Те же и Скунс

– Мы-то думали, строительство затевают какое, – радуясь вниманию, без устали рассказывал дед Кирюша. – Дорогу ведь провели, грунтовку. Экскаватор пригнали, рыли чегой-то, сараи эти поставили. Быстро всё, мы и мигнуть не успели… А потом грузовики стали ездить – шасть туда, шасть обратно! Мешки привозили, плотная такая плёнка, хорошая. У нас бабы думали, можа, цемент или чего полезное… Открыли один, от вони чуть не задохлись…

– Кто ж это всё делал?

– А хто их знает? – пожимал плечами дед Кирюша, – Нам ведь не сказывали…

Смерть мецената

Две недели назад, опять-таки в центре, у передвижного металлического ларька Валентин Кочетов угостил гамбургером голодную женщину. Женщина была давно не мытым существом в равномерно-бурых обносках – из тех, у кого любой разговор хрестоматийно начинается с протяжного: «Мы сами нездешние…» Она униженно благодарила и порывалась целовать ему руку, которую он, естественно, брезгливо отдёргивал. Тем не менее в результате этой сугубо случайной встречи он сидел сейчас в пустой квартире на улице Солдата Корзуна, терпеливо глядя с десятого этажа на белое здание бани и прилегающие территории. Возле бани располагалась удобная автостоянка, на которой в данный момент бок о бок стояли две одинаковые иномарки да поодаль, в углу, притулилась тускло-жёлтая «Таврия». Возле иномарок возился чернявый парнишка. Он пшикал из аэрозольного баллончика чем-то, наверняка стоившим безумные деньги, потом полировал мягкой тряпочкой и без того сверкающие кузова. Не подлежало никакому сомнению, что на тряпочке тоже где-нибудь красовалась фирменная этикетка.

Часы Кочетова бесстрастно отсчитывали время, и вот наконец у дверей обозначились признаки жизни. С полдюжины крепких молодых людей вышли наружу и начали бдительно озираться по сторонам. Из-за одинаковых костюмов они выглядели близнецами; единственное исключение составляла светловолосая женщина. Появление охраны сказало Валентину, что ждать осталось недолго. Он передвинулся, устраиваясь удобнее, и взял в руки изящную небольшую винтовку. Квартира, в которой он находился, официально как раз меняла владельца; давно не мытые окна были очень естественно пыльными, а небольшое отверстие, вырезанное в стекле, маскировала покосившаяся кормушка для птиц. Плавным, отработанным движением Валентин поднял винтовку и приник к оптическому прицелу. Сердце билось не чаще и не реже обычного. Солнце светило из-за угла дома: фасад, обращённый к улице, ещё оставался в тени, зато площадка перед баней и ступени к дверям были отлично освещены. Угол для стрельбы получался, правда, весьма неудобным, но всё сразу хорошо не бывает. Валентин знал, что справится.

И вот из дверей появился человек, чьё лицо Кочетов узнал бы и без фотографий. Это был мужчина лет пятидесяти пяти с характерной внешностью кавказского уроженца. Сквозь редеющие волосы просвечивала смуглая кожа, и полное лицо казалось довольно-таки заурядным, если смотреть анфас. Но вот он повернулся, весело обращаясь к кому-то… профиль был, каких поискать: орлиный, величественный. Захира Эльхан оглы Керим-заде легко было представить во главе роскошного и торжественного застолья, произносящим полный мудрости и поэзии тост. Он в самом деле был большой любитель дружеских застолий, этот питерский азербайджанец, родившийся в сорок первом году на Выборгской стороне. С тех пор он стал большим человеком и приобрёл немало друзей. Но не только друзей. И потому-то сидел на десятом этаже дома напротив молчаливый человек с небольшой компактной винтовкой, и его палец на спусковом крючке уже начал движение.

Собеседник Керимова не сразу понял, что произошло, когда на третьей сверху ступеньке тот поперхнулся на полуслове, а потом нечаянно споткнулся и тяжело осел наземь, неуклюже подвернув правую ногу. Двое телохранителей бросились поднимать принципала и увидели, что по его белой рубашке расплываются багровые пятна. Когда же ему приподняли голову, оказалось, что чеканный профиль непоправимо изуродован выстрелом. Белокурая женщина отреагировала хладнокровнее всех: выдернула из кармана рацию и коротко произнесла несколько слов. Остальные ощетинились стволами, запоздало прикрывая Керимова собой, кто-то пытался оказывать уже бесполезную помощь… Валентин аккуратно поставил у стены винтовку, на которой не было никаких отпечатков, побрызгал вокруг специальной жидкостью от собак, вышел на лестницу и защёлкнул за собой дверь. Потом бесшумно спустился несколькими этажами ниже.

