Краденое счастье

Несколько дней Лев Абрамович избегал «слугу режима», но, увидев, как Зиганшин возвращается из леса, отрекомендовался страстным грибником и попросил в следующий раз взять его с собой.

«Ага, такой я дурак, тебе грибные места показывать», – хмыкнул Мстислав Юрьевич и повел соседа в рощицу, где, конечно, грибы попадались, но не чаще, чем в среднем по лесу.

Дед появился экипированный в старую полевую форму и с серьезным финским ножом за поясом. Он ловко пробирался через бурелом и обнаружил чрезвычайно острый глаз, находя грибы там, где Зиганшин и не подумал бы нагнуться.

К концу похода Лев Абрамович начал, кажется, что-то подозревать, а тут еще Юра возьми и ляпни: «А что мы в посадки не пошли, там же намного больше грибов!»

Мстислав Юрьевич отвел глаза. Самое ужасное, что он не мог даже попенять племяннику за длинный язык – официально Юра поступил как хороший и добрый мальчик.

Промямлив что-то невразумительное, что в посадки далеко и все бы сильно устали, Зиганшин раздраженно подумал, что истинный, природный грибник никогда не попросит собрата открыть свои тайные уголки, а если уж не сможет устоять, то с пониманием отнесется к невинному обману.

«Насшибал полную корзину и будь доволен!» – решил он и не стал обещать соседу экскурсию в посадки.

Но совесть его все же слегка пощипывала, особенно когда, проходя мимо соседского дома, он видел крышу, так прекрасно залатанную им самим. Мог бы быть в глазах Льва Абрамовича героем и полубогом, а стал солдафоном и жлобом…

Обычно Зиганшин мало волновался, что о нем думают люди, а тут почему-то хотелось исправиться, и он позвал деда с внучкой за черникой.

Сначала все складывалось прекрасно, он вывел соседей на действительно роскошный черничник, где росла не только крупная и обильная, но и по-настоящему сладкая ягода.

Фрида со Львом Абрамовичем пришли в восторг, и, казалось, все недоразумения забыты, но тут Зиганшин достал свой комбайн…

Это был конец! Все! Точка! Убей он сейчас олененка, он не пал бы ниже в глазах деда и внучки.

Фрида сказала, что куст черники растет двадцать лет не затем, чтобы Зиганшин содрал с него все листья в одну минуту, и робкий тихий голос не смягчил суровости ее слов.

Он пытался доказать, что комбайн не такой браконьерский, как были раньше, а щадящий, финского производства, им можно пользоваться легально, и сейчас все ходят за ягодами с комбайнами, руками никто уже не собирает.

Фрида ожидаемо возразила, что если все будут прыгать с крыши, он разве тоже прыгнет? Зиганшин нахамил, мол, привык разговаривать как взрослые люди, а демагогические приемчики на уровне пятого класса на него не действуют.

Лев Абрамович ядовито поинтересовался с кочки, уж не Мстислав ли Юрьевич на днях призывал жить своим собственным умом? Или собственный ум нужен ему только затем, чтобы нахапать побольше, не считаясь с чужими интересами?

Черничник располагался недалеко от дома, но дорогу к нему запомнить было трудно, и без Зиганшина соседям сложно было бы выйти из леса, не рискуя заблудиться. А Зиганшин мстительно продолжал собирать ягоды своим комбайном. Дед с внучкой в гробовом молчании паслись неподалеку, причем оказалось потом, что Фрида руками собрала почти столько же, сколько Зиганшин своей техникой, только у нее черника оказалась гораздо чище.

Она несколько раз подкатывала с увещеваниями, но Зиганшин делал вид, будто не слышит, и в деревню они вернулись вместе, но врагами.

До полного бойкота не дошло, но здоровались теперь сквозь зубы, и Лев Абрамович запретил Зиганшину разворачиваться с использованием своей территории, так что ему приходилось доезжать до конца деревни. Потом дед сделал замечание, что Мстислав Юрьевич берет Найду в лес без намордника и поводка.

Зиганшин тоже хотел на чем-нибудь поймать вредного деда, но служба и заботы о детях все время отвлекали.

А теперь вот Лев Абрамович зачем-то явился в гости…

Накинув шерстяную кофту, Мстислав Юрьевич вышел на веранду, где сосед, утомившись ждать, нервно ходил из угла в угол.

– Простите, что так долго, но дети, сами понимаете. Чем обязан?

– Послушайте, Слава, вы же из органов?

– Да, – подтвердил Зиганшин, – из органов и систем. Пищеварительная, кровеносная, всякое такое.

– Я сюда не шутить пришел! – воскликнул Лев Абрамович, но быстро взял себя в руки. – Слава, послушайте, вы знаете, кто поселился в крайнем доме?

