И похабные женки гуляют в саду.
Не пойду, подкрадяся, за забор заглядеть,
Чьи там пятки мелькают и музыка хлещет,
Чтоб ее, как раскаявшийся обольститель,
Не хватать за рукав, и ступени-перила
Не тянуть, причитая, к губам.
* * *
Были б деньги, покупала бы одне
Я с духами махонькие скляницы,
Нюхом чуяла, которая приглянется,
Ворковала бы над ней
Не за тем, чтоб капельную жидкость
За уши втирать, а чтобы тело,
Мелко дергаясь, как под коленом жилка,
От дремучей жадности лютело.
* * *
Еда на цвет творожна и мясна,
На ощупь вроде доли несвоей:
Сперва заманчива и неясна,
Но беженцем ютится на столе.
Зачем лечу, как щука на блесну,
На всякую нелестную покупку,
И зажимаю денежку в плюсну.
И, распустясь, одергиваю юбку?
Аж до дому еще не добредя,
На ближней лавке развернуть искомое,
Поморщиться, едва ли разглядя,
И вежливо нести, как насекомое.
* * *
Как голову – в торбу с овсом ли, в ушат,
Простуда недлинная тонет в ушах,
И, как ни гнушаюся этими шорами,
И в горле царапает, и ноет в коленках.
Себя ли не бросить, как мокрый платок,
И лишь любоваться, как платья повисли,
В которых могла б отводить локоток,
Теперь для души от души ненавистный.
Как рыхлую грядку, вздымая кровать,
Огромным початком сырым и бессонным,
В горячей перчатке лежать-упревать
С целебной таблеткой во рту огорченном.
* * *
Как бы ни лить дождю, виден вокзала кров,
Дремлющих бабок ряд, смятых ромашек сноп;
Свечи горят в цветах, стеклянных во коробах;
Тучные барышни переминаются.
Синие вон размыты огни, долгий гремит состав,
Темный бредет солдат. – Чуя свободу,
Сладко мне разминать некий души сустав,
Как попрошайка, к тебе жаться и кланяться.