Подоспевшим органам правопорядка не пришлось долго мучиться, выясняя, откуда стреляли: это было довольно-таки очевидно. Бабушки, сидевшие во дворе, рассказали, что из всех шести подъездов в последние четверть часа выходили разные люди, но был ли среди них кто незнакомый, уверенно припомнить не смогли. Пустую квартиру и оставленную винтовку обнаружили быстро. Когда пошли по квартирам, ничего не понимающие жители испуганно показывали паспорта, а когда испуг проходил, убеждали милиционеров посетить пятый этаж. Там, в семидесятой квартире, со вчерашнего дня ужасно шумели. Сущее безобразие.

На звонок никто не ответил, хотя изнутри в самом деле доносился шум и возбуждённые голоса пополам с музыкой. Делать нечего, пятеро в масках заняли позицию перед дверью. Рослый командир вежливо позвонил ещё раз, потом кивнул квадратному, метр в плечах, великану. Тому понадобилось лёгкое нажатие ладони: раздался скрежет и треск, сопливая дверь обрушилась внутрь вместе с рамой и петлями. В лица «маскам» пахнуло замечательной смесью остывшего табачного дыма, алкогольных паров и женской косметики, приправленной запахом недоеденных салатов. Ворвавшуюся пятёрку встретила немая сцена: посреди гостиной замерли танцующие, подняла головы парочка, устроившаяся в сторонке… только музыкальный центр продолжал греметь танцевальной эстрадой. Великан неторопливо подошёл к нему и ткнул пальцем в сетевую кнопку.

– Всем лечь на пол, – не видя попыток к сопротивлению, нормальным голосом велел командир. – Милиция.

В прорезях чёрной маски поблёскивали глаза, ярко-синие, как сапфиры. Люди в комнате начали загипнотизированно опускаться на жёсткий палас, изрядно попорченный окурками и разлитым вином.

– Так!.. – единственный из всех подал голос молодой темноволосый мужчина, целовавшийся с девушкой на диване. Его рука скользнула к поясной сумочке, но прежде, чем он успел что-либо оттуда извлечь, к нему как по воздуху подплыл самый маленький и хрупкий с виду член группы захвата. Дальше произошло нечто непередаваемо жуткое. Мужчина с невнятным воплем взвился на цыпочки, кривясь от боли и беспомощно размахивая свободной левой рукой. Его правая, та, что так неосторожно лезла в сумочку, была вывернута самым жестоким и противоестественным образом. Кудрявая девушка, от которой столь драматично оторвали ласкового партнёра, вскинула ладони к щекам и истерически завизжала.

– А ну заткнись!.. – рявкнула «маска», обращаясь сразу к обоим, и для доходчивости воткнула мужчине в рёбра небольшой крепкий кулак. Удар был отлично поставлен. Жертва болезненно охнула, захлебнулась и рухнула на колени, спасая ещё не повреждённые части тела.

Девица перестала визжать и только всхлипывала. До неё, видимо, вдруг дошло, что голос, доносившийся из-под маски, тоже был женским. А значит, на снисхождение, которое ещё могли бы проявить затянутые в серый камуфляж мужики, в данном случае рассчитывать не приходилось. Она тихо сползла на пол и отважилась лишь поёрзать, одёргивая юбчонку.

Следом за группой захвата уже вбегали другие сотрудники. Девушка в маске весьма неохотно выпустила своего подопечного, со стоном кусавшего невкусный палас, и тот получил наконец возможность показать содержимое своей поясной сумки. Милиционеру пришлось лезть туда самому, поскольку жертва произвола могла только бережно разминать правую руку и шёпотом материться, с ненавистью косясь в сторону мучительницы. В сумочке оказалось удостоверение на имя Валентина Михайловича Кочетова, причём столь грозное, что молодой лейтенант проникся невольным почтением. Командира группы захвата впечатлять оказалось трудней, но в дальнейшем Кочетова опознали жители квартир на первом этаже и напротив. Как выяснилось, он прибыл на вечеринку ещё накануне, притом забыв бумажку с адресом в другом пиджаке: номер дома кое-как вспомнил, а вот квартиру – хоть тресни. Он и спрашивал жильцов, где найти Столяровых, а сосед напротив, указавший ему нужную дверь, видел и слышал, как в семидесятой радостно встречали опоздавшего гостя. Само по себе это никому железных алиби не давало, но удостоверение было уж очень солидным и оказалось вдобавок подлинным, так что Кочетова отпустили раньше других.

