Мир по дороге

Когда-то венны тоже воевали между собой. Очень давно, когда они только осваивали доставшиеся им земли. Если охотники замечали в лесу следы чужаков, они старались выведать, откуда те явились. И спустя несколько дней в чужие ворота стучалась вооружённая ватага.

Жители выходили навстречу. Ватажники всячески старались устрашить их, показывая, чего стоят. Хвалились меткостью стрельбы, плясали без устали, голыми руками гнули железо. И сказители возлагали пальцы на струны, прославляя доблесть родовичей.

Жители отвечали как могли, в свой черёд запугивая пришлецов.

Если силы оказывались равны, вернувшиеся ватажники в восторге рассказывали домашним, что за чащами, за большими озёрами у них появились крепкие друзья. Можно ладить ярмарку, можно присматривать невест подросшим парням!

Если у кого-то всё же холодела душа, один род поглощал другой. Принимал слабых в себя, чтобы не сгинули без присмотра. Поэтому не каждый изначальный род сберёг своё имя. Зато все про всех знали, кто где живёт. И от кого чего ждать.

Соседи-сольвенны ещё помнили предков, но отеческие заветы не чтили. У них появились боевые вожди – кнесы – и дружины при них. Эти дружины сходились помериться молодечеством, постучать топориками о шлемы. Но и они стремились не уничтожить друг дружку, а лишь выяснить, кто сильней, кому быть кнесом, а кому – боярами при нём. Их воинские деяния оставались службой грозным Богам, и Боги творили Свой суд, вознаграждая доблесть и честь.

И только когда сегванам совсем не стало житья на родных Островах и вожди повели племя за племенем на матёрую сушу, которую морской народ называл просто Берегом и которую давно уже поделили между собой другие народы, – только тогда ратное дело наполнилось бесславным стремлением убить, истребить, вырезать врагов под корень. Теперь, стоя против вражеской рати, уже не ждали, пока там подвяжут бороды и зашнуруют доспехи. Победу в бою отныне выгрызали зубами, не разбирая средств и не думая о цене. Могли напасть ночью, сзади, врасплох. Могли поклясться в дружбе – и всадить в спину клинок.

Так обстояло дело в северных краях, по ту сторону гор. Саккарем был древней, богатой и просвещённой страной. Здесь о воинской Правде забыли уже пятьсот лет назад.

Комадар Байшуг, кажется, собирался не битву творить, а, скорее, выпороть непокорных. Он решил обойтись без зачина единоборством. Много чести для бунтовщиков, преступивших долг верности шаду. Урлакам поединка не предлагают. Их вешают без суда и долгого разбирательства.

Когда пропела труба, Волкодав повесил щит на левую руку и стал смотреть, как надвигается с той стороны поля передовой полк.

Пешцы Байшуга выглядели внушительно и грозно. Все – в кожаных доспехах и шлемах. Самые передовые – ещё и при железных нагрудниках. Когда уже можно будет различить черты лиц, из-за их спин с жужжанием взовьются дротики, слетевшие с копьеметалок[5 - Копьеметалка – древнейшее изобретение, обычно палка с упором на одном конце, своеобразный «удлинитель» руки. При определённой сноровке позволяет значительно увеличить дальность броска, меткость и убойную силу дротика или тяжёлой стрелы.]. Тогда передовые опустят копья и побегут, и холмы содрогнутся от грозного многоголосого рёва «За шада!», рвущегося из перекошенных ртов.

Страшно стоять и смотреть, как на тебя катится такая лавина. Страшно ждать удара, всесокрушающего и неотвратимого: ведь на одном из этих копий, кинжалов, кривых ножей может быть незримыми письменами начертано твоё имя.

И вот ты уже чувствуешь себя травинкой росного луга, где взмахивают свистящими клинками косцы. И как ни укрепляй сердце, а взгляд нет-нет да и метнётся в сторону – куда бы сбежать. Это не трусость, а нутряной голос жизни, знать не знающей, во имя чего зовёт воинов боевая труба.

Потом Волкодав попытался представить на месте ратников шада комесов Людоеда. Вот от этих нам могла бы приключиться беда… НАМ! Что, мятежное войско для меня уже стало своим?..

– Зверюшку-то зачем принёс на погибель… – попрекнул венна товарищ по строю, стоявший слева. – Хоть у кашеваров оставил бы!

