». Единственной выдающейся чертой были его глаза – пронзительные, холодные, цвета петербургского неба.

Его спутник, названный Евгением просто «Пёс» – имя, выбранное скорее от безразличия, чем от недостатка воображения – периодически исчезал в поисках пропитания, которое от Евгения, по понятным причинам не поступало. Однако неизменно возвращался, словно невидимая нить связывала их судьбы. Их общение было немногословным, ограничиваясь короткими взглядами и молчаливым пониманием.

Редкие граждане уже начинали появляться на улице, отчего Евгений невольно поморщился. Это то чувство, когда театральная постановка закончилась, унося с собой волшебство, при котором в тишине существовал только ты и какая-то история, сыгранная на сцене актёрами. И вдруг свет зажигается, и вся толпа бежит в сторону гардероба. Добро пожаловать обратно в социальную реальность. Театр занимал особое место в его посмертном существовании – за более чем 200 лет он посетил неисчислимое количество постановок, став невидимым, но крайне взыскательным критиком, чьё молчаливое неодобрение всегда оставалось незамеченным для зрителей и актёров.

Конечно, читатель может и даже должен задаться вопросами: «А кем же является наш герой?», «Хороший он или плохой?». Отвечая на первый вопрос, стоит отметить, что Евгений был не одиноким представителем своего «вида». Более детально? Хорошо.

К теории «видов» они, безусловно, не имеют никакого отношения, но определению и классификации всё-таки поддаются. Существует особая категория духов, именуемая «Менторами» – это души людей, не реализовавших при жизни свой творческий потенциал и очень сожалевшие об этом. Конечно, при условии, что этот потенциал действительно был. Вы и сами знаете, как это обычно происходит: нет времени, нет настроения… Всегда найдётся причина. Но время неумолимо течёт. В эти редкие дни вы даёте волю творчеству, но и эти дни случаются всё реже и реже. Родные и друзья оценивают созданное вами и обязательно хвалят. Не без повода, конечно. Вы тоже этому радуетесь, но с некоторой грустью, подсознательно понимая, что этот раз, скорее всего – последний. А потом, в конце, на закате вы понимаете, сколько всего можно было реализовать и что ничего по-настоящему этому не мешало. Интересней можно было прожить. Что-то оставить после себя. Вот бы отмотать…

Менторам второй шанс был дан. И к счастью, и к сожалению. Но реализовать его они могут только в отношении ныне живущих людей. Их задача – зажечь искру в человеке, которого они выбрали, влияя каким-либо образом на события в их жизни. Почему «к счастью»? Ты можешь разбудить и развивать в другом человеке то, что не смог или не захотел когда-то реализовать в себе. И, насладившись проделанной работой, уйти, наконец-то обретя покой. Почему «к сожалению»? Если выбранный тобой человек поступит со своим даром так же, как и ты в своё время – начнётся новый цикл, но уже с другим человеком и, скорее всего, в другом месте. И так до бесконечности. Кстати, самое время упомянуть о некоторых аспектах их жизни. Их существование циклично и парадоксально. Во-первых, непонятным образом, при «перерождении» у них всегда был какой-то важный для них предмет. То, что являлось для них «отдушиной». Звучит немного с издевкой, но это можно было назвать некоторой компенсацией. Этот предмет обладал теми же самыми свойствами, что и его материальный вариант, используемый живыми. У Жени это – табак. Он был заядлым курильщиком и вообще не представлял свою жизнь без этого процесса. Пристрастился он к нему во время своей службы на «Нептуне». Он с теплотой вспоминал те моменты, когда они с друзьями-матросами собирались на палубе, весело обсуждая разные истории из их морской жизни. В разные эпохи менялось и содержимое его кармана – трубки, папиросы, а теперь вот и сигареты. Оставалась лишь тоска по настоящему, крепкому табаку прошлого. Современные сигареты вызывали у него только усмешку по сравнению с тем – «настоящим» табаком. Во-вторых – Менторы существуют по строгим правилам: могут ограниченно взаимодействовать с физическим миром, но только тайно, под страхом немедленной смены цикла. И, в-третьих – один раз за цикл им разрешалась полная материализация в критической ситуации. Происхождение этих законов остаётся тайной для Менторов, хотя они и осознают существование некой высшей силы, каким-то образом управляющей этими процессами.

