Волкодав

Пригвождённый Людоед всё ещё ворочался и утробно хрипел, всё ещё пытался неведомо зачем выдернуть из раны копьё. На ковре под ним расплывалась тёмная лужа. Волкодав не смотрел на него. Он повернулся лицом к югу, туда, где пролегал животворный путь Солнца, где высилось вечное Древо, зиждущее миры, где в горнем океане зеленел Остров Жизни, священная Обитель Богов. Туда, на этот Остров, ушли дети Серого Пса. Один Волкодав пережил всех, чтобы вернуться и отомстить за истреблённый род, за поруганный дом, за осквернённые очаги. И вот месть совершилась. Что же осталось? Немногое. Спеть Песнь Смерти и шагнуть навстречу пращурам с погребального костра, в который вот-вот превратится замок Людоеда…

Волкодав закрыл глаза, опустил руки и запел.

Этими словами его далёкие предки провожали и напутствовали умерших. Их произносили воины его племени, оставшись в одиночку против сотен врагов. Волкодав всего дважды внимал Песни Смерти: когда хоронили прабабушку, потом деда. Цепкая память мальчишки запечатлела и сохранила услышанное. А дальше у него было целых одиннадцать лет, чтобы накрепко затвердить каждое слово. Чтобы стократ повторить Песнь по всем вместе и по каждому врозь…

Торопится время, течёт, как песок,
Незваная Гостья спешит на порог.
С деревьев мороз обрывает наряд,
Но юные листья из почек глядят.

Доколе другим улыбнётся заря,
Незваная Гостья, ликуешь ты зря!
Доколе к устам приникают уста,
Над Жизнью тебе не видать торжества!

Знала ли её теперь хоть ещё одна живая душа? Или сегодня древняя Песнь звучала в самый последний раз, потому что у Серого Пса больше не родятся щенята?

Незваная Гостья, в великом бою
Найдётся управа на силу твою.
Кому-то навеешь последние сны,
Но спящие зёрна дождутся весны.

Пол ходил ходуном, раскачиваясь всё сильнее. Жирный дым начавшегося пожара царапал горло, вползая в открытую дверь. Души тех, за кого отомстили, смогут воплотиться вновь и жить на земле.

Волкодав мельком подумал: удастся ли довершить Песнь…

Не удалось.

К его коленям прижалось что-то живое. Дрожащее. Плачущее. Неохотно открыв глаза, Волкодав посмотрел вниз и увидел рабыню. Несчастная нагая девчонка смотрела на него с ужасом и надеждой. Губы её шевелились, по нежным детским щекам катились слёзы, голубые глаза молили спасти. От Людоеда, ещё задыхавшегося у стены. От похотливых наёмников, которым она должна была достаться назавтра. Из замка, готового рассыпаться под ногами…

В это время со стороны раскрытого окна-бойницы послышался пронзительный писк. Волкодав вскинул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как в комнату, усердно работая перепончатыми крыльями, влетели два больших нетопыря. Они держали в лапках длинную палку: посередине её вверх тормашками висел Нелетучий Мыш. Заметив Волкодава, он радостно заверещал. Нетопыри взвились под потолок, и Мыш, отцепившись, свалился точно на голову другу.

– Пропадёшь! – сказал Волкодав и попытался выпутать его из волос, чтобы снова усадить на палку и выпроводить вон. Нелетучий Мыш весьма чувствительно укусил его за палец. И пропищал что-то своим – знать, поблагодарил. Те бросили палку и вмиг умчались в окно.

– Ну, как знаешь… – пробормотал Волкодав, начиная понимать, что умереть, как мечтал, ему не дадут. Две лишние жертвы на его погребальном костре – это уж слишком. Нагнувшись, он перехватил ножом верёвку, стягивавшую за спиной локти рабыни. Сдёрнул с ложа плотное покрывало, пропорол посередине дыру и натянул на девчонку. Схватил её за руку и побежал вниз по всходу.

Волкодав никогда не забывал мест, где ему довелось пройти хоть однажды. Он мчался назад с уверенностью гончего пса, летящего по свежему следу. Он помнил, где воткнул свои щепки и где видел факелы и светильники, учинившие пожар. Когда огонь наконец преградил ему путь, он задумался лишь на мгновение, соображая, удастся ли проскочить к следующему всходу. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы из огня навстречу ему с рёвом вылетел ополоумевший стражник. Волкодав отскочил прочь, но тот незряче пробежал мимо: одежда горела на нём, роняя дымные клочья. Девчонка в ужасе завизжала. Волкодав сгрёб её в охапку, сунул ей в руки Мыша, выдранного наконец из волос, замотал обоих в покрывало и, пригнувшись, кинулся сквозь пламя.

