Повод для знакомства

Георгий Маркович вряд ли был старше ее, но выглядел совершеннейшим старикашкой. Характер он имел бабский, читай – вредный и подлый. Может быть, потому, что был одинок и жил с мамой, а может быть, уродился таким. У Кати ведь такая же ситуация, но она-то не обабилась!

Сначала она думала, что под неказистой оболочкой и некрасивыми поступками скрывается тонкая и ранимая душа, но после нескольких лет совместной работы пришла к выводу, что ничего там не скрывается. В том, что Жора донесет на нее директрисе, если застукает за курением в классе, можно было даже не сомневаться.

– Екатерина Николаевна, откройте, – не отступал Георгий Маркович.

– Я не могу открыть. – Катя выкинула недокуренную сигарету в окно и стала лихорадочно размахивать руками, разгоняя дым.

– Что случилось?

– Я промочила ноги! Переодеваю колготки! – рявкнула она, даже сквозь дверь чувствуя, как краснеет целомудренный виолончелист. Подобные интимности были ему глубоко чужды, как, впрочем, и другим преподавателям мужского пола. Недаром мама, побывав в ее училище, презрительно сказала: «Область стерильного выселения вида».

– Зайдите к директору, – пискнул Георгий Маркович и удалился.

Катя еще немного помахала руками, закрыла окно и отправилась на ковер.

Ян Александрович Колдунов, полковник медицинской службы в отставке, доктор наук, начальник третьего хирургического отделения, боролся со стихией. Раковина в перевязочной страшно рычала и извергала потоки мутной воды. Неискушенный в сантехнических работах, Ян Александрович скакал вокруг новоявленного фонтана на пару с перевязочной сестрой Клавдией Ивановной, собирая воду тряпками и отжимая ее в таз.

– Долго мы с тобой без подкрепления не продержимся, – резюмировала Клавдия Ивановна, дама восьмидесяти пяти лет от роду, – диагноз-то хоть поставлен?

– Засор по стояку, мать его ети!

– А! – сказала Клавдия Ивановна, будто Колдунов снял камень с ее души, и нагнулась подтирать очередную лужу.

Ян Александрович мрачно думал, что конца этому веселому занятию не предвидится. Клавдия Ивановна еще не знала всей правды: заместитель главного врача по АХЧ отказался бесплатно направить в отделение сантехников.

– Ну как? Клавдия Ивановна, давайте тряпку, – вошла старшая медсестра Вера. Она весила чуть ли не сто килограммов, носила короткую кудрявую стрижку и всем своим обликом напоминала гигантского младенца. За вечно торчащие дыбом волосы Веру называли Ананас, и она охотно отзывалась. – Ян Александрович, так когда сантехники придут?

Вера взяла у старушки тряпку и с удивительной для ее комплекции легкостью стала собирать воду. Халат сзади натянулся и угрожающе затрещал.

– Ладно, я покурю пока, – сказала Клавдия Ивановна и вышла.

– Ну что, Ян, помощь близка?

– Не мечтай! Знаешь, что сказала эта пьянь хозяйственная? Делиться, говорит, надо! Вы, говорит, товарищ Колдунов, бабки гребете с пациентов, вот и давайте! Пятьсот рублей, и засора как не бывало. И стояк перекрыть отказался. Ваши, говорит, личные трудности!

– Вот подлюка! – От возмущения Вера бросила тряпку Колдунову под ноги, и его окатило небольшой грязной волной. – Ох, извини!

– Ничего. А ведь дашь им денег, Ананас, совсем сядут на шею. Они и так сбрендили! Будто уже в Штатах живем. Полный отрыв от реальности. Где я им эти деньги возьму? Верушка, а может, спиртом их приманить? Есть у тебя?

– Есть, конечно, но те водопроводчики, которые за спирт ходят, такого тебе натворят, что, глядя на их работу, ты сам у меня спирта запросишь.

– Тоже выход! Сейчас вмажем на троих, и пусть тут все заливает к свиньям!

– Увы, Ян, под нами хорошие люди.

– Да уж, нейрохирургам и без нас несладко живется. Вот если бы под нами администрация была… Я бы краник посильнее отвернул и домой пошел!

– Ладно, попробую еще разок воззвать к светлым чувствам нашего АХЧ.

Вера стала звонить по местному телефону, а Ян с удвоенной энергией принялся собирать постоянно прибывающую воду.

– Девок хоть пригони, пусть помогут, – буркнул он, осознав, что вероломные женщины оставили его одного сдерживать натиск стихии.

