Вера собрала ей внушительный сверток, и Светка отбыла.
Колдунов налил себе еще чаю и теперь благостно смотрел на Веру.
– Ничего девочка? – спросила старшая сестра, убирая со стола. – Мне нравится.
– Да ну! Наглая просто. Старых вообще терпеть не может.
– А кто может, ты, что ли?
– Ну я, конечно, тоже не могу. То у них тут стрельнет, то там кольнет. А я что, Бог, что ли? Из бабушек девочек не делаю.
– Ладно, не увлекайся. Разные бабки бывают. Например, наша Клавдия Ивановна. Я ни разу от нее жалобы на здоровье не слышала. И, кстати, ей Светка тоже понравилась. А уж Клавдия Ивановна со своим стажем как-нибудь плохого врача от хорошего отличить может.
Ян задумался.
– Вообще-то она истории болезни пишет правильно… И шустрая. Правда, по сравнению с Эрнстом Михайловичем любой тормоз живчиком покажется. Да Господи, Вера, о чем мы говорим! Или ты не знаешь, зачем женщины в хирурги идут? Мужика подцепить нормального, вот и все. Найдет она себе мужа, и поминай как звали.
– Может быть, ты на ней и женишься? – ядовито спросила Вера.
– Может, и женюсь…
Вечером Вера навестила Колдунова. На улице шел снег, и ее совсем замело. В дверях стоял сугроб, из которого выглядывали круглые веселые глаза. Ян долго отряхивал ее веником на лестнице.
– Замерзла?
– Не успела. Взбодрилась только.
Вера решительно прошла в кухню и открыла холодильник. Насвистывая, она уставилась в его глубины. У холостяка Колдунова там царила вечная мерзлота покупных котлет и пельменей, так что ничего интересного Вера увидеть не могла.
Из объемистой хозяйственной сумки она вытащила трехлитровую банку и большой пластиковый контейнер.
– Вот тебе суп грибной, а вот домашние котлетки… А то нельзя же всякой падалью питаться.
Ворча, Вера снова погрузилась в недра своей сумки и вынырнула уже с баночкой салата.
– Чаю хочешь, Веруш? У меня даже коробка конфет есть от благодарных пациентов.
– Да ну этих пациентов! Дарят какие-то отходы гуталиновой фабрики. И хотят, чтобы мы перед ними на задних лапках ходили. Чаю, впрочем, давай.
– А то, может, позже? – Ян подошел к Вере и стиснул ее в объятиях. – Не могу уже терпеть, так тебя хочу.
Вера засмеялась:
– Ой-ой! Что это тебя разобрало? Любишь, что ли, толстых женщин?
– Тебя люблю. – Он поцеловал ее в губы. – Ну что, без чаю обойдешься?
Они лежали в постели, крепко обнявшись.
– Как мне хорошо, Вера, если бы ты только знала!
Колдунов гладил ее по животу. Пальцы нашли знакомый рубец, заскользили по нему, будто пытаясь разгладить…
– Что, свою работу проверяешь?
Колдунов посильнее прижался к ней:
– Прости меня, Веруша. Искалечил тебя.
– Ну что ты! Думаешь, я не знаю, что такое ранение таза? Да я могла десять раз умереть, если бы не ты.
– Умереть ты могла только один раз. Поверь, я сделал все, что мог. Но все равно – прости меня!
Вера взяла его руку в свою, несколько раз быстро поцеловала в ладонь. Она была такая ласковая, Ян таял, как мороженое, в ее объятиях…
Они были любовниками очень давно, лет, наверное, пятнадцать. Когда познакомились, Колдунов был женат и разводиться не собирался. Он делал успешную карьеру, развод мог отразиться на ней неблагоприятно. Да в принципе жена вполне его устраивала, поэтому красивая медсестра Вера (тогда она была стройной длинноволосой блондинкой), без писка отдавшаяся ему, казалась приятным дополнением к жизни.
Он до сих пор не знал, на что рассчитывала Вера в начале их отношений. Надеялась ли она, что Ян женится на ней, любила ли его? Или, может быть, просто развлекалась? Какой теперь был смысл выяснять это?