Влажные волосы и кожаные штаны лишь отчасти предохранили его. Ему показалось, что с обнажённого торса и босых ног начали сдирать кожу. Кое-как заслонив локтем глаза, он стрелой пролетел десять шагов и уже выбегал с другой стороны, когда стена по правую руку надсадно охнула, оседая. Дымящееся, обугленное бревно выскочило из неё, крутанулось внутрь коридора и с силой ударило Волкодава в бок, швырнув его на пол. Он сразу вскочил, понимая только, что ещё жив и ещё может бежать. Вторая лестница была прямо перед ним, как он и рассчитывал. Он бросился к ней и помчался вниз, прыгая через четыре ступеньки. Где-то далеко наверху ещё раз взвыл Людоед. Взвыл так, что было слышно даже сквозь гул пожара и крики мечущихся людей. Должно быть, огонь добрался до опочивальни. Потом вой затих – уже навсегда.

Волкодав напарывался на воинов ещё несколько раз. Большинство ни на что не обращали внимания, занятые поисками ближайшей двери наружу. Лишь один что-то заподозрил при виде полуголого, покрытого копотью незнакомца, чуть не волоком тащившего за собой зарёванную девчонку. Наёмник схватился было за меч, но Волкодав, не останавливаясь, метко пнул его в пах, чтобы впредь не лез не в своё дело. Воин согнулся, хватая ртом воздух пополам с хлопьями гари. Обойдя его, Волкодав проскочил в дверь, что вела вниз, в подземелье. Захлопнул её и на всякий случай повернул ключ, по-прежнему торчавший в скважине замка с внутренней стороны.

В подвале сизыми волнами плавал удушливый дым, но заглянуть сюда, кажется, никто так и не додумался. Дышать было нечем, настенный факел еле чадил, треща и плюясь синеватыми язычками. Девочка слабо вскрикнула при виде мёртвого палача. Потом ещё раз – когда увидела клетку.

Волкодав выругался. Освобождённый им узник, оказывается, не сумел даже толком выползти из клетки сквозь открытую дверцу. Сил едва хватило только на то, чтобы выпростать голову и плечи. Он лежал лицом вниз, измождённые руки трепетали, пытаясь сделать ещё усилие.

Волкодав выругался снова и, почти не замедлив шагов, нагнулся и подхватил его свободной рукой. Костлявое, чудовищно грязное тело показалось ему невесомым. Узник дёрнулся, охнул, невнятно пробормотал «спасибо» и повис, точно мокрая вонючая тряпка. Ещё несколько мгновений, и Волкодав стоял перед дверью, что вела к тайному ходу, одну за другой ощупывая заклёпки: не поддастся ли какая-нибудь.

Он был не вполне уверен, что сумеет высадить эту дверь, если не разыщет скрытых пружин.

– Дай мне, юноша… – прошептал узник. – Я знаю…

Волкодав спорить не стал. Обхватил ладонями его рёбра и поднял его перед собой, лицом к двери. В конце концов, этот малый безошибочно навёл его на Людоеда. Почём знать – а вдруг не врёт и теперь.

Левая рука Волкодава чувствовала сумасшедший стук сердца, метавшегося в бесплотной груди. Длинные пальцы пробежали по гладким струганым доскам, нашли одну из заклёпок и, к некоторому удивлению Волкодава, отбили по ней замысловатую дробь. Почти сразу в недрах стены начала переливаться вода, послышался знакомый скрежет, и дверь поехала в сторону.

Но в это время откуда-то сверху долетел страшный удар и затем – тяжёлый, медленный грохот. Замок Людоеда превращался в пылающие руины. Дрожь сотрясла пол и стены подвала, упала каменная плита, с шумом посыпался песок и мелкие камешки. Факел зашипел и погас, оставив беглецов в кромешной темноте. Но хуже всего было то, что дверь, отойдя от стены на три ладони, остановилась. Волкодав налёг изо всех сил, пытаясь раскачать и сдвинуть её. Тщетно.

Ему не понадобилось примериваться к щели, чтобы понять: для него, единственного из троих, она была слишком узка. Он пожал плечами и улыбнулся в первый раз за долгое, долгое время. Итак, Песнь Смерти всё-таки будет допета. Теперь ему с лихвой хватит для этого времени. Знать бы только, с какой стати Хозяйке Судеб понадобилось захлопывать ловушку как раз тогда, когда он всерьёз понадеялся выжить.

