Верный муж

Ладно, смирилась и с этим.

А советы, которые он давал той женщине? Что есть, как гулять и смотреть на окружающий мир. Он, ее скупой на слова, жесткий, совсем несентиментальный Гриша, утешал, подбадривал, поддерживал и давал сердечные советы.

Ему было интересно, чем живет та женщина и какое у нее настроение. А про медицину? Ну это вообще запредельно! Муж, с которым Надя прожила большую половину жизни, никогда – никогда! – не интересовался ее здоровьем! И если случались у нее болезни или недомогания, был очевидно недоволен и старался уйти от этих разговоров или вообще – чаще уходил из дома. Она понимала: больная, она его раздражает. Вот поэтому, как только поворачивался в замке ключ, она вскакивала с кровати, поправляла волосы, подкрашивала губы и тут же, нацепив на лицо жалкую улыбку, бросалась в коридор, чтобы его встретить. Как всегда – в настроении приятном и легком.

Однажды разыгрался такой радикулит, что соскочить с кровати она, как ни старайся, не могла. Даже извинилась перед мужем за свое нелепое положение. Любашка тогда встала на хозяйство и под Надиным четким руководством сварила куриный суп и прокрутила котлеты. Все получилось, разумеется, – невелика наука. Но дочка отцу не «подала» – торопилась в кино. А жена лежала. Еще теплый суп он, слегка морщась, съел. А вот котлеты разогревать не стал – пожевал колбасы.

Ладно, не беда. Никто с голоду не помер. Ни слова недовольства он ей не сказал. Только открыл дверь в комнату и спросил:

– Ну, что говорят врачи?

Не «Как ты себя чувствуешь?», а «Что говорят врачи»! Понятно – его интересовало, когда она встанет и все окажется снова на своих местах. А радикулит был сильнейший, и невропатолог из поликлиники даже предложил больницу. Какое! Конечно, она отказалась! Вызвали какого-то частного врача, тот сделал блокаду, и она поднялась. А чего все это ей стоило, не знал никто – ни дочка, ни мама, ни уж тем более муж.

И гипертония у нее была! Только вот не позвонил Гриша таинственному В.В. – «приличному специалисту из Первой градской». Не позвонил. И консультации не попросил.

А позже, когда гипертония настигла и его самого, в лекарствах разобраться и не подумал – какие там адельфаны или корвалолы! И слов-то таких она от него не слышала. Таблетки раскладывала по трем розеткам для варенья – утро, день, вечер. И рядом – стакан воды.

Далее. Премия. Никогда – надо быть честной – о деньгах она не думала: как бы сэкономить, допустим, на еде, чтобы собрать на море? Но разве не было бы ей приятно, принеси муж однажды эту самую премию, на которую она и не рассчитывала, и они бы решили сделать себе какой-нибудь подарок! Не из барахла тряпочного, нет! А, к примеру, внеплановую поездку – в Тбилиси или Ригу. Или хотя бы съездили в Святые горы, по Пушкинским местам, о чем Надя так давно мечтала. Или купили бы новую кухню. Или обшили дачный домик новомодной вагонкой.

Разве когда-нибудь и кому-нибудь были лишними деньги?

Да нет, не в деньгах дело. Совсем не в деньгах.

Дело в том, что Надина жизнь занимала его гораздо меньше, чем жизнь пресловутой Э. Минц.

И еще. Всю их семейную, супружескую жизнь он Надю обманывал. Лгал. Таился от нее.

Нет, скорее так – у него была еще и другая жизнь – тайная, скрытая от посторонних глаз. Полная событий, переживаний и сопереживаний – что больнее всего.

Ну, что ж, продолжим. Теперь деваться некуда – надо пройти этот путь до конца. Сейчас – пройти. А дальше… Дальше попробовать во всем этом хотя бы разобраться. Некуда деваться, некуда.