Голос у парня не то чтобы дрожал, но звучал немного неверно.

Не на погибель, мог бы сказать ему Волкодав. Кто в бой идёт за погибелью, тот её только и находит, а мы пришли за победой. Однако разговоры заводить было некогда. Поэтому он лишь улыбнулся. Нос у него был перебит, во рту не хватало переднего зуба. Зато по сторонам резко выделялись клыки. Строевой[6 - Строевой – здесь: сосед по воинскому строю.] улыбнулся в ответ и, кажется, немного приободрился.

Волкодав смотрел на приближавшееся Байшугово воинство и мысленно прикидывал, где труба поднимет наступающих в бег. Ещё его занимало, здесь ли «золотые» из отряда Верлаха. А куда им деваться, конечно, они были здесь. Только небось не в первых рядах, а где-нибудь у шатра комадара.

Ничего… Доберёмся и до шатра…

Мыш топтался у него на плече и временами недовольно шипел. Перед боем Волкодав расплёл и тщательно расчесал волосы. Цепляться за них, как привык пещерный летун, сразу стало неудобно.

Восемьдесят шагов… Семьдесят девять…

Совсем рядом с ним кто-то лихо, с переливами свистнул, точно голубей в полёт посылал, а потом во всё горло запел:

Сестрёнка у шада собой хороша.
Такую увидишь, сомлеет душа!

Её не насытит один удалец,
Так сказывал нам шо-ситайнский купец…

Люди стали смеяться. Сразу несколько десятков голосов подхватили разбойный припев:

А если не веришь – пойди и проверь!
Тебя не прогонит красотка Дильбэр!

Ратники Байшуга приближались. Волкодав почувствовал, как вспотела рука на копье, и поудобнее перехватил древко.

– Ты его держишь, как мономатанец, – удивился сосед.

И пальцами можно обнять её стан,
Так сказывал нам белобрысый сегван.
В пупке у неё золотое кольцо,
Так сказывал нам Ученик Близнецов! —

гремело над полем.

Блестящие волосы – гуще, чем пух:
Так сказывал нам халисунский пастух.
А грудь – что вершины кочующих дюн,
Так сказывал нам чернокожий колдун!

Сорок шесть… Сорок пять…

Роскошные плечи – нежнее, чем шёлк,
В том клялся весь пятый наёмничий полк!

Тридцать девять…

А если не веришь – пойди и проверь!
Тебя не прогонит красотка Дильбэр!

Какой-то неприятельский сотник закричал своим людям и первым сорвался на бег. После победы его назовут героем, не стерпевшим, чтобы всякая чернь смрадила[7 - Смрадить – срамословить, непристойно поносить.] венценосную шаддаат. Надвигавшийся строй сломался и сразу стал гораздо менее страшным. Слитная лавина превратилась в скопище самых обычных людей, уже взопревших в тяжёлой воинской сбруе. Людей смертных и уязвимых.

Это сразу доказали пращники Тайлара, выскочившие из кустов у края болота.

В ответ полетели неприятельские сулицы[8 - Сулица – дротик, метательное копьецо.], но опять без команды и редким дождиком вместо смертоносного ливня.

Улыбнётся ли Дильбэр, когда ей расскажут, что песня о её красоте отняла преимущество у войска презренного брата?

Отряд, где стоял Волкодав, тоже непроизвольно заволновался, приподнял колючую щетину копий, но Фербак вовремя рявкнул на подчинённых, призывая к готовности.

Потом с холма позади них прокричала труба.

Пешцы Фербака тут же сделали по несколько шагов каждый – одни в сторону, другие назад, третьи вперёд. Волкодав едва не замешкался, но вовремя вспомнил, кто должен был оказаться у него справа и слева, и торопливо занял нужное место.

Вместо ровного строя перед набегавшими ратниками Байшуга явил себя острый клин. Задние, вооружённые более длинными копьями, утвердили их на плечи передним – поди подступись!

Но вражеских передовых подпирало сзади всё войско, и подступиться пришлось.

Кто-то вбежал в объятия смерти с бешеным криком, выставив перед собой копьё. Кто-то отчаянно пытался остановиться – и не сумел. Волкодав близко увидел сумасшедшие глаза, но не запомнил их цвета. Его рогатина вдвинулась в кожаный доспех как раз под нагрудником. Он сбросил начавшее оседать тело, и в холодном утреннем воздухе от лезвия повалил пар.