Вечером он сидел дома недовольный и злой и смотрел новости. Телевизионщик нынче пошёл разворотливый: новопреставленного, правда, запечатлеть не успели, но милицейскую беготню застали в самом разгаре. Хмурый офицер морщился, как от зубной боли, рассказывая, что на Эльхана оглы напустили явно киллера высокого класса.

– Высшего! – ревниво пробурчал Валентин. – Высшего!

Действительно, стрелял он под очень неудобным углом, и тем не менее каждая мастерски посланная пуля – в голову, шею и грудь – была смертоносной. Причём два из трёх выстрелов делались по уже падавшей, то есть движущейся, мишени, и это значило, что промежутки были невероятно короткими.

– Работал, как в тире, – сквозь зубы прокомментировал офицер.

– А то как же, – смягчаясь, согласился с ним Валентин.

Увидев крупным планом кровь на ступеньках, он усмехнулся. Ещё приклеили бы к ней стодолларовую купюру, и метафора была бы полная. Хотя и двусмысленная. Цена жизни в нынешние благословенные времена. А что? Нравится это кому или нет, а неоценимого действительно не бывает. Закон природы. Глупые писают против ветра, умные подставляют ему паруса. Такая, братцы, игра.

Валентин потянулся за соком, необдуманно пустив в ход правую руку, и локоть очень нехорошим образом ёкнул, выстрелив болью. Кочетов ругнулся и опустил руку обратно в тёплое гнездо, устроенное на коленях. Он сам был далеко не дурак в рукопашном бою, но из баб, когда они берутся не за бабское дело, почему-то получаются сущие монстры.

Операция прошла без сучка и задоринки, как это всегда и бывало в делах, подготовленных для него «Эгидой», но, чёрт побери, можно было бы обойтись без членовредительства! Низкий поклон Лоскуткову за прикрытие и страховку, только хорошо бы он ещё попридержал свою ненормальную Дегтярёву: сволочная девка на полном серьёзе чуть не оторвала Валентину конечность. Она не знала, кто он такой, но легче от этого не становилось. Он уже студил руку под краном, а теперь обмотал её грелкой, но запястье и локоть ныли по-прежнему. Съесть бы анальгин, но таблетки, даже обезболивающие, он принимать не любил.

А кроме того, боль в руке помогала глушить неизбежный в таких случаях «отходняк». Валентин не был суперменом. Желудок сводило мнимым голодом, в голову так и лезла мысль о припасённой в холодильнике твёрдокопчёной колбаске. Не помни Дегтярёва ему руку, он бы дёргался сейчас ещё вдвое сильнее. Грызла бы мысль: больно уж чисто-гладко всё состоялось, кабы в следующий раз не…

– И, как всегда, киллера не поймали… – сокрушался тележурналист.

– Конечно. А ты как думал, – усмехнулся Валентин.

– … Но зато сорвали злость на участниках безобидной вечеринки, не имевших никакого отношения к случившемуся…

В кадре возникли возмущённые и обиженные лица злополучных гостей. Некоторые были украшены полновесными «бланшами».

– Итак, Фонд помощи имени легендарного Якова Львова осиротел, – рассказывал молодой репортёр. Он стоял на фоне знакомого беловатого корпуса, по-летнему тёплый ветер сдувал волосы ему на глаза. – Осиротела детская футбольная команда «Бьеф», которая, не секрет, в самые трудные годы пользовалась финансовой поддержкой Керим-заде, выросшего на Кондратьевском проспекте. Никогда больше на некогда могучем Турбинном заводе не услышат его жизнерадостного «Ахмах, да?». Остались без дружеской опеки как многие молодые спортсмены, так и ветераны, уже завершившие свою карьеру на помостах и рингах…

– А то ведь у государства денег на них, естественно, нет, – сказал Кочетов телевизору. – Вот такие ребятки разворовали, потом чуток поделились – и уже благодетели!

На экране возникла врезка: известный спортивный комментатор, юная гимнастка, прикованная к инвалидному креслу, и популярный исполнитель с неразлучной гитарой. Все они клеймили убийц, оборвавших жизнь замечательного человека. Гимнастка, вот уже два года без жалоб боровшаяся с последствиями травмы спины, не прятала слез. Она говорила о том, как уходит желание жить, когда некому защитить Захира Эльхановича и подобных ему от взрыва и пули.

– Ага, – проворчал Валентин. Он до сих пор со смешанными чувствами смотрел передачи, сюжеты которых ему приходилось, скажем так, создавать. Он надеялся, что это скоро пройдёт.