Почему ему не дали скорой и честной смерти в рушащемся замке, заперев вместо этого, точно крысу, в зловонном подвале вместе с трупом задушенного палача?..

Может, Боги отсрочили его гибель ради того, чтобы он спас этих двоих? Какая участь им предназначена?..

А может, сидевшего в клетке не зря величали волшебником? Что, если он успел запятнать себя столь страшным пособничеством Тьме, что выпустивший его должен был неминуемо занять его место и сам принять последние муки, которых тот избежал?

Волкодав выдрал из волос верещащего, кусающегося Мыша и вновь отдал девочке, завернув в край покрывала, чтобы он не исцарапал ей руки. Подвёл её к двери – она не видела в темноте и испуганно жалась к нему – и вытолкнул наружу. Гибкое тело проскользнуло в щель без труда.

– Там будут ступеньки, не поскользнись, – сказал он ей, поднимая беспомощного волшебника и отправляя его следом за ней. – Слезай в воду и плыви налево, в тоннель. Не бойся решётки, она сломана. Вытащи с собой эту кучу костей и Мыша, если сумеешь. Давай шевелись.

Он оказался совсем не готов к тому, что за этим последовало. Девчонка отчаянно зарыдала, выскочила обратно сквозь щель и неловко обняла его впотьмах, уткнувшись мокрым лицом в его голую грудь. Волкодав ошарашенно замер и какое-то время стоял столбом, не в силах пошевелиться или заговорить. Потом оторвал её от себя и выпихнул на ту сторону, напутствовав крепким шлепком пониже спины:

– Пошла, говорю!

А у самого мелькнула кощунственная мысль: не попробовать ли дверь, через которую они с ней вбежали сюда. Проход наверняка завалило, но мало ли…

И на что понадобилось этим двоим – и Мышу – заново будить в нём желание жить, если всё должно было кончиться именно так?

– Дитя моё… – услышал он тихий голос волшебника и понадеялся, что тот лаской сумеет сделать то, чего он не сумел грубостью. Однако волшебник сказал: – Дитя моё, не сумеешь ли ты дотянуться до третьего сверху камня в дальней стене, в углу напротив двери?

– Зачем?.. – всхлипнула девчушка.

– Речь идёт о том, – гаснущим голосом пояснил волшебник, – чтобы наш добросердечный друг сумел к нам присоединиться… Если дотянешься, надави нижний угол…

Человек, наделённый ростом Волкодава, легко достал бы третий камень, даже не поднимаясь на цыпочки. Рабыня была меньше его на две головы. Она ощупала стену и принялась прыгать – молча, упорно, в кромешном мраке раз за разом пытаясь ударить занесённым кулачком по нужному месту. Волкодав устало сел на пол и попытался не думать о нечаянном объятии, о прикосновении тоненького, трепещущего тела. Возбуждение битвы догорало в нём, к обожжённой коже было не прикоснуться, а правый бок налился болезненным жаром и, кажется, опухал.

– Надо было по-другому расположить сенсоры, – пробормотал волшебник. – Хотя…

Волкодав не понял мудрёного слова. Но спрашивать не стал.

– Хватит! – зарычал он в темноту. – Убирайтесь!

На тех двоих это не произвело ни малейшего впечатления.

– Дитя, – удивительно спокойно сказал волшебник. – Подойди сюда. Сядь. Вот так. Дай руку… Я знаю, что сейчас у тебя получится. Ты можешь. Попробуй.

И девчонка допрыгнула. Со сто первого, а может, с двести первого раза. Крепкие ноги бросили вверх лёгкое тело, и разбитый в кровь кулачок пришёлся по нижнему углу камня, третьего сверху в дальней стене. Сперва ничего особенного не произошло. Но потом какая-то неодолимая сила навалилась на дверь, с одинаковой лёгкостью сокрушая дубовые доски и толстые бронзовые заклёпки. Поднявшийся Волкодав вскинул глаза, зрячие в темноте, и увидел, что каменная притолока начала медленно опускаться. Он слышал, как охнул волшебник, задетый отлетевшим обломком. Опустившись примерно до середины двери и раскрошив её в щепы, притолока остановилась. Волкодав вышиб ногой остатки досок и живо оказался на той стороне. Снова поднял волшебника и молча зашагал вперёд, туда, где ожидали ступени и холодная вода в каменном тоннеле, сулившая волю.

Солнце близилось к полуденной черте. Волкодав сидел на берегу речной заводи, обхватив руками колени, и не думал ни о чём.