– За что? – удивленно спросила Наташа. – Ты же сказала, он сам…
– Идиотка! – с удовольствием повторила Людка. – Конечно же, сам! Не я же его… У нас даже ничего не было! Не успели! Но милиция, «Скорая» – нет! Ты только представь: следствие, допрос. Будут допытываться, кто я ему. Жена узнает, дети. Мне это надо?
– А что же делать? – беспомощно пробормотала Наташа. – Нельзя же оставить вот так!
– Слушай меня, – сурово проговорила Людка. – Сейчас все соберем, и тю-тю! Меня здесь никто не знает, чай я ни с кем не пила и дружбы не заводила. Все соберем, погрузим в машину – и поминай, как звали!
– Но сбежать как-то… не по-человечески, Люд, – тихо сказала Наташа.
Людка посмотрела на нее, как на умалишенную.
– Я тебя для чего позвала? Для помощи, понимаешь? Я попала в ужасную ситуацию, а ты мне тут лекции будешь читать? Делай, что я говорю, и молчи ради бога! Я и так на грани истерики – такое пережить! А тут еще ты, моралистка!
Стараясь не смотреть на кровать с мертвецом, Наташа принялась помогать.
В сумки, пакеты и чемоданы пихали наряды и обувь, магнитофон и духи, косметику и постельное белье, блоки красно-белых импортных сигарет и бутылки с напитками, каких Наташа раньше и не видывала. Махровые мягчайшие полотенца, хрустальные фужеры и коробки конфет. Потом Людка стала опорожнять холодильник. В сумку полетели палки колбасы и упаковки сыра, бряцнули банки с икрой и ветчиной, банки с кофе.
– Может, не надо? – осторожно спросила Наташа. – Как-то совсем некрасиво.
– Ты опять за свое? – обиделась Людка. – Что некрасиво? Ему-то уже все равно, а мне надо жить! А на что – ты не скажешь? Да и вообще, чего добру пропадать? Все равно все стащат – менты, врачи, соседи! Дура ты, Репкина! Все, заткнись, уже недолго осталось!
Запыхавшись, сели. Людка закурила.
– И что дальше? – спросила Наташа. – Ты представляешь, что с ним будет через два дня?
– Я все продумала. Дверь оставим открытой. Ну приоткрытой! Соседи и сунутся. А дальше – «Скорая», менты. Все будет понятно – хата для телок. По паспорту установят имя, фамилию, место прописки. Сообщат семье. Не боись, все будет нормально! А мы с тобой, – озабоченно вздохнув, Людка оглядела деловым взглядом кухню, – проверим, что и как, и – вперед! Сбегаешь за машиной?
Наташа нерешительно кивнула. Людкин напор ее всегда парализовывал. А уж сегодня тем более.
Последнее, что она увидела из прихожей, – как Людка вынимает здоровую пачку денег из кожаного портмоне мертвого любовника. Столько денег Наташа никогда не видела – пачка с трудом помещалась в Людкиной руке.
Увидев онемевшую подругу, та, кивнув на кровать, усмехнулась:
– Жаль, что цацки нельзя снять – опасно! Знаешь, сколько стоят часы и кольцо? Там бриллиант в три карата, прикинь!
Наташа выскочила из квартиры. От пережитого ее затошнило. Скорее бы все закончилось, господи! Скорее бы все прошло! И поскорее бы забыть весь этот кошмар! Но понимала – забыть не удастся, это с ней на всю жизнь. И еще – поскорее бы распрощаться с Людкой. Навсегда. Видеть ее было невыносимо.
В такси с трудом поместились сумки и чемоданы.
Плюхнувшись на переднее сиденье и облегченно выдохнув, Людка с удовольствием закурила.
Нахмурившийся шофер сделал ей замечание.
– Шеф, не боись! – засмеялась она. – Не обижу! Придется тебе потерпеть. Женщина в трауре.
