Любовь после развода

Ну, тут бы я с мамой поспорила, конечно…

– Ладно. Звони почаще, мам.

– Буду. На пенсии времени много, – мама смеется, а на заднем фоне слышится Танюшкин смех. – Ты лучше про себя расскажи. Как у тебя дела? Как работа? Как Алексей?

– Все нормально. Работаем. Живем.

– Деток не планируете?

Так резко хочу выпалить – нет. Не хотим. Не планируем. Но вместо этого просто хватаю воздух ртом и молчу. Ребенок уже живет внутри меня. Я его не хочу, особенно от Лёши, но и прервать эту беременность духу не хватает.

– Алин? Ты там?

– Да. Тут. Связь плохая. Мама?

– Алина? Алина!

– Не слышу тебя. Мама…

Вешаю трубку. Не могу я ей признаться сейчас. Что-то держит, наверное то, что семьи у меня с Алексеем никакой теперь и нет.

Прохожусь взглядом по пустой кухне. Нет, здесь все та же мебель, но от стен веет холодом. Неуютно мне здесь. Плохо. Я четыре года в этих самых стенах прожила, а сейчас чувствую себя тут чужой.

Звонок в дверь отрезвляет. А человек, что за ней стоит, бесит.

Пока я иду открывать, Ершов уже успевает это сделать своим ключом. Вваливается в прихожую с очередной корзиной цветов, пакетами с едой и игрушками для малыша.

– Думал, ключи забыл, – разувается. – Позвонил, а потом нашел. Ты как?

Лёша улыбается, ставит все добро, что принес, на пол, подходит ближе. Хочет поцеловать меня в щеку, но я уворачиваюсь. Вижу, как в его глазах блестит укор, недовольство и даже ярость, но он все это не озвучивает. Все это безмолвно остается только в его глазах.

– Нормально.

Ершов приходит каждый день. Иногда не по разу. Мы почти не общаемся. Точнее, говорит в основном он всегда. Рассказывает, какая прекрасная нас ждет жизнь.

– А выглядишь расстроенной.

– Так, – отмахиваюсь. – Ты что-то хотел?

– Может, прогуляемся? Солнце сегодня. Подморозило. Но вполне комфортно. Врач советовал тебе бывать на воздухе почаще.

Прогуляться я и правда хотела, только без Лёши.

– Алин, ну хватит из меня врага делать. Гордость, понимаю, но и ты меня пойми, все могут ошибаться. Нам же хорошо было. А теперь втроем еще лучше будет. Родишь, улетим на месяцок-другой куда-нибудь в Черногорию. За это время как раз ремонт в доме закончится.

– В доме?

– Я не сказал? Черт, забыл совсем. Вот, – протягивает мне свой телефон, на котором открыто фото с залитым фундаментом.

– Стройка уже началась. Говорю же, – сжимает мою ладонь, – я серьезно настроен. Ты мне нужна. Я все что угодно сделаю, чтобы ты осталась.

– Почему?

Лёша хмурится. Мой вопрос звучит не то что невпопад, скорее, трудно понять, к чему именно относится.

– Почему ты изменял? Неужели из-за того, как я одеваюсь? – улыбаюсь, рассматривая свои широкие брюки и такую же широкую вязаную кофту.

– Алин, давай мы не будем это обсуждать. Было и было. Главное, что впредь такого не повторится.

Лёшин телефон издает короткий писк. Вверху экрана появляется уведомление о сообщении.

«Котик, мы сегодня увидимся?»

Мы оба это читаем. Только реагируем по-разному. Я ухмыляюсь, а Ершов, стиснув зубы, вырывает у меня из рук свой мобильник.

– Было и было? – приподнимаю бровь.

Алексей сует руки в карманы, поворачивается ко мне спиной, меряет прихожую шагами, отдаляясь от меня на пару метров, а потом, круто развернувшись на пятках, очень быстро оказывается рядом, прижимая меня к стенке.

Замираю. Смотрю ему в глаза. Они у него стеклянные. Озлобленные на весь мир.

– Я же с тобой по-хорошему хотел. Цветы, фрукты, дом. Тебе нужно было просто заткнуться и не отсвечивать. Сидеть тихо и делать вид, что счастлива. Это так сложно? – повышает голос. – Так сложно быть нормальной женой и матерью, когда живешь на всем готовом? – отрывает меня от стены, а потом резко прижимает обратно. – Я тебя, дуру, из нищеты вытащил. В свой дом привел. Дал тебе право на нормальную жизнь, и вот это все твоя благодарность?

Бьюсь затылком. Не больно, но в ушах все равно звенит.

– Мне нужен этот ребенок. И ты его выносишь. Слышишь? Будешь жить, как я сказал. Ты моя жена, и ты должна делать все, что я скажу. Ты моя собственность. Я тебя с потрохами купил. Помни об этом!

Он снова меня встряхивает. В глазах темнеет в этот момент. Боль внизу живота невыносимая, меня словно раз за разом протыкают острыми лезвиями.

Хватаю воздух ртом, а ноги уже не держат. Только Лёшин стальной хват помогает не скатиться по стенке к полу.

Ершов орет, обзывает по-всякому, его основной тезис – я должна быть удобной. Молчать. Закрывать глаза на его похождения, играть в идеальную семью – и за это ни в чем не нуждаться. Никогда.

Он орет так громко, что в какой-то момент, мне кажется, начнет рвать на себе волосы.

Всхлипываю, а на губах улыбка. Хочется зарыдать, а выходит только рассмеяться.

Ершов прищуривается, встряхивает за плечи, до клацанья зубов, а когда отпускает, у меня не получается устоять на ногах. Падаю на пол, а картинка перед глазами исчезает.

Я проваливаюсь в темноту. Она убаюкивает. Кажется, что за последний месяц мне еще никогда не было так хорошо, как сейчас…

Открываю глаза в небольшой палате. Здесь только кровать, тумбочка и какой-то шкаф. Голова раскалывается.

Стены белые, свет выключен. Моргаю.

Обшариваю глазами пространство, медленно погружающееся в сумерки, и почти не чувствую ног. Кое-как сползаю на пол, чтобы посмотреть в окно. Толстые стеклопакеты. Ручки сняты. За окном заснеженный задний двор больницы. У крыльца стоит парочка мужчин в белых халатах. Курят.

Судя по тому, что на улице уже включили освещение, время близится к вечеру. Часов шесть-семь.