Классификация. С этим – проще. Менторы специализируются по профессиям, соответствующим их нереализованным талантам, но их количество ограничено, что заставляет тщательно выбирать подопечных, стремясь избежать неудачи и нового цикла. Евгений, размышляющий об этом на Университетской набережной среди пробуждающегося города, переливающегося всеми оттенками серого, не мог похвастаться успешной карьерой наставника. Также абсолютно справедливо задаться вопросом: а какой квалификации наш герой? Евгений был личностью многогранной. Он очень любил музыку, с одинаковой лёгкостью слагал стихи и несложные произведения. Конечно, он не был гением при жизни, но освоил вполне приличный уровень. Настоящей же его страстью являлась живопись. Он рисовал при любой возможности и при любой свободной минуте. В любом месте и настроении. Скорее всего, и выразительность его взгляда была связана с тем, что с детства он очень внимательно изучал окружающий мир, выискивая глазами какие-то мелкие, но очень важные детали. Он всегда искал гармонию во всём и, находя её, получал практически физическое удовольствие. В те моменты, когда он рисовал, можно было подумать, что краски сами ложатся под его кистью, а он являлся скорее «состоянием и чувством», чем просто человеком.

Вопрос о моральном облике Евгения остаётся открытым – как любая сложная личность, он был соткан из противоречий, и читателю предстоит самому определить баланс света и тени в его характере, познакомившись с этой историей целиком.

Евгений медленно брёл по набережной, наблюдая, как первые лучи солнца окрашивают гранитные парапеты в тёплые тона. Его мысли были заняты предстоящим выбором нового подопечного. За свою долгую посмертную «карьеру» он уже бесчисленное количество раз терпел неудачу, и каждый новый «цикл» давался ему всё тяжелее. Пёс, идущий рядом, казалось, чувствовал настроение своего призрачного спутника и старался держаться ближе.

Университетская набережная всегда привлекала особый тип людей – студентов, преподавателей, да и просто творческих личностей. Среди них наверняка были те, кто нуждался в менторстве – той самой «искре», которую Евгений мог зажечь. Теперь, наблюдая за спешащими на занятия студентами, он искал в их лицах отражение того же огня, который когда-то горел в нём самом. Некоторые проходили мимо, погружённые в свои телефоны, другие оживлённо обсуждали предстоящие лекции. Он научился замечать особые знаки: задумчивый взгляд, потрёпанный блокнот в руках, случайно обронённую фразу. Утренний Петербург словно помогал ему в поисках, создавая особую атмосферу творческого пробуждения. Зимняя дымка над Невой, силуэты сфинксов, здание Академии художеств – всё это складывалось в идеальные декорации для начала новой истории наставничества. Остановившись, Женя с профессиональным восхищением отметил богатую палитру зимней Невы, пока Пёс наблюдал за воронами, разгуливающими по парапету. Сейчас он размышлял о своём возвращении в Петербург, где он уже бывал в середине 19-го века. Тогда он познакомился с городом «в целом», теперь же появилась возможность узнать его «в частности». Город изменился, но его виды остались прежними, что давало призраку некое ощущение стабильности.

– Ну, хоть что-то остаётся прежним, – пробурчал Женя Псу, закуривая и уже собираясь двигаться дальше. Но случилось то, к чему он, мягко говоря, готов абсолютно не был. – Уильям?

Этот голос врезался в него так же, как и то ядро, выпущенное с «Санты-Аны». Он знал его. Он помнил его… через столько лет! Но, как было сказано ранее, наш герой умел управлять своими чувствами.