– В день, причинивший столь многим искреннюю и глубокую скорбь, очень не хотелось бы вспоминать некие слухи, витавшие последнее время вокруг имени Захира Керим-заде, – продолжал комментатор. – Увы, из песни слова не выкинешь. Вот здесь, – он поднял свежие «Ведомости», – опубликована статья, где в корректной и мягкой форме задаются некоторые неизбежные вопросы. А именно. Куда конкретно была направлена основная часть средств, полученных от продажи за рубеж цветных металлов из госрезерва, выделенных по указу Президента при самом создании Фонда? Как возникла фотография, где с покойным по-свойски чокается авторитет уголовного мира Иван Бородинский, он же Ваня-Борода, недавно, кстати, убитый в Америке? И что, наконец, за таинственный недуг в одночасье скосил четверых высокопоставленных руководителей Фонда – молодых мужчин, никогда не жаловавшихся на здоровье? Между прочим, автор упомянутой мною статьи говорит, что ещё до её публикации поступило несколько телефонных звонков с откровенными угрозами в его адрес…

Боль не унималась. Валентин размотал эластичный бинт, откупорил тёмную бутылочку с китайским снадобьем и стал втирать в покрасневшую кожу оранжевое пахучее масло. Масло быстро впитывалось и приятно щипало. Бутылочка стоила девяносто три тысячи. Бумажка, составленная на чудовищном подобии русского языка («При головной боли употреблять путём понюхивания…»), возводила рецепт аж к Шаолиньскому монастырю. Вряд ли Валентин купил бы эту притирку, если бы до сих пор работал, как предполагалось, исключительно на «Эгиду». Смешно теперь вспомнить, но ведь два года назад, когда всё начиналось, он был такой же идейный бессребреник и святая душа, как Плещеев и остальная команда. По счастью, довольно скоро судьба (или, верней, не судьба, а длинная и тщательно подобранная цепочка знакомств) вывела его на «дядю Кемаля» – Кемаля Губаевича Сиразитдинова, обитавшего в Пушкине. Получив вполне конкретное предложение, Валентин сначала отмёл его как полностью неприемлемое. Однако некую струнку в его душе оно, как выяснилось, зацепило, и толчок размышлениям был дан. Спустя некоторое время его посетила забавная мысль об искоренении криминалитета за его же собственную капусту. Вскоре он убрал для дяди Кемаля владельца подпольного заводика, выпускавшего отраву в бутылках, получил десять тысяч долларов и решил, что следовало, пожалуй, мыслить шире, чем это удавалось Плещееву. Потом наступил черёд чиновницы Вишняковой; к десяти тысячам прибавилось ещё двадцать и встал вопрос, как употребить эти деньги на что-то приятное и душеполезное, не возбудив нежелательного внимания. Зато сегодняшнее дело мало принесло ему, кроме боли в руке. Если бы в «Эгиде» ему платили столько же, сколько он зарабатывал у дяди Кемаля!.. Обидно же, ведь там и там он делал фактически одно дело. Он подумал о том, что следовало бы съездить на Невский и посмотреть, не появились ли на знакомом лотке новые книги.

Натуральный притон!.

Это была совсем молоденькая девчушка, розовый бутончик только что из-за парты, и для того, чтобы перешагнуть эгидовский порог, ей понадобилось не на шутку собираться с духом. Толкнув наконец стеклянную дверь, она пугливо остановилась и начала оглядываться. По её разумению, сразу за дверью должен был бы находиться стол с телефоном и при нём – внушительный, но вежливый и гостеприимный секьюрити. Ничего подобного! Маленький холл, не слишком, кстати, презентабельный, был безлюден. Даже звоночек не отозвался в глубине помещений. Тоже, называется, охранное предприятие! Сапожники без сапог. Справа – голая стенка, прямо по курсу – лестница наверх, а налево – широкая открытая дверь. Заглядывать в эту дверь Наташе сразу же расхотелось. Оттуда неслись не всегда цензурные возгласы, хохот и топот ног, а время от времени – тяжёлые глухие шлепки, как будто в большом помещении роняли на пол мешки с мокрым бельём. Наташа вздохнула и поняла, как чувствовали себя вынужденные эмигранты в свой первый день на чужбине. Словно в ответ на её вздох, под лестницей произошло движение, и стало ясно, что секьюрити при входе сажать было излишне. На девушку молча и по-деловому надвигались два больших пса.

