Второй ошибки не будет

Ноябрь

Федор лежал на кровати поверх покрывала и смотрел, как за окном льет черный ноябрьский дождь, мелкий, скучный и безнадежный. Солнце давно зашло и опустились сумерки, тяжелые, как асфальт. Стемнело, но он не зажигал света. Так, в сумраке, среди неясных очертаний, легче было предаваться самому бесполезному занятию на свете – представлять то, что могло бы быть.

Он думал, что сейчас животик у Глаши уже стал бы немножко заметен, и он бы подолгу держал на нем ладонь, в ожидании, пока малыш шевельнется, и они гадали бы, кто там, мальчик или девочка, и спорили, как назвать.

На глаза накипали едкие слезы, и тут же в голову непрошеными вторгались мысли о том, как меняется человеческое тело после смерти. Федор гнал их от себя, но ужасные видения вновь и вновь вставали перед глазами.

Дверь спальни слегка приоткрылась.

– Федор, ты не спишь? – тихонько спросила Татьяна.

– Нет.

– Как ты себя чувствуешь? Может, что-нибудь принести?

Он сел, зажег свет и сказал, что с ним все в порядке.

Жена тихонько подошла и села на край кровати. Федор прикрыл глаза и почувствовал на своем плече легкое прикосновение ее руки.

– Ты все-таки скажи, если я чем-то могу помочь, – негромко проговорила Татьяна.

– Да чем тут поможешь…

– Ну да. Время только если, и то навряд.

– Ты прости меня, Таня, что так вышло.

В неверном свете уличного фонаря Федору показалось, что она улыбается.

– Не за что прощать. Я не сержусь на тебя, Федя.

– Правда?

– Конечно. Я знаю, что ты меня никогда не любил.

– Почему?

– Знаю, и все.

– И за это прости.

– Я тоже тебя не любила.

– Правда?

– Да.

Федор сел на кровати:

– А зачем тогда замуж за меня вышла?

Татьяна пожала плечами и усмехнулась:

– От стыда и отчаяния. Мне было все равно куда, хоть к черту в зубы.

– Почему?

– Федя, я принесла в подоле, как ты думаешь, родители простили мне такой позор? Как же, девочка из такой семьи и вдруг мать-одиночка! Папа еще ничего, а мама вела себя со мной как с последней шлюхой. Самоубиться я не имела права из-за Ленки, уйти из дома боялась из-за нее же, оставалось два варианта – или психушка, или ты.

– Да, нелегко тебе пришлось. А я-то думал, что понравился тебе.

– Вообще нет.

– Нисколечко? Я же красивый.

Татьяна покачала головой:

– Ты мне показался мрачным, напыщенным и невоспитанным дураком.

– Спасибо.

– Как есть. Но это было не важно, главное, что, выходя за тебя, я из паршивой овцы и позорной бабы превращалась сразу в уважаемую матрону, а уж кто ты там, какой ты там – плевать с высокого дерева. И потом…

Татьяна вдруг опустила глаза и махнула рукой.

– Что потом, Танюша? Скажи.

– Потом главное было удержать тебя не ради тебя, а ради положения замужней женщины, а когда стало понятно, что у меня не получается родить тебе, я каждый день ждала, что ты уйдешь и я снова упаду на дно, где в качестве брошенки буду полной ложкой хлебать презрение и фальшивую жалость.