– Что-то не похоже, – хмыкнул шофер и открыл пошире окно.
Всю дорогу ехали молча. Прислонившись к сумкам, Наташа дремала.
Въехали в слободку, остановились у Людкиного дома.
– Можно вещи пока к тебе? – спросила Людка. – Сама понимаешь: если внесу все домой, что там начнется.
– А дальше что? – хмуро спросила Наташа. – Ну, допустим, оставишь у меня. А через неделю Танька с Ростиком возвращаются.
– А через неделю меня здесь не будет! Деньги есть, сниму хату и – прощай, Воронья слободка! Завтра же займусь! Нет, сегодня! С бабками ничего не страшно, в два дня найду! Ну что? Можно? – нетерпеливо повторила она. – Чё застыла?
Наташа кивнула. Противостоять Людке она никогда не могла. Да и понять ее можно… Да, можно, только очень не хочется. И самое главное – как ей сказать, чтобы ночевать шла домой? Совсем неохота быть вместе. Совсем.
Но Людка, выпив кофе с бутербродами, деловито переоделась, накрасилась и сказала, что идет по делам.
Закрыв за ней дверь, Наташа облегченно выдохнула. Побродив по заставленной квартире, прилегла на диван и заплакала.
Ей было жалко всех – брошенного, как собаку, покойника, себя, их сломанную детскую дружбу с Людкой. И вообще была такая тоска – хоть волком вой! И, уткнувшись в подушку, Наташа заскулила.
Людка вернулась поздно, довольная и счастливая. Квартира нашлась, да еще и отличная – однушка на «Университете», в старом доме, правда заброшенная и ободранная, после старой бабули. Зато рядом метро и просторная. А побелить потолки и переклеить обои – плевое дело.
– В общем, через неделю перееду! Когда, ты сказала, возвращается Танька? Ну и отлично! – Людка громко и протяжно зевнула.
– Тебе его совсем не жалко? – тихо спросила Наташа.
– Жалко, – равнодушно ответила Людка. – Но больше жалко себя. Как я теперь? Работать неохота, а денег надолго не хватит. Эх, надо было взять кольцо, надо! Такие бабки! – вздохнула она.
– Мародерка. – Наташа отвернулась к стене.
Только бы не заплакать – совсем не хотелось плакать при Людке.
Подруга съехала, и Наташа немного успокоилась – общаться после случившегося было невыносимо, и тут же рванула в деревню. В Москве было жарко, делать было совершенно нечего, сидеть в пустой душной квартире и слушать вопли соседей ей не хотелось.
Уехала рано, а добралась только к вечеру – попала в перерыв на вокзале. Слоняясь по перрону, съела три пирожка, два мороженых и даже вздремнула на скамейке.
Шла через поле и собирала васильки и луговые ромашки. Ах, как пахло полем и землей, хвоей и грибами, как восхитительно пахло свежестью и свободой!
Добрела до дома и плюхнулась на крыльцо, сил не было двинуться.
Выскочили и тетка Марина, и сестра Танька, и даже Ростик обрадовался и обнял ее за шею.
Наташа удивилась, как изменился племянник – всего-то пару недель, а поправился, вытянулся, загорел, наел щеки. Но самое главное – он улыбался и без конца что-то рассказывал.
Тетка Марина собирала ужин, а они с Танькой сидели на крылечке.
Наташа пригляделась к сестре – кажется, что-то поменялось. Черную вдовью повязку Танька сняла. Подкрашенные ресницы – ого, и это в деревне! – тронутые помадой губы. Такого Наташа не помнила. Нарядный, в мелкий цветочек, новый сарафан.
– Откуда? – спросила Наташа.
– Да тетка нашла старый штапель и сшила! А что, симпатично, правда?
– Очень, – подтвердила Наташа. – И вообще, помада тебе к лицу и сарафан! Кажется, ты похудела! И загар тебе идет!