– А сам-то чего?
– Я пока думаю. Тут важно сформулировать правильно. А то, помнишь, Пашков летать хотел?
– Это который из окна во время проверки выпал?
– Не, другой. Хочу заметить: летать – не падать. Нет. Стюартом теперь работает, как педрила какой-то.
– Почему педрила?
– Ну а кто? Мужик что ли?
Пока Рыжий мысленно классифицировал сексуальную ориентацию сотрудников авиакомпаний, я допил вискарь и внимательнее пригляделся к Любе.
Женщина как женщина. Все, вроде, при ней. Невысокая, кругленькая, лицо сердечком, волосы пегие, глазки блестят, нос огурчиком. Если на нее правильно свет направить и фокус навести, то даже какое-то шевеление появляется. Но и сомнения есть.
Стал я размышлять над этим дальше. Еще виски себе подлил (последний, кстати). Пока пил, вспомнил, что было у меня одно страстное желание. Глупое, конечно, детское, еще с тех времен, когда пубертат крыл как буря мглою. Мечтал я останавливать время. Но не просто так, а чтобы красоток раздевать и делать с ними, что заблагорассудится, а потом снова их одевать, и время запускать заново. Я так подробно себе это представил, прям как в детстве. Особенно тот момент, когда они такие вдруг очухиваются, встряхиваются, а сами ничего не помнят, но телом чувствуют: что-то приятное было. А я смотрю на это и многозначительно улыбаюсь, один во всем мире зная, что на самом деле произошло.
Пока все это мельтешило в моем уме, я, оказывается, уже шел к Любе сквозь полную пьяных коллег переговорку. И когда я смотрел на нее, аккуратно стоящую у стены с пластиковым стаканчиком шампанского, на лице моем плавала сладостная усмешка. И Люба как будто сразу все про мечту мою поняла, потому что сказала:
– Остановись, мгновенье, ты прекрасно.
– Что? – растерялся я.
– Да я все ждала, подойдешь – не подойдешь. Видела, как вы с Рыжим обо мне говорили. Даже знаю, о чем.
– А если знаешь, скажи, правда это или нет.
Она пожала плечами и покраснела то ли от стеснения, то ли от осознания своей власти. И я вдруг подумал, что она милая. Особенно когда вот так улыбается ямочками и смотрит в пол. Хотя, конечно, простовата. Нужно еще бухнуть.
– Давай выпьем? – угадала мое желание Люба.
– Кончился крепыш, – я с сожалением развел руками.
– А у меня есть, – и она извлекла из тумбочки бутылку виски.
– Да ты, Люба, волшебница, – удивился я, скручивая бутылке крышку и чувствуя, что Люба нравится мне все сильней.
Выпили. Она, правда, от вискаря отказалась, пила шампанское.
– Пойдем покурим, – перекрикивая дебильную музыку, предложил я.
– Пойдем.
Курилка у нас на улице. Стоим. Москва вокруг вечерняя, сугробы грязные, люди домой спешат. И новогодняя иллюминация мигает. Неужели это и есть Новый год? И что значит, новый? Будто предмет. А он не предмет, он – время. Его не остановишь, идет и идет. Хотя куда идет? Мы же никакого движения времени не видим. А видим этих людей и автобусы, и машины, которые едут сквозь слякоть города. И такое странное чувство охватывает. Будто все это сон, муторный и бредовый. И только Люба в нем – настоящая: стоит на морозе, улыбается и смотрит с такой верой в происходящее, что превращает все это пьяное марево в реальность силой своего взгляда.
Люба курила, обхватив себя руками и насмешливо глядя мне в глаза. Она ожидала от меня чего-то.
– Ну, – наконец не выдержала, – и чего тебе от меня надо?
Я как-то вдруг застеснялся вываливать на нее корыстный интерес. Потупился, приобнял ее, говорю:
– Замерзла?
– Ого! Такой красавец, а пристал к замухрышке. Тебе бы подошла Маринка из бухгалтерии. Или Олечка – новая секретарша.
– А мне ты нравишься, – тут я и вправду ощутил прилив симпатии к ней, что-то внутри погорячело. Надвинулся на нее, руками обхватил и притиснул к стене. Она ойкнула и замлела. От тела ее шел легкий ток, из-за чего все во мне поднималось и куда-то неслось. Я даже Пашкова вспомнил, стюарда. Не зря он полетел. Есть с чего. И я поцеловал Любу. Губы ее пахли пряником, как и сама она. А еще мандаринами, морем и слегка виски. Странно, вроде она шампанское пила. Как это в ней смешались мои любимые запахи?
– Ух ты! – отстранилась она, и я заметил, что под левым глазом у нее остались крапинки осыпавшейся туши.
– Может, к тебя поедем? – предложил я.
– Я так сразу не могу, мне надо к тебе привыкнуть.
– А сколько требуется времени?
– Пока допьешь.
– Ах ты, проказница!
У нее была однокомнатная маленькая квартирка, чистая и уютная. Мы не успели даже разложить диван. Она попросила погасить свет, и все происходило наощупь, пьяно, с какими-то несуразными недоразумениями. В какой-то момент я даже принял кота за ее ногу. Но когда мы состыковались, дело пошло. Отбивали телами триоли и секстоли. И я вдруг подумал: вот оно – движение времени. Только занимаясь любовью в темноте можно понять, как оно идет и стоит одновременно.
Я лежал на диване и прислушивался к гулким ударам своего сердца Было немного страшно. После первого секса с женщиной всегда словно после наркоза, думаешь: «Как я сюда попал?» Возбуждение отпускает, и все может измениться до неузнаваемости. Порой наваливается такой стрем вперемежку со стыдом, что кажется, да ну на хрен, никогда больше. И дело не в том, что страшная или какая-то не такая. Просто – не та. Но заранее этого не знаешь, не берешь в расчет. Ну, может, где-то на подсознании. А потом сразу наваливается понимание.
– Спасибо! – сказала она, и я почувствовал, как она прильнула ко мне – мягкая и тёплая. – Так хорошо было, – ее глубокий вибрирующий голос был полон чего-то нового, он обволакивал, как бархатная темнота.
– Да за что спасибо-то? – я вдруг понял, что отвращения у меня к ней нет, даже наоборот – удовольствие, будто сделал что-то хорошее и правильное.
– Как, не за что? Звездочку мне достал, – она хохотнула.
Звездочку, точно… вспомнил: я же хотел желание загадать. Неудобно как-то, конечно, после всего. Я в задумчивости повернулся на бок и стал гладить смутно различимые в темноте живот, грудь, шею, подбородок. Наощупь она казалась мне удивительно красивой. От нее шел уже не ток, а ровное расслабляющее излучение, к которому хотелось прильнуть и забыться.
– Люба! – сам не ожидая, позвал я.
– Мм?
– А правда, что ты желание можешь исполнять?
Она напряглась, зашевелилась, скинула мою руку и повернулась ко мне спиной.
– С чего это ты взял?
– Рыжий сказал.
– А может, я его подговорила.
– Зачем?
– Влюбилась в тебя.