– Евгений, – довольно сухо уточнил он, неторопливо поворачиваясь на голос. Это явно смутило ту, которая к нему обращалась.

– Не поняла…

– Это и не обязательно.

Так как Женя знал обладательницу этого голоса, а мы нет, стоит вкратце её описать. Притом очень даже стоит! В отличие от него, с его средней внешностью, у Мики внешность была очень даже запоминающаяся. Она являла собой удивительное сочетание южной и северной красоты. От испанской матери она унаследовала роскошные чёрные волосы – густые, вьющиеся, крупными волнами, спадающими на плечи. Эти волосы, казалось, жили своей жизнью, создавая причудливый ореол вокруг её лица. Глаза – подарок отца из Северной Европы – были удивительного голубого цвета, но не холодного и пронзительного, а мягкого, словно предзакатное небо над фьордами. Эта необычная комбинация сразу привлекала внимание. Благородный римский профиль с характерным носом гармонично вписывался в утончённое лицо с лёгким смуглым оттенком. Обычно её облик дополняла искренняя, подкупающая улыбка, способная растопить любой лёд, однако в моменты задумчивости или растерянности, как сейчас, её лицо приобретало особую, трогательную беззащитность.

– И как давно? – растерянно спросила Мика.

– Сложно сказать. Я давно не считаю время. Не вижу смысла.

– Хорошо, допустим. Тогда сразу второй вопрос: что это за собака и почему мне не кажется, что она смотрит именно на меня? Она ведь живая?

С этим сложнее, – пожал плечами Женя, посмотрев на Пса. – Да, тебе не кажется, но объяснить это я тебе не смогу. Просто как-то так сложилось.

– Что значит – сложилось? Никогда не складывалось и тут – на тебе?

– Все имеющиеся вопросы ты можешь адресовать лично ему. Я информацией не владею.

– Опять не поняла. Он что, ещё и разговаривает? – уже абсолютно растерянным голосом спросила Мика.

– Само собой. И птицы тоже разговаривают. Просто мы не понимаем, о чём.

– Ах ты… – начала было злиться его подруга, но, подойдя ближе, обняла Женю и прижавшись, добавила:

– Я очень рада тебя видеть.

Женя, само собой, ответил ей взаимностью. Они были старыми друзьями. Романтических отношений у них не было, и быть не могло, но дружеские были весьма прочными.

Познакомились они осенью 1897 года, в испанской Малаге, во время очередного цикла. Менторским профилем Мики была поэзия. В то время она работала с одной швеей, но, как мы понимаем по сегодняшней встрече, та девушка приняла решение не развивать свой дар, сосредоточившись на работе. Потенциал девушки был настолько же большим, как и её бедность. Мике было очень приятно с ней работать, но подсознательно она понимала, что эта работа окончится ничем. Швея забеременела и прекрасно понимала, что будущему ребёнку она, конечно, сможет сшить одежду из обрезков, принесённых с работы, а вот накормить его стихами, пусть даже и хорошими, у неё не получится. Поэтому выбор был очевиден, и Мика была к нему готова.

Вообще, смешение северной и южной крови создало в характере Мики уникальный баланс противоположностей. От испанской линии она унаследовала страстность в творчестве, эмоциональную глубину и способность чувствовать поэзию всем существом. Эта часть её натуры проявлялась в работе с подопечными через яркие метафоры и насыщенные образы. Северные же корни внесли в её характер сдержанность, способность к глубокому анализу и терпеливому наставничеству.

Как Ментор-поэт, Мика обладала редким даром сочетать эмоциональное и рациональное. Она могла как вдохновить внезапным порывом, так и терпеливо оттачивать технику стихосложения. Её подход к менторству отличался особой гибкостью: для одних подопечных она становилась пламенной музой, для других – мудрым наставником, умеющим найти точные слова поддержки. В отличие от многих менторов, специализирующихся на одном стиле или направлении, Мика могла работать как с классической поэзией, требующей строгой формы и дисциплины, так и с авангардными экспериментами, нуждающимися в полной свободе самовыражения.