Снова я. Пишу и вижу перед собой твое лицо. Так отчетливо, что даже не по себе. Точнее – гримасу на твоем лице. И опять недовольна. Опять недовольна?

Как щедро одарил тебя бог! Какую дал внешность! Сколько талантов! Как прекрасно ты рисовала! Как пела! Как танцевала! Какая грация была в каждом твоем движении! И всего женского тебе было отпущено столько, сколько хватило бы на сотню твоих соплеменниц.

И не дал самого главного – души. А вместе с нею – а это всегда вместе – сочувствия и сострадания.

Может, я зря укоряю тебя этим всю жизнь? Может, ты и вправду ни при чем? Так распорядилась природа. Разумеется, во всем должно быть равновесие – здесь много, а там – чуть-чуть. Или – совсем ничего.

И жалко тебя, жалко… Наверное, нужно все-таки жалеть тебя, а не себя, не И., не П., ни С.С. и не всех остальных, оставленных и покореженных тобою на долгом жизненном пути.

Да и что мне до них? А за тебя по-прежнему болит сердце. Да как…

И чем мне тебе помочь? Правильно, ничем. Только тем, что придет к тебе на адрес раз в месяц по почте.

И самое главное – что больше тебе ничего и не надо! Вот в чем вся штука! И я это понимаю!

Теперь мне смешны твои волнения по поводу «спокойствия в моей семье». Я, разумеется, позаботился о своей безопасности! Ключ от почтового ящика всегда у меня! Моя жена от природы нелюбопытна и тактична – никогда она не залезет в мои карманы и в ящик письменного стола. Тебя это удивляет? Как может женщина быть нелюбопытной! Нонсенс! А это так. К тому же она не читает газет, и почтовый ящик ей не интересен. Она в заботах: быт, дочка, работа. Ты права – здесь я исходил от «противного» – в ней должно быть то, чего в тебе не было. И наоборот. Это и есть работа над ошибками. И еще четкое понимание того, какая женщина мне нужна для жизни. Моя жена подходит по всем критериям, и в этом успех нашего брака. Она сдержанна, послушна, обучаема и… неприхотлива. Ей всего хватает. Она прилично ведет дом, она заботливая мать и верная(!) жена. У нас брак по договоренности, и это вполне нас устраивает.

Удовлетворяю твое любопытство и желаю тебе поскорее найти применение твоим способностям. История про клуб знакомств мне понравилась. Думаю, что это твое: с людьми, свежая история, возможны интересные коллизии, встречи и т. д. Надеюсь, что это не наскучит тебе уже на периоде становления. С Наташей будь ласковей и терпимей! Такого верного человека найти непросто! Помни об этом! Не говоря уже о том, что вынести тебя, моя милая…

Тоже труд. Будь здорова.

Г.

Значит, вот так… Брак по договоренности… Вот, оказывается, как… Вот как называлась ее жизнь длиною в три десятилетия.

Очень мило! Неприхотлива, нелюбопытна, заботлива, сдержанна, послушна, обучаема – все прежние ошибки учтены.

Браво! Браво, Григорий Петрович! Вы не из тех, кто наступает на те же грабли! Вы все учли – до мелочей. Создали себе, так сказать, условия для комфортного проживания. Аплодисменты – у вас получилось. Так выбирают лошадей и собак. Ну или прислугу – ненавязчива, нелюбопытна, услужлива. Прошла с успехом испытательный срок и – оставили. А если бы нет? За борт? За порог? Не справилась – извини?

Да нет! Она, разумеется, все понимала – не дура ведь! Не было никакой неземной любви с его стороны – ни разу и ни на минуту! Человек устраивал свою жизнь. Но чтобы так… Так расчетливо, так хладнокровно. Так жестоко!

Своя рубашка, понятно… Но так наплевать на чужую душу! Так обойтись с живым человеком…

Она, наивная, думала, что ей достался просто сдержанный, немногословный, неспособный на комплименты человек. Просто сухарь. Ан нет! Вон как ее муж распыляется по поводу красоты и талантов мадам Минц! Просто трели соловьиные! И на советы не скупится, нет!

