Чёрное солнце

15

Хотя считала так одна я. Когда Мэдоку утром разбудил телефонный звонок от одного из неприятнейших типов, изумление в его голосе совсем не было. Он разговаривал так, будто это он ставит условие, а не Клод, как будто бы он позвонил в семь утра и ставит перед фактом, что сегодня хочет жертву при всех.

– Не пойму, зачем я ему? – спросила я абсолютно будничным тоном, завязывая волосы в хвост, и поняла, что могла сказать лишнего, и это разозлило бы Мэдоку, но он стерпел.

– Все для того же, – прозвучал ответ, – хотя он вроде аферист еще тот, – он вздохнул, – ненавижу людей, которым не могу влезть в голову.

– Сделать кофе?

– Да.

Обычно после крепкого без молока Мэдоку становился в разы энергичней, но в этот раз он уснул. Стал таким уязвимым, словно не успевший долететь до окна крупный снег, внезапно сдутый ветром. Снег валил и падал на крыши домов на фоне черного неба. С многоэтажки близко к центру виднелись новогодние огни города. Он закипал и просыпался. Было 30 декабря.

Наверное, новогоднее настроение – это то уникальное чувство, ради которого стоило бы продать душу и фамилию, ведь это единственный раз в году, когда ты веришь в чудо, чувствуешь его присутствие, искренне рад, и даже когда разочарован, тебе наплевать, но это останется. Мэдоку говорил, что это нормально, если нет новогоднего настроения. Зачастую даже у людей его нет вплоть до боя курантов. Новый год нужно отмечать с правильными людьми, и тогда не будет никаких проблем. О новогоднем чуде ему думать не приходилось, было очень сложно понять, чего он хотел и о чем думал. Спросить я не решалась.

Я огляделась вокруг. С последнего разговора в машине я поняла, что подчиниться Мэдоку я должна и в уборке, поэтому клала на место вещь я только туда, откуда она только что упала, или если это говорил сделать мне Мэдоку. До стола непривычно длинной рукой я взяла книгу в глянцевой обложке, судя по всему, подарок от самого автора. И да, на первой же странице оказалась выведенная надпись с росписью. Между страниц выпал календарик на 2016 год, наверное, он был закладкой. Я пролистала страницы, это была датская фантастика.

– «Пародия на искусство», – я вздрогнула от внезапного звука.

– А?

Мэдоку сел рядом.

– Название книги. Это подарок автора, дочери одного из ребят, что со мной учились.

– И даже без печальных концовок?

– Да. Девочка лишь думает, что уникальна, смерти такие не нужны.

– Но ты это читаешь.

– Уже как шесть лет. Нашел недавно, решил продолжить.

Он оперся на мое плечо и забрал книгу. Пролистал до половины.

– А где закладка? – я показала календарь, он многозначительно хмыкнул. – Значит, я могу ее не дочитывать, или начать потом заново.

– Что мешало тебе сделать это раньше?

Он пожал плечами.

– Принципы. Читал как в тумане, не думал даже, что читаю.

– А продолжал тоже из принципа?

– Да.

– И часто ты из принципа действуешь?

– Когда это по-человечески. Когда Клод не прав, я отпускаю жертву, из принципа. Или, когда мне ее жалко и я вижу перспективу в ее глазах, или, когда смерти она не нужна… часто довольно таки, если дело касается работы.

– И все-таки, на кого ты работаешь?

Пару минут он не реагировал и думал.

– На себя и на предков. Я – честный убийца, а не кто-то там. Это дело чести и совести, а не выгоды и денег. Думаешь, мне за это платят? Это скорее… искупление, что ли?.. Да. Избавление от угрызений совести, очищение в глазах самого себя. Нелегко же жить, когда сам знаешь, кто ты такой.

– А от чего ты очищаешься?

Через секунду-две он заинтересованно хмыкнул.