– А на посту кто будет работать, Пушкин? – огрызнулась Вера, уже накрутившая себя для разговора с АХЧ. – Але, Валера! – внезапно гаркнула она, перекрыв шум, издаваемый раковиной. – Ты чего выеживаешься? Как это – не пришлешь? Да ты вообще соображаешь? У тебя больница на куски разваливается, а ты ходишь руки в брюки, шланг в карман! Откуда я тебе деньги возьму, я их не печатаю! Мы полгода без премий. Валера, не борзей! Что ты сказал? Что?! Что?! Ах ты, подлюка! Нет, ты послушай!

Но АХЧ, видимо, не послушал, потому что Вера положила трубку с самым растерянным видом. Сейчас она напоминала младенца, у которого не только отобрали любимую погремушку, но еще и хорошенько наподдали по попке.

– Слушай, Ян, я, кажется, все испортила. Пар ушел в гудок. Он сказал, что наше отделение убыточное, никакой пользы больнице не приносит, так что, если мы тут все в сточных водах захлебнемся, никто плакать не станет. Больше никогда нам ни одного наряда не выпишет.

– А то раньше выписывал! – Это вернулась Клавдия Ивановна, благоухающая «Беломором». – Не переживайте, дети мои, что-нибудь придумаем. Вроде бы сантехники трубы под напором воздуха продувают. Может быть, нам взять баллон с кислородом из операционной…

– Бросить его под раковину, открыть вентиль и зажечь спичку! То-то Валере будет радости, когда он завтра полбольницы недосчитается. Ему хлопот меньше.

– Нужно обзвонить все отделения над нами, чтобы они пока перевязочными своими не пользовались. Впрочем, вечер уже, и так все закрывают.

– В этот стояк еще палаты врезаны. Больных же без воды не оставишь.

– Унитазы, я надеюсь, к другой трубе подключены? – холодея, спросил Колдунов.

– Да вроде бы…

– Не слышу уверенности в голосе…

Клавдия Ивановна уселась на перевязочный стол и по-девчоночьи заболтала ногами. Ян подхватил полные ведра и собрался выносить их в туалет, но Вера остановила его:

– Ты не рассекай по отделению с помоями, не роняй свой авторитет.

– И так уже ниже плинтуса, – отмахнулся он, – пусть все видят, чем вынужден заниматься заведующий.

Ян распахнул дверь и, беспечно покачивая ведрами, вышел в коридор. Взгляд зацепил фигуру второго и последнего отделенческого врача Эрнста Михайловича Цырлина. Фигура, облаченная в куртку, быстро удалялась в сторону лестницы. «Вот паразитина!» – выругался Колдунов. Конечно, он и не ждал, что косивший под рафинированного интеллигента Цырлин кинется грудью на амбразуру, но надеялся, что тот хотя бы не уйдет, пока отделение не справится со стихией.

Вообще отделение Колдунова считалось в больнице гиблым местом. Здесь лежали либо самые тяжелые больные, либо маргиналы, оторванные напрочь от нормальной жизни. Зачастую один пациент сочетал в себе оба этих признака, так что Колдунов с сотрудниками отнюдь не купались в левых доходах. Зато лечение этих пациентов требовало много времени и сил, а желающих кувыркаться целыми днями на голую докторскую зарплату находилось мало. Периодически появлялись какие-то врачи, но не приживались, быстро находили себе места получше.

Цырлин был единственным доктором, проработавшим у Яна несколько лет, причем Колдунов не знал, радоваться или огорчаться такому постоянству.

На свежего человека Эрнст производил впечатление блестящего эрудита, и поначалу Колдунов возрадовался, как дитя, что у него будет работать такой умный хирург, но быстро разочаровался. Цырлин постоянно читал специальную литературу, но гибкости ума ему явно не хватало. Вдолбить ему в голову что-то новое было практически невозможно, зато информация, все-таки проникшая в пределы его черепной коробки, застревала там намертво. А главное, Цырлин не умел принимать решения.

Он часами обсуждал больного, приводил аргументы и контраргументы, даже выдавал небольшой литературный обзорчик по новейшим медицинским журналам, но на вопрос «что делать?» всегда приходилось отвечать Яну.

Зато после того как Ян принимал решение и оно претворялось в жизнь, Цырлин убедительно доказывал, что решение это было ошибочным и Ян – необразованный вояка. То, что больной поправлялся, Цырлин каждый раз объяснял случайностью.

Именно благодаря своей инертности Эрик до сих пор и трудился у Колдунова. Будь он посообразительнее и порешительнее, давно бы ушел.

– Ян Александрович? – окликнула его незнакомая женщина.

Колдунов быстро оценил высокий рост, безупречную фигуру, выпирающую из тесной блузки грудь, совершенной формы ножки, броский макияж, пышную прическу из разноцветных волос и с удовольствием признался, что он действительно Ян Александрович.

– С полными ведрами на счастье. – Женщина широко улыбнулась. – Меня к вам из первой хирургии перевели работать.