Вера была его любовницей пару лет, потом удачно вышла замуж, родила троих детей, не прекращая, впрочем, необременительных отношений с ним. А он тогда совершенно не раздумывал над природой своих чувств к Вере, да и о том, как она относится к нему. У него было полно других забот, казавшихся ему чрезвычайно важными. Он писал диссертацию, сначала одну, потом сразу вторую, много оперировал, уговаривал жену родить ребенка…
Когда ему сказали, что для дальнейшего профессионального роста следует какое-то время прослужить в Чечне, Ян без колебаний согласился. Вера, к его огромному удивлению, отправилась за ним. Правда, она утверждала, что едет не из любви к нему, а потому что ее достали дети, но как проверишь…
Они провели в Чечне всю первую кампанию, Колдунов не получил даже царапины, а Веру тяжело ранило.
Вернувшись, он демобилизовался, чтобы стать главным врачом одной из городских больниц. Покомандовал несколько месяцев, только вошел во вкус, как его вызвали в комитет и предложили незатейливую аферу. Колдунов должен был купить для больницы списанное рентгеновское оборудование под видом нового. Часть прибыли от этой операции должна была осесть у него в кармане. Деньги, по Яновым меркам, были огромными, причем ему намекнули, что это не последняя комбинация, в которой ему предстоит участвовать. Колдунов с негодованием отверг это лестное предложение, подумав, что в принципе комитетские могли бы и не брать его в долю – он и не понял бы, что ему подсунули б/у вместо нового.
Последствия не заставили себя ждать. Яна обвинили в финансовых нарушениях, причем в таких сложных, что он даже не смог понять, что именно нарушил. В виде великой милости дело до суда не довели: просто предложили сдать пост и навсегда исчезнуть из медицинской элиты.
Ян так и поступил. Он понял, что если будет бороться, доказывать свою честность, то окажется за решеткой, а на это его гражданского мужества не хватало. Поэтому он безропотно ушел на дно. Жена не захотела тонуть вместе с ним и подала на развод.
Одна Вера не покинула его. Когда Ян получил это отделение, она сразу перешла к нему на должность старшей сестры. Это была удача для него – и личная, и профессиональная.
– О чем задумался? – шепнула Вера.
– О тебе. Знаешь, не могу я вспоминать тот день, когда тебя ранили. Как подумаю, мне будто кто кол под ребра вгоняет.
– А тебя не коробит, что я… Ну, ты понимаешь. Эти шрамы… Да и толстая я стала после операции, ужас.
– Дура ты, Ананас. Как была красоткой, так и осталась. Я тебя всегда хочу.
Маргарита Матвеевна отпустила Катю ночевать домой, чему та была несказанно рада. Сидение в больнице вымотало ее сильнее, чем она ожидала, и Катя не могла даже понять, чего больше в ее состоянии – душевной или физической усталости. Безумно хотелось принять душ и завалиться спать и чтобы наутро все это обернулось дурным сном.
Катя всегда была здоровым человеком, последний раз посещала врача лет пятнадцать назад, когда собирала справки для поступления в консерваторию, а потом ее общение с медициной ограничивалось ежегодной флюорографией. Справку от гинеколога ей доставала мама, так что Катя ни разу в жизни не была у этого специалиста. Когда всех девочек выпускного класса повели на осмотр, мама возмутилась и Катю не отпустила: «Какое безобразие! Это безнравственно, школьницам – и к гинекологу! Проверять вас там будут, что ли?» С тех пор мама всегда приносила искомую бумажку от своей подруги.
Поэтому внезапное погружение в человеческие страдания оказалось для Кати очень болезненным. Она думала, что пройдет время и она сама станет такой же никому не нужной старухой, так же будет лежать на неопрятной койке, пытаясь обратить на себя внимание равнодушных докторов, а те станут материть ее, едва выйдя из палаты.
В отделении лежали и молодые больные, едва ли старше Кати, и она с ужасом вглядывалась в их землистые лица.