– Хороший вопрос. Я думаю, от навязанных грехов, в которых меня убедили вампиры. У каждого своя цель, мы как-то не интересуемся приоритетами других, и не общаемся внутри наемников и мафии.

– Если они навязанные, зачем от них избавляться?

– Они уже есть, я в это поверил, от этого никуда не денешься. Самовнушение – знаешь ли – самая страшная паутина, выкарабкаться из нее очень непросто.

– А что с этим делать?

– Бороться, – он пожал плечами, – смиришься – будешь съеден, остается только съесть и переварить.

– И… забыть?

– Может быть, тут уже сам решаешь, надо ли тебе забывать.

– А есть варианты?

– Конечно. Когда ты это пережил, оглядываясь назад, лишь смеешься.

– Потому что в настоящем у тебя более серьезные проблемы?

Мэдоку подумал, замерев.

– Да.

После еще одной чашки кофе Мэдоку стал вальяжно ходить по квартире, и на каждый мой вопрос что он ищет и могу ли я чем-нибудь помочь, он лишь мотал медленно головой и отвечал, что найдет все сам.

– Напомни, во сколько нас ждут? – спросила я.

– К пяти, в 4 нужно выйти.

На часах было 12.

– Черт… я совсем забыл, ты подумала насчет подарка Лоре?

– Да.

Я сходила в свою комнату и вернулась со спичечным коробком.

– Это кокон в вишне. Он раскроется через две тысячи лет, по закону временного заклинания, и две бабочки, жившие и слышавшие все вокруг, расскажут мою историю и Клода.

– Как ты это сделала? – Мэдоку взял у меня его из рук, рассматривая четко прорисованных мотылей в образе нимф на крышке коробка.

– Есть вещи, чтобы найти которые, мне стоит лишь назвать свое имя. Они привязаны ко мне.

– И Монолиция?

– Это семейный образ, а не мой.

– Но тебя-то она любит больше всех.

Монолиция – равновесие, она будет преследовать тебя столько, сколько ты будешь этого достоин. Если ты перестал слышать шелест ее крыльев за окном по ночам, значит, ты что-то делаешь не так.

– У тебя она подлинная, и ты ее выбрала, а это значит, ты ее подчинила.

– Так не бывает, она просто легенда.

– Люди верят в легенды, и они становятся явью. Просто прими то, что никогда не станешь любимицей семьи, потому что их главный идол выбрал тебя. Чье внимание они пытались заслужить веками, а ты просто играла с ней как с подругой.

Монолиция не была для меня чем-то особенным, но в сквере перед университетом, незадолго до ухода Серова, я рисовала не божество, а подругу.

Спустя еще час раздумий и похождений, Мэдоку нашел широкий в плечах и свободный для него пиджак, смятые только в коленях брюки, гладить он их не будет, и явно не новую, а века так из 19-го, белую рубашку. Покопавшись еще в вещах, он достал дорогие наручные часы, клеймо, подаренное Клодом, массивный регулирующийся кулон с мизерной осой из черного камня, залитую в янтарь, несколько колец, одно он дал мне, сначала я думала, что оно покажет, что я принадлежу ему, он Мэдоку сказал, что это бред, но ему это нравится, а на самом деле кольцо обладало нечеловеческой силой, при правильно воздействие способной убить все вокруг кроме самого носителя, или наоборот.

– Я выживу?

– Конечно, его носил мой прадед, оно почти не действует, к тому же, ты Эванс.

Сам он надел одно узкое с тремя едва уловимо переливающимися камнями, и второе просто железное.

– Почему?

– Потому что минималист.

– Это хоть по этикету?

