Ангел скорой помощи

Надя работала у них в академии в клинике детской хирургии, а здесь поддежуривала. Может, и не семи пядей во лбу, но от нее Ян принял бы ЭКГ в любом виде, зная, что добросовестная Надя сделала все, что могла.

Подмигнув девушке, он взял ленту и с умным видом пропустил между пальцев:

– Да нормальная пленка, что вы, Константин Петрович! Вот вам, пожалуйста, сегмент ST, вот комплекс QRS, все на месте.

Коршунов обдал его таким ледяным взглядом, что Ян чуть не разлетелся на тысячу кусочков.

– Я отвечаю за больного, значит, я решаю, устроит меня пленка или нет. Я не собираюсь пропускать инфаркт только потому, что медсестра не желает выполнять свои прямые обязанности! – отчеканил Константин Петрович.

– Но аппарат лучше не снимет, – прошелестела Надя.

– Нет, правда, вы даете нереальные планы, – не сдавался Ян, – вы, наверное, просто здешний кардиограф не видели, это же древность, раритет, еще к батарее надо заземляться! Вечно дает наводку, как ни старайся!

– Поражаюсь вашей осведомленности, Ян Александрович, – фыркнул Коршунов, – вы три дня тут работаете, а уже знаете, что вечно, а что нет. И прежде чем вы найдете новый аргумент, предлагаю свернуть дискуссию, ибо она приведет только к бессмысленной потере времени. Я нахожусь на рабочем месте, а вы – нет, следовательно, медсестра будет выполнять мои распоряжения, а не ваши.

«Зря я сюда приперся», – вздохнул Ян про себя, а вслух сказал:

– Ладно, Надюша, пойдем, посмотрим, что можно выжать из этого дедушки функциональной диагностики.

Формально Коршунов был прав, но если бы сегодня дежурила не безропотная Надя, а, например, мощная Оксана, Константин Петрович быстренько растерял бы всю свою спесь и был бы счастлив как дитя, если бы ему в принципе сняли ЭКГ, а не послали куда подальше.

Ян кинул заземление на трубу холодной воды, смочил присоску груши, которая от долгих лет эксплуатации растеряла почти всю свою эластичность, Надя особым образом стукнула по аппарату, и соединенными усилиями им все же удалось записать пленку не сильно лучше прежней, но все же чуть-чуть более читабельную, которая удовлетворила Коршунова если не в плане жажды знаний, то в смысле самолюбия точно.

Желать спокойного дежурства очень плохая примета, поэтому, от всей души пожелав Наде терпения и выдержки, Ян вышел на улицу. Солнце припекало, но под пандусом держался приятный тенек. Прислонившись к колонне, Ян закурил, думая, что ему делать дальше. Домой не хочется, а с этим занудой он не останется дежурить ни за какие коврижки. Эх, как все-таки жаль, что Оля не захотела провести с ним вечер… Мороженого бы хоть поели…

– Ян Александрович, позвольте мне дать вам небольшой совет? – сухой голос Коршунова вырвал его из приятных грез.

– Вы насчет субординации хлопочете, Константин Петрович?

– Отнюдь. Я просто хотел бы передать вам наставление своего деда о том, что надо иметь чувство фигни. Он, правда, выражался несколько крепче, но мы с вами интеллигентные люди…

– О да! – с жаром подтвердил Ян.

– И находимся в стенах государственного учреждения, поэтому пусть будет фигня.

– Ну пусть.

– Так вот мой дед всегда говорил, что, если ты чувствуешь, что все идет не так, как надо, не спеши убеждать себя, что это не так.

Ян заметил, что для него это слишком сложная конструкция.

– Короче, если видишь, что происходит фигня, не доверяй сразу тем, кто твердит тебе, что все в порядке, даже если это пытается тебе внушить твой внутренний голос. Что, мол, нет, это не фигня, все нормально, иначе не бывает и сделать невозможно. Как бы тебя ни убеждали, не торопись гасить в себе это чувство. И уж тем более не спеши успокаиваться, если чувствуешь, что сам творишь фигню.

– Да, это, пожалуй, верно, – кивнул Ян, – бывает, на операции вроде бы ни с чего засвербит, так лучше сразу остановиться и переделать. Вроде и ты устал, и больной давно в наркозе, и объем будет больше, чем по первоначальному плану, но, если чувствуешь, что делаешь не то, никогда не надо уговаривать себя, что все в порядке. Потом или переделывать в три раза больше, или больной вообще помрет.

– Вот видите, Ян Александрович, оказывается, мы с вами одинаково смотрим на вещи. Зачем же вы тогда идете на поводу у медсестры?

Ян повторил, что кардиограф никуда не годится.

– Но тем не менее получилась же приличная пленка, в конце концов! Знаете, когда человек не хочет работать, он всегда найдет тысячу оправданий.

– Но это же Надька! Вы лучше моего знаете, что она пашет дай бог каждому.