Мстислав Юрьевич покачал головой. Он вообще мало следил за деревенской общественной жизнью, сосредоточившись на собственных делах. Да, кажется, проезжая мимо крайнего дома, он с недавних пор стал замечать там какое-то шевеление, но не придал значения.

Деревня, где жил Зиганшин, вообще была страшной глухоманью, хоть располагалась всего в часе с небольшим езды от Питера. От второстепенной дороги, связывающей райцентр с отдаленным поселком, отходило узкое разбитое шоссе, по которому не ходил уже никакой общественный транспорт, и требовалось преодолеть еще восемь километров или на машине или пешком, чтобы добраться до места. Еще дальше, через два километра, слава богу, находилась лесопилка, иначе зимой дорогу бы совсем заносило снегом.

Сама деревня представляла собой небольшую группу домов, расположенную по левую, если смотреть от города, сторону дороги, несколько поодаль от нее. А крайний дом находился по правую сторону, скрытый от посторонних взглядов разросшимися одичавшими яблонями.

Любящий уединение Зиганшин сначала хотел купить именно этот дом, много лет простоявший пустым, но ему сказали, что хозяин находится в местах лишения свободы, и Мстислав Юрьевич решил не осложнять себе жизнь сомнительной сделкой.

Теперь, видимо, домовладелец освободился.

– Это же прожженный уголовник! – воскликнул Лев Абрамович. – Слава, вы бы видели эту рожу!

– Рожа – не рожа, – протокольным голосом ответил Зиганшин, – а формально он отдал долг обществу и теперь волен жить, где хочет.

– Но это же я не знаю, что такое! – продолжал волноваться дед. – Он мне Фриду пугает! Девочка прибежала сама не своя… А у вас дети, между прочим!

– Я за ними слежу! – огрызнулся Зиганшин. – Знаете пословицу: держи дом на замке и не говори, что сосед – вор. Никогда нельзя оставаться беспечным, кто бы ни жил рядом с тобой.

– Нет, но это! Это же страшно и опасно. Поселилась какая-то сволочь, теперь шагу из дому не ступить! Как Фрида одна теперь пойдет на автобус? Слава, надо что-то делать!

Зиганшин пожал плечами:

– Что именно сделать? Нельзя же уничтожать всех плохих людей, чтобы хорошим жилось спокойнее? Это плохо. Не так плохо, конечно, как собирать чернику комбайном, но все же нехорошо.

– Я думал, вы серьезнее отнесетесь! – вскричал Лев Абрамович и заходил туда-сюда еще быстрее. – Он совершенный отморозок, он может натворить все, что угодно!

– Но официально он теперь такой же человек, как мы с вами, и имеет такие же права…

– И право приставать к моей внучке? Ладно он нас ограбит, черт с ним, но за Фриду я реально боюсь!

Зиганшин задумался, ничего не отвечая.

– Я понимаю, о чем вы сейчас думаете. Что я враждовал с вами по каким-то выдуманным поводам, а перед лицом настоящей опасности сразу прибежал просить помощи…

– Нет, – перебил Мстислав Юрьевич, – я думаю, что могу врезать вам новые замки. Дальше могу устроить Фриде водительские права, если у нее нет. Возьмите какую-нибудь развалюху, и пусть ездит хоть до Метельского, а там пересаживается на автобус. Все безопаснее, чем пешком идти. Разрешение на оружие тоже сделать могу, но не советую. Что еще? Собаку заведите. Лучше бы, конечно, щенка, но раз такая ситуация, можно уже обученную из питомника взять. Тут тоже готов посодействовать. Вот, пожалуй, все. И не надо мне сейчас этой риторики, что мы, менты, только честных граждан прессовать горазды, а против всякой сволочи от нас защиты не дождешься. Пока наш новый сосед ничего не натворит, у закона к нему претензий быть не может. Это даже хорошо, что он тут поселился.

– Не понял?

– Благодаря ему вы с Фридой примете адекватные меры безопасности. Злодеи, знаете ли, прежде чем напасть, не всегда поселяются по соседству.

Лев Абрамович пожал плечами и посетовал, как несправедливо, что из-за одной гниды теперь придется менять весь жизненный уклад.

– Возможно, он не такая уж и гнида, – предположил Зиганшин. – Просто по дурости все время попадался, а к вашей внучке привязывается, потому что ему нравится, что она пугается. Для подобных людей чужой страх – лучшая пища.

– Но Фриде от этого не легче!

– Согласен, – кивнул Зиганшин, – но, думается, ей не придется долго это выносить. Надо же ему на что-то жить, или работать, или воровать, а тут ни на одном, ни на другом поприще не преуспеешь.