– Возможно. Не то что бы меня это волновало, сама понимаешь. По кольцам принято определять, стоит ли спорить с человеком, или нет, и где ты его еще можешь увидеть. Я не стиляга и не авторитетная личность, я – мафиози, – гордо произнес он, вертясь перед зеркалом. – Давай я введу тебя в курс дела, – он сел рядом со мной на диван, словно мать, собирающаяся рассказать дочери-подростку какую-то важную вещь о ее возрасте, – Гаврилова там не будет, там будет Клод Эванс, и будет он там не один, а с несколькими сопроводителями, у них будут висеть пушки, но это только для виду, они не заряжены. Но ситуацию это не облегчает. В 80% случаев Клод чинно подойдет и начнет разговор с какой-нибудь малозанимательной фигни, и ты должна будешь вести себя абсолютно естественно, если он почувствует страх, он начнет действовать. Дальше он или назначит новую встречу, или захочет кончить все прямо там, я все же надеюсь на первое, в любом случае, я увильну от второго. Но есть маловероятный шанс того, что он начнет издалека, то есть, закатит шоу. Как – каждый раз по-разному. И я уверен, будь это не ты, он бы воспользовался легким методом, но дело серьезное, чего ждать непонятно. Теперь запомни несколько правил: от меня ты не отходишь, если попытаются отвести – разрешаю плеваться огнем, всегда слушаешься меня, каждое мое слово, каждый мой знак, даже если я не прав, ты делаешь то, что я говорю. Советую не засматриваться на гостей, тем более на их украшения, отвечаешь всем коротко и кротко, и старайся не отрезать, это может кого-нибудь разозлить (я его убью, конечно, но Лоре это вряд ли понравится). Есть вопросы?

– Сейчас нет, но если появятся?

– Можешь задавать, не боясь. Твои родители научили тебя всему, что нужно. Сейчас этот навык пригодится тебе как никогда.

– Хорошо, у меня вопрос.

– Какой?

– В чем я пойду?

Мэдоку загадочно улыбнулся.

– На этот вопрос тебе ответит тот, от кого ты ожидаешь этого меньше всего.

Через какое-то весьма туманное время минутная стрелка указала на без пятнадцати 4. Ничего не объяснив, Мэдоку привел меня в ту кофейню, из которой совсем недавно вывел травинку, с благодарностью сына владельца. Увидев Мэдоку в костюме, он поставил на свое место девушку, и кивнул головой на служебное помещение.

– Это та же? – с подозрением глянул он на меня.

– Та же, – ответил Мэдоку, – Кэс, это самый приближенный к теме нежити и их сообществу человек в Питере, Павел Шель, ему можно доверять. Павел, это наследница семьи Эванс, Кассандра.

– Признателен, – сухо ответил человек и достал из чемодана вакуумный пакет, – пришлось пожертвовать местом, чтобы вместилось платье. «Вий» герцогини Роузес эпохи Скьюмана.

– Новизна-то какая! – восхитился Мэдоку.

– Тем и привлекательно, что сядет удачно на любой тип фигуры, подстраивается под тело.

Мэдоку вскрыл пакет и упаковку вмиг раздуло, из тонкого надреза повалил какой-то воздушный нежный черный материал.

– Надевай, – он кинул мне пакет.

– Здесь? – помещение было далеко не просторным.

– Я пока сделаю кофе, – Павел ушел.

Мэдоку вопросительно на меня посмотрел.

– Знаешь, как это ощущается?

– Давно ты специалист в ощущениях?

Я усмехнулась.

– Что делать с прической?

– У тебя бесподобные волосы, не грей голову, а то выпадать начнут.

В платье было комфортно, несмотря на то, что оно было весьма открытым. Сверху все было бархатным, снизу пышнее, туфли на низком каблуке делали меня на пару сантиметров ниже Мэдоку, чтобы он не комплексовал.

Через 15 минут Павел вернулся с двумя чашками кофе.

– Сколько? – спросил Мэдоку.

– Как обычно – тысяча.

16

От подозрительно разрастающейся дырки в полу веяло холодом. Мэдоку курил, а мне было не до смеха. Он вскинул взгляд на часы, многозначительно хмыкнул, и, оторвав меня от стены, притянул к себе.