В первый момент Наташа здорово перетрусила и решила: вот оно, закономерное окончание всей её неудавшейся жизни. Она не кинулась обратно за дверь только потому, что где-то слышала, будто бегать от собак самое последнее дело: лучше просто стоять. Овчарки, однако, рвать её не спешили. Спокойно подошли и начали сосредоточенно обнюхивать. Явился чужой человек, надо же познакомиться…

Оправившись от испуга, Наташа рассмотрела в дальнем углу глазок видеокамеры. Надо полагать, за ней наблюдали, а стало быть, на съедение псам не отдадут. Если, конечно, сапожник вправду не был сам без сапог…

Тут из спортзала выглянул молодой человек. Если Наташа вообще что-нибудь понимала, это был как есть самый отъявленный бандюган: бритая голова, потная рожа со сломанным носом, шрамом на лбу и азиатскими скулами. Дополняли картину потасканные армейские брюки на кривоватых ногах и тельняшечная маечка, не скрывавшая синих татуировок по мускулистому торсу. Ну то есть мама была на сто процентов права, когда отговаривала её от похода сюда. Натуральный притон. И почему мама всегда оказывалась права?..

– Здравствуйте! – весело и душевно поздоровался с ней «бандюган». – У вас всё в порядке? Кто вас обидел?..

Наташа запоздало сообразила, что, видимо, внешне не тянет ни на бизнесменшу, пришедшую заключать договор, ни даже на торговку-единоличницу, выступающую от лица своих товарок, обиженных уличным рэкетиром. Ну а зачем бы соваться в охранное агентство небогато одетой девчонке с внешностью школьницы, как не в поисках защиты от каких-нибудь приставал? И улыбающийся парень попросту спрашивает: «Миленькая, ты скажи только, кому за тебя морду набить?..»

– Я… Здравствуйте, – вконец смутившись, пролепетала она. – Я… я бы хотела… если возможно… на работу устроиться…

– Тогда вам наверх, – авторитетно сказал бритоголовый. Она не видела, какую команду он подал собакам, но те сразу отстали и убрались обратно под лестницу. – Это вам к Сергею Петровичу. Он как раз у себя… самая первая комната.

– Спасибо, – поблагодарила Наташа и стала подниматься по ступенькам.

Таинственный Сергей Петрович был, похоже, начальником, потому что «самая первая комната» представляла собой типичный предбанник важного кабинета. Наташа успела их повидать, пока сопровождала маму в её хождениях по инстанциям. Здесь присутствовал почти весь джентльменский набор: светло-кремовые стены, диван, столик с журналами «Оперативное прикрытие» и «Soldier of Fortune», шкаф, хорошо сделанные моющиеся растения и длинный стол с включённым компьютером (второй, только наверняка никогда не включавшийся, пылился небось у самого начальника в углу кабинета). За столом колдовала над кофеваркой белокурая красавица секретарша. Наташа сразу узнала в ней ту самую Аллочку, чей разговор с такой же холёной подругой она случайно подслушала вчера на автобусной остановке. Вот только на лице у девушки было совсем не то презрительно-ленивое выражение, с которым она жаловалась на низкий интеллект большинства сотрудников, не соответствовавший её уровню: из-за этого-то несоответствия она, мол, и подумывала устроиться в более приличную фирму. Сейчас перед Наташей был совсем другой человек. Сама нежность, забота, внимание и ещё многое, – о да, ещё многое-многое. То, для чего не хватало выразительных средств лица, успешно высказывали гибкие стройные бёдра, облепленные потрясающим мини («Никто не может дать ответ, то ль юбка есть, то ль юбки нет…»). Возле кофеварки стояли две чашечки. Девушка собиралась угощать кофе очень красивого черноволосого парня, сидевшего в кресле напротив. И делала это так, что в казённом директорском предбаннике словно бы сам собой уже сгущался интимный полумрак и начинала звучать тихая музыка, а на столе готова была неярко затеплиться пара свечей…

Наташа молча замерла на пороге и с упавшим сердцем поняла, что можно спокойно разворачиваться и уходить. Никуда эта Алла, естественно, не уволится. А вторая секретарша занюханной конторе уж точно нужна как собаке пятая нога.

Принять окончательно решение она не успела. Две огромные руки, без предупреждения возникшие сзади, чуть приподняли её и переставили на полметра в сторонку, причём сделали это с такой мягкой лёгкостью, словно она была невесомым пластмассовым пупсом. Наташа ощутила лишь краткий миг взлёта и даже не испугалась, а впереди уже замаячила спина неслышно подошедшего великана. Голая, потная и необозримая в своей мощи. И сплошь покрытая рыжим вьющимся пухом.

Пока Наташа силилась что-то сообразить, Алла, стоявшая наклонясь к кофеварке, обернулась через плечо, увидела вошедшего и сделалась весьма похожей на себя вчерашнюю – ленивая Багира, готовая шарахнуть когтями, – а великан встал в картинную позу и шаляпинским басом продекламировал:

Милка во поле трудилась,