Двойственность её природы проявлялась и в способности переживать неудачи: южная страстность заставляла глубоко чувствовать каждую потерю таланта, но северная рассудительность помогала принимать выбор новых подопечных и находить силы для новых циклов.

Постояв какое-то время в объятиях, Женя предложил немного прогуляться по набережной, что было воспринято Микой с радостью. Пёс, до этого очень внимательно изучающий неожиданную гостью встал, отряхнулся от снега и неторопливо поплёлся за ними.

– Как его хоть зовут?

– Ну, сам он не представился, а я его называю просто: Пёс

Очень оригинально. Ждала от тебя немного большего – рассмеялась она, беря его под руку.

В промозглый весенний вечер 1805 года семья плотника Артура Уили собралась за ужином, который, как и жилище, где он подавался, был весьма скромным. Главным кулинарным секретом их сегодняшнего блюда, как обычно, было – «что в доме нашлось». Старый дубовый стол, сработанный умелыми руками хозяина дома, был свидетелем многих семейных бесед, но сегодняшняя обещала быть особенной. Воздух в комнате словно сгустился от тяжёлых мыслей Артура, чьё хмурое лицо выдавало внутреннюю борьбу.

– Дорогой, что-то случилось? – спросила Мелони, его жена

– Не делай вид, что ты не знаешь, о чём я думаю. У нас одна проблема на все времена, – ответил Артур, отхлебнув пиво.

– Я понимаю, но иногда ведь можно и просто посидеть, не думая о деньгах?

– Рад, что для тебя это не является проблемой. А я вот не знаю, как мы переживём следующую зиму, – издалека начал Артур, продолжив: – Но выход есть.

Все члены семьи опасливо затихли, глядя в свои тарелки, в ожидании озвучивания отцом семейства этого самого «выхода».

– Корона платит неплохие деньги за службу… Не могу сказать, что это решение далось мне легко, но оно принято. Уильям должен пойти служить во флот!

Мелони побледнела и замерла с полуоткрытым ртом.

– Но его уже приняли в академию! Немногие семьи могут этим похвастаться!

Крепкий дубовый стол, творение рук Артура, выдержал яростный удар кулака хозяина.

– Я не собираюсь ни перед кем хвастаться! Я несу ответственность перед вами, и именно я буду принимать решения! А если Уил не согласен с ним, он может жить как ему угодно, но за пределами этого дома. Тем более что служить ему надо будет не до конца жизни. Продолжить обучение он сможет и через пару лет, если захочет. Рисовать за это время он точно не разучится.

Уильям, слушая отца, был погружён в созерцание причудливого узора на столешнице. Решение он тоже уже принял. В его юном воображении служба на флоте рисовалась приключением, возможностью увидеть мир и вернуться в академию уже опытным, повидавшим жизнь мужчиной, чьи морские зарисовки будут вызывать восхищение. Девушки будут приставать к нему с просьбами рассказать «про другие берега», а парни спрашивать про службу. В любом случае – почёт и уважение. И деньги, разумеется

– Хорошо, отец. В ближайшее время я решу этот вопрос.

– Вот и отлично, – уже спокойным голосом, с явным облегчением ответил отец. – Молодец!

Уильям сдержал слово, данное отцу, и буквально через несколько дней устроился лэндсменом на линейный корабль второго ранга с внушающим доверие названием – «Нептун». Отец обрадовался жалованию сына в 14 шиллингов (минус 6 пенсов за содержание), ну а когда узнал про возможные «призовые», широко улыбнулся, что случалось с ним крайне редко, и даже пригласил сына выпить пива в местной таверне, чего не случалось с ним вовсе.