– Да начнется шоу!

Падать было не глубоко, и не долго. Удивительнейшим образом аккуратно приземлившись на ноги, тело приняло вес, и платье легко опустилось на вычищенный до блеска пол.

Пространство, заполненное светом, невероятным лоском, и богатством, было заполнено шорохом потрясающих нарядов высокопоставленных господ и их дам, ароматами, отзывающимися откуда-то из глубокого детства – наконец-то настоящие духи! Тонко пахло пуншем и многообразием конфет, их мало кто пробовал, но как только мы подошли к столу, я сразу взяла несколько в кокосовой посыпке и запила пуншем.

Резкий поворот головы с аккуратной прилизанной прической, и пронзительный взгляд утыкается в Мэдоку. Господин дожидается легкого кивка и кидается прочь от толпы. Если все присутствующие из кожи вон лезли показать свое превосходство и вальяжность, этот человек плевал на общество. На нем был темно-коричневый костюм и зеленый галстук в желтую полоску, волосы были аккуратно уложены в прическу, концы подогнуты к лицу. Он с горящими глазами подскочил к Мэдоку, но не успел он открыть рот, как Мэдоку начал:

– Это граф Мухамура Анго, знакомы с моего детства, к шайке недоразвитых отношения не имеет, но работает исключительно на себя, и делает это весьма успешно, – прошептал он мне на ухо. – Доверять ему можно на 90%.

– Мое почтение, миледи! – Анго схватил мою руку и поцеловал, совершенно не подмечая кольца на пальце. Он был слишком крут для этого, для таких колец.

– Такой огонь у тебя в глазах можно видеть только после грандиозного убийства, и не факт, что в каком-нибудь типичном измерение.

– Верно замечено, но весьма лестно, – он оперся о стол, несмотря на высокий рост. – Я был осведомлен, что вечер будет украшен Эванс, но чтобы несколькими…

Мэдоку напрягся.

– Ты разучился считать?

– Был бы этому искренне рад. Если повезет – узнаешь. Я не буду распространяться, хоть мы и друзья, но это может напугать твою спутницу, – Анго внимательно смотрел на Мэдоку, отпивая из бокала с пушнем. Потом взял зефир, откусил, сморщился, и отошел.

Парень подошел к механическому псу, опаснейшему из существ этого измерения, протянул зефир, и животное с невероятно любящими глазами взяло подарок, который, по факту, должен как минимум вывести его из строя.

Мэдоку был в пространстве, хотя вида не подавал. Анго вернулся к нам, выискивая на столе новые сладости.

– Жаль тебя разочаровывать, – сказал он будничным тоном, – но, если бы я не сказал, ты бы не узнал.

– Но как?

– Все очень просто, произошло смешивание крови.

– Вот черт… чего еще можно было ожидать от Эванс, – выплюнул Мэдоку.

Анго глянул на меня, будто бы убедиться, не готовлюсь ли я его убить.

– А как это помешает делу? – спросила я.

– Пока не знаю, но теперь предсказать развитие вечера будет еще сложнее. Если это новость и для Клода, то все несколько проще.

– Уверен, что да, – ответил Анго, – он хоть и силен сейчас, но по-прежнему глуп.

– «По-прежнему»? – вопросила я.

– Еще как. Главное, не скажи ему так.

– Я его сестра, – процедила я.

Анго вытянулся, взглянул за меня, я чувствовала спиной, как меня сверлят взглядом.

От этого взгляда кровь стынет в жилах. Руки дрожат, язык становится как наждачка. Желание убить возрастает вдвое и забивает разум.

– Тихо, – усмирительно сжали мне руку.

– Пожалуй, я буду сегодня с вами, – Анго широчайше мне улыбнулся, – не лишать же столь прекрасную особу своего присутствия.

– Будешь ходить по пятам – получишь первый пулю в лоб.