– И тем не менее, – с нажимом произнес Константин Петрович, любящий, чтобы последнее слово оставалось всегда за ним.

Ян молча выдохнул дым и показал Коршунову глазами на ворота, к которым подъезжала «скорая» без сирены, но с включенным синим маячком, еле различимым в солнечном свете.

– Подожду на всякий случай, – сказал он, – вдруг ДТП или три ножевых оптом, как в прошлый раз.

Но выскочивший из кабины знакомый фельдшер, заметив Яна, крикнул «к терапевту».

– Что ж, не судьба тогда. Пойду домой.

– Хорошо, Ян Александрович, – важно кивнул Коршунов, – если позволите, у меня будет к вам небольшое поручение.

– Слушаю вас.

– Купите, пожалуйста, по дороге хлеба, если это вас не затруднит.

– Отнюдь, – буркнул Ян.

– И будьте добры, не вздумайте курить в квартире. Если вам кажется, что вы успеваете проветрить, то нет.

Ян поморщился, но обещал. В принципе, ему и самому больше нравилось дымить на улице, бесил сам факт запрета.

В конце мая Ян неожиданно остался в съемной квартире один. Витя Зейда с женой после рождения дочки окончательно перебрались к родителям, и только они с Васей и Диной (другой семейной парой, проживавшей в квартире, спланировали приятный совместный быт, как вдруг умерла бабушка Дины, оставив ей комнату в коммуналке, но сорокаметровую и в центре города. Молодые поскорее переехали туда застолбить жилплощадь, пока ее не прибрали к рукам ретивые соседи.

Даже Димка Лившиц и тот внезапно женился и перебрался к супруге.

Целую неделю Ян провел наедине с воспоминаниями и то хотел тоже съехать, то, наоборот, остаться насовсем там, где прошли самые счастливые и самые грустные дни его жизни. Иногда было пронзительно тяжело идти мимо библиотеки, в которой больше не работала Наташа, и возвращаться домой с мыслью, что еще два месяца назад он был твердо уверен, что сегодня она будет встречать его на пороге. А иногда эти же воспоминания отзывались теплой и ласковой печалью, и Ян никуда не хотел от них уходить.

Но так или иначе, а целую квартиру ему было финансово не потянуть, поэтому следовало или срочно съезжать, или искать приличного соседа.

Ян поехал в общагу, где ему быстро сосватали Коршунова, аспиранта кафедры детской хирургии. Теперь, зная Константина Петровича, Ян сказал бы «подозрительно быстро», а тогда только порадовался, что нашелся единомышленник, коллега и в целом культурный человек, с которым всегда будет о чем поговорить. А главное, не первокурсник, а взрослый мужчина, прошедший сквозь тестостероновую бурю, так что девчонки и пьянки занимают в его жизни значительное, но не приоритетное место.

Впрочем, насчет девчонок можно было не волноваться: Константин Петрович был редкостно красив той холодной скандинавской красотой, которая предполагает скорее восторженное поклонение, чем разнузданные оргии.

Коршунов учился на курс младше и на морском факультете, общих дел у них никогда не было, но глаз невольно цеплялся за такую выдающуюся внешность, так что Ян хорошо знал нового соседа в лицо, зато о характере не имел ни малейшего представления.

При первом знакомстве Константин Петрович произвел на Яна очень хорошее впечатление. Вежливый, умный, аккуратный, что еще нужно для приятного соседства? Разве что немного старомодные манеры, но вначале это даже расположило Яна, напомнив любимый фильм по произведениям Конан Дойля, и ему живо представилось, как они с Коршуновым заживут так же весело и интересно, как Холмс и Ватсон.

Даже в том, что фамилии у них различались только на две буквы, Яну увиделся хороший знак. Но это все лирика, главное, что Константин Петрович готов был платить половину всей суммы, так что у них получалось по комнате каждому плюс одна проходная общая, буквально царские условия.

Немного насторожило предложение общаться на «вы» и по имени-отчеству, «дабы избежать фамильярности на службе». Ладно, подумал Ян, в конце концов, у взрослых людей принято такое обращение, так почему бы и не начать привыкать, и ничего плохого не заподозрил.

Коршунов оказался добросовестным парнем, исправно нес свою часть уборки и хозяйственных расходов, не буянил, но не успел Ян порадоваться отличному соседству, как Константин Петрович вручил ему календарик с обведенными в кружочек некоторыми числами. «Это что, ваш цикл?» – изумился Ян и получил в ответ, что в каком-то смысле да, в календаре отмечены его дежурства. В указанные даты Ян может привести в дом девушку, но в остальные дни ни-ни.

Признав мудрость подобного подхода, Ян передал товарищу встречный документ, который был принят с прохладной благодарностью и пояснением, что девушка – это человек женского пола в количестве 1 шт. От более расширенных гулянок Константин Петрович потребовал воздержаться.