Мать же, наоборот, замкнулась в себе. Всё чаще её можно было заметить с красными от слёз глазами. Конечно, она не хотела отпускать сына, но при этом понимала, что Артур всё-таки прав. Финансовое положение у них было крайне плачевным. Дочери подрастали, а вместе с ними росли и расходы на них. Да и вообще… Вопрос был уже решён и обжалованию не подлежал. Теперь она, как и подобает хорошей матери, будет ждать сына домой и молиться. Просто чаще обычного. Что же касается двух младших сестёр Уила, они довольно плохо понимали происходящее. С одной стороны, вид довольного отца успокаивал их, но с другой – часто плачущая мать. Они очень любили брата и, конечно, были расстроены предстоящей разлукой. Уильям проводил с ними много времени, значительно больше, чем их отец, но это объяснялось тем, что отцу приходилось работать практически каждый день, с утра и до позднего вечера. Но, чтобы хоть немного скрасить расставание, Уильям пообещал им привезти много морских сувениров, что было воспринято с большой радостью. Сёстры начали наперебой перечислять, что именно он должен привезти, и чтобы он обязательно это записал, а то забудет.

Рассвет 19 мая 1805 года застал семейство Уили в тихой суматохе сборов. Тусклое утреннее солнце едва пробивалось сквозь низкие облака, словно сама природа разделяла грусть прощания. Отец, пытаясь скрыть волнение за привычной суровостью, ограничился крепким рукопожатием и скупым «Удачи, сынок». Младшие сёстры, ещё не осознающие всей серьёзности момента, обнимали брата, пряча заплаканные лица в складках его одежды. Их детские сердца чувствовали, что привычный мир вот-вот изменится навсегда.

Особенно пронзительным было прощание с матерью. Мелони, прижавшись к груди сына, пыталась запомнить каждое мгновение этого момента. Её сердце сжималось от необъяснимого предчувствия, которое она гнала от себя, списывая на обычную тревогу. Их молчаливые объятия прервал нетерпеливый голос отца, хотя времени до отправления оставалось предостаточно.

«Нептун» встретил нового члена команды во всей красе: высокие мачты, словно вырастающие из утреннего тумана, натянутые поскрипывающие ванты, запах смолы и соли. Уильям быстро влился в корабельную жизнь, проявляя усердие в любой работе. Команда ценила его за ответственность и надёжность, хотя мало кто знал о его художественном даре – после изнурительных вахт едва хватало сил держать даже карандаш.

Судьба распорядилась так, что «Нептун» стал участником легендарного Трафальгарского сражения. В разгар битвы, когда воздух был наполнен пороховым дымом и грохотом пушек, ядро с испанского линкора «Санта-Ана» оборвало жизнь молодого художника. Последние мгновения жизни Уильяма Уили были наполнены удивительной красотой: погружаясь в тёмные воды Атлантики, он, как истинный художник, успел отметить, как причудливо преломляются солнечные лучи в толще воды, как красиво выглядит силуэт уже ставшим ему родным корабля сквозь морскую пелену.

В эти последние секунды перед ним промелькнула вся его недолгая жизнь: портрет матери, так и оставшийся незавершённым, несбывшаяся мечта об академии художеств, упущенные возможности иного выбора жизненного пути. Портрет матери символизировал для него больше, чем просто незаконченное произведение. В нем воплотились все несбывшиеся надежды и неисполненные обещания. Его мать была единственной, кто безоговорочно верил в его талант художника, тихо поддерживая его в стремлении к искусству даже в самые трудные времена. Работу над портретом он начал незадолго до рокового решения уйти во флот, вкладывая в каждый штрих не только своё мастерство, но и глубокую сыновнюю любовь. В материнском образе он пытался запечатлеть всё: и её тихую грусть, и нежность взгляда, и морщинки около глаз, появившиеся раньше времени от постоянных забот о семье. Этот портрет должен был стать его первым по-настоящему зрелым произведением, доказательством того, что его талант достоин Королевской академии художеств.