– Только после того, как назовешь любой повод кроме ревности.

Думаю, раньше они были не разлей вода, тем более, если общаются с детства. Просто, когда речь заходит о том, чем дорожит Мэдоку, у него срывает крышу.

Всюду Мухамура кидался комплиментами, разрешал себе указывать на украшения дам, разговаривать с людьми так, будто видел их в сотый раз. Все это граничило с расположением под себя общества и подготовкой массы для чего-то масштабного, а может и не массы, а каждого по отдельности. Мухамура Анго – своеобразный чеширский кот, выбирающий себе друзей сам. У Мэдоку не было няни, и он просто нашел в нем что-то родное, иначе так бы не бегал вокруг него. Он не был ни демоном, ни вампиром, его даже нельзя было назвать похитителем душ, он все делал сам: от постройки образа души до внешнего вида и повадок. Кстати, о душе. Душа соблазнительно пахла мужеством, и мужским одеколоном, как не странно, только выглаженной одеждой и чистотой, немного гарью. Внешне я сравнила бы ее с не до конца ограненным черным камнем дикой породы, но весьма благородной. Чем больше я за ним наблюдала, тем больше он мне нравился. Его привычки в общение с людьми, надолго он с ними не задерживался, зато как очаровывал!.. молодые девушки еще долго будут вспоминать поднятую им перчатку, или пару комплиментов о чудесном (ворованном) ожерелье.

Постепенно мы продвигались все медленнее, Мэдоку будто чувствовал, что ждет нас у входа во второй зал. И Анго это знал, он тоже нервничал.

Внезапно передо мной пробежал светлый комок счастья, летевший и визжащий на весь зал «МАМА». Анго, недолго думая, подхватил девчонку и усадил к себе не руки.

– Привет, малышка, где твоя мама? – добродушно улыбаясь, спросил он.

– Я не знаю, – более спокойно, но слезно ответила девочка, утирая голубые глаза со светлыми ресницами.

– Давай ее поищем? Как тебя зовут?

– Виктория, – донеслось до моих ушей из-за спины.

Я посмотрела на Мэдоку, он осторожно кивнул.

– Это твоя племянница.

– Само собой не сестра.

Свет притухал. Вскоре люстры погасли, остались только свечи. Сверху, подобно ручью журчал стеклянный потолок. Во втором зале было много зеркал, некоторые из них были уже состарившиеся. Посреди большого вытянутого зала стоял продолговатый стол с белой скатертью, я сразу поняла, что это подиум, судя по тому, что он был пустой и вокруг него были расставлены музейные стулья. Музейные, не иначе, на реставрированные они не были похожи, и винтажными их было сложно назвать. Они очень портили эстетический вид, хотя вряд ли это кого-то интересовало. Разве что заядлых эстетов, не думающих ни о чем кроме общего вида.

Свет приглушили, звуки стихли, все расселись по местам. На ряду за нами послышались громкие шорохи. Я встревожено посмотрела на Мэдоку. Не успел он ответить, как над ухом словно гром тихо загремели ругательства знакомым голосом.

– Анго нашел место поближе.

Анго не прекращал материться на какого-то «обнаглевшего сноба», отгоняя его этим все дальше. Потом он успокоился, и облокотился о наши два впереди стоящих стула, и положил подбородок на руки.

– Нашел мать?

– Да.

– Кто?

– Я всех Эванс поименно знать должен? Кареглазая блондинка, руки как ветки, под глазами темно и зубы белющие.

– Это Скарлет, – ответила я.

– Чего это она замуж вышла? – удивился Мэдоку.

– Это должно глубоко уходить в кодекс или правила об отношениях старшего ребенка и родителей. Она всегда требовала от себя больше, чем могла, хотя для родителей она была средним ребенком.

Ею гордились гости, но мама думала, что первый ребенок всегда должен быть совершенен.

– А можно про кодекс поподробней?