Да все правильно! Все она понимала – что не горит он пылкой страстью, не кипит его сердце, не вспыхивает его глаз. Даже тогда, в молодости, в самом начале их жизни, когда она была еще молода. И их супружеская, тайная жизнь была пресна, как просфора. И книги она о страсти читала, и подружек слышала.

Или не так? Он ведь ей не врал о сумасшедшей любви и неземной страсти. Свои пожелания и требования оговорил на берегу. Был честен, значит. В быту строг, но не придирчив. Денег на нее не жалел. Дочку любил. Она видела и моря, и заграницу. Шила шубы, покупала французские духи, стриглась у хорошего парикмахера. Продранные колготки не заклеивала лаком для ногтей, а выбрасывала. Продукты покупала на рынке – творог, мясо. Он не оскорблял ее, не напивался. Не контролировал ее встреч с подругами – ради бога.

Значит, она счастливая женщина? Выходит, что так?

Нет. Не так. Потому что ей врали всю жизнь.

Или она сама виновата – не хотела смотреть правде в лицо, сама все выдумала. «Я сама тебя придумала! Стань таким, как я хочу», – пела Эдита Пьеха, самая сказочная певица тех лет.

А как бы она прожила всю свою жизнь, не придумав всего этого?

Она бы просто свихнулась.

Всё, всё! Хватит! На сегодня точно. Или – вообще хватит? Выбросить все это к чертям! Сжечь и убедить себя, что все это ей приснилось? Жизнь прожита. Муж умер. Возможно, мадам Минц тоже. Да это и неважно. Не было ее в Надиной жизни и нет сейчас.

К кому претензии? К покойнику? Что ж ты, Гриша, так оплошал? Всю жизнь сплошная конспирация, а про антресоли забыл! Или просто не до антресолей было в последнее время? Или, скорее всего, так – наплевать тебе, Гриша, было на меня! Как всегда, наплевать – и все. Найду, прочту – пошлешь подальше. Как всегда – не твое дело, не лезь, закрой дверь. Не обсуждается – и все. А если найду после тебя – так уж тем более наплевать!

Что я там подумаю, что почувствую, как буду жить с этим дальше…

Надя резко встала, швырнула письмо на пол и пошла на кухню. Взглянула на часы – три дня. Машинально достала из холодильника кастрюлю с супом – пора обедать. Дрожащими руками налила суп в тарелку и порезала хлеб.

Жизнь продолжается. У нее – точно. А что, собственно, случилось?

Она съела две ложки супа, совершенно не почувствовав вкуса, бросила ложку на стол и наконец расплакалась – так горько и так громко, как, казалось, не плакала никогда, даже в далеком детстве. Правильно – сдержанная, спокойная, уравновешенная, терпеливая. За что и ценили. За что, собственно, и «взяли». Вот так.

Да нет, не так. Слез было столько… Целая река. Вся ее сдержанность, спокойствие, уравновешенность и терпение схлынули и унеслись в этом бурном потоке бесконечных слез. И в этом потоке закрутились ее обиды, горечь, боль и его отчужденность, равнодушие, ложь. Его предательство.

– Старая дура! – всхлипывала она, пытаясь унять свою истерику. – Жалкая, старая дура! Все в прошлом. Все. И никогда ты не проживешь другую жизнь. Никогда. Жизнь, где ты будешь любимой и единственной.

Надя открыла холодильник и достала початую бутылку водки. Она налила граненый стакан – почти доверху – и решительно поднесла ко рту. Поморщившись от едкого запаха, она зажмурилась и крупными глотками начала пить. Это было сущим испытанием – алкоголь она почти не выносила, пьянела от тридцати капель сердечной настойки, двух глотков шампанского, конфет с ликером. Муж говорил, что у нее, как у северных народов, отсутствует какой-то фермент, перерабатывающий алкоголь.