Пока выходили первые модели в не особо примечательных платьях, я рассказывала Анго про то, как ребенок должен относиться к родителям и родители к нему, все правила, тонкости, и особенности. Он внимательно слушал, и, когда я закончила, ненадолго замолчал.

– Фамилия Сакахара говорит о чем-нибудь?

Мэдоку, как только это услышал, скривился, помрачнел и съежился.

– Только не говори, что она с ним ребенка родила?

– Мерзко. Да, это был их ребенок.

Они встретились взглядами, метающими искры в разные стороны. Мэдоку болезненно закатил глаза.

– Просто пообещай, что мы украдем этого ребенка.

– Что может быть приятнее, чем вспомнить старое. Кассандра нам поможет?

– Конечно, поможет.

Они оба перевели взгляд на меня, а я засмотрелась на платье из сахарной ваты.

– Поможет, – подтвердила я.

– Ну вот, отлично.

В зале витал сладковатый аромат, смешивающийся с духами, и становящийся агрессивно-приторным, что нос щипало. Несмотря на это, платья впечатляли меня нестандартностью, где-то неотъемлемой простотой, где-то особой дерзостью. Самым потрясающим было то, что все наряды, пусть иногда не совпадающие по смыслу и мысли друг с другом, идеально сочетались и разбавляли друг друга. Все было уравновешено от порядка выходящих моделей и до высоты каблука. Не было сильного контраста, следовавшие по очереди костюмы завершали предыдущий, доводили до основной мысли, или спокойно переводили тему, аккуратно переключая на другое. Сознание буквально погрузилось в сладкую и манящую обстановку, забирающего тебя самого, доставляя великое удовольствие и расслабляя полностью.

Последней, как и обещалось, вышла Лора. На ней платье сидело еще лучше, все-таки, правильная модель дополнит любое платье и сделает его лучше в сотню раз, а не наоборот. Красота или есть, или ее нет, ничего тут уже не поделаешь. Впереди нее следовало несколько железных псов на поводке из бриллиантовой цепочки.

– Я думала, они сторожевые?

– Не совсем, они как украшение хозяина, – объяснил Мэдоку, – прямое доказательство того, что у тебя железный характер и ты умеешь владеть собой и собакой.

– Хм, а часто они хозяев загрызают?

– Только когда хозяева этого хотят. Это программа, не живой организм, оно будет слушаться тебя и подстраиваться. Компьютер, в общем.

Когда все кончилось, вышли модельеры, произнесли короткую речь, и гости, как сонные мухи, отправились в третий зал.

17

Лора болтала без умолку, а ей все подливали и подливали. Мэдоку слушал ее и разговаривал, не замечая ничего вокруг. Меня больше волновал вопрос, нет ли у нее более важных знакомых и друзей, а то сидит здесь, и уходить не собирается.

Посреди разговора Мэдоку внезапно вспомнил, что я здесь, все еще жива, в сознании, и никем не украдена. Он повернулся, начал:

– Как тебе вино?

Отвратительно. Последняя гадость, которую я пила. Тухлятина, да еще и горчит.

– Ничего такое.

…само собой, я не могла перечить. План есть план, послушание – второе имя, жена демона, как никак.

Между тем, я начала замечать на себе долгие взгляды. У Гаврилова, нет, теперь он только Клод. У Клода черным подведены глаза, пальцы в тяжелых перстнях, каждый обозначает власть, свита в черном, и лишь один он помечен красным галстуком. Его волосы, грубее, чем раньше, небрежно и хаотично лежат на голове, их он периодически поправляет – нервничает. На одном моменте меня посетила мысль: почему я его боюсь? Со мной же Мэдоку, Анго, и я знаю его как свои пять пальцев! Но потом поняла, что, если я не смогла предугадать его побег, я не могу говорить, что знаю его. Черт. Мысли о доме, одиночестве и брате утянут меня на дно.