Сила неведомая

– А какова цена, Манелла? Сколько я должен заплатить за такую служанку или собаку?

Голова её поникла, она избегала его пристального, вопросительного взгляда.

– Сколько, Манелла? Нисколько, скажешь ты, кроме только любви! Ты говоришь, что была бы моей женщиной, и я знаю, что ты веришь в это; что была бы моей рабой – и в это ты тоже веришь. Но ты ведь захочешь, чтобы и я тебя полюбил! Манелла, не существует такой вещи, как любовь! Не в этом мире! Есть только животное притяжение, магнетизм между мужчиной и женщиной, который толкает два противоположных пола друг к другу, для того чтобы на этой планете народился новый урожай глупцов, – но любовь! Нет, Манелла! Её нет!

Здесь он нежно высвободил её руки из плотно сжатого положения на груди и взял их в свои.

– Не существует, моя дорогая! – продолжил он мягким, успокаивающим голосом, словно говорил с ребёнком. – Кроме как в мечтах поэтов, а ты – по счастью! – ничего не знаешь о поэзии! Дикий зверь внутри тебя тянется к ручному здравомыслящему зверю во мне; и ты стала бы моей женщиной, а я стал бы твоим мужчиной. Я вполне уверен в том, что соответственно природному инстинкту самка избирает себе партнёра, однако, хоть это правило и работает в лесном мире, оно не всегда работает в человеческом стаде. Мужчина считает, что именно у него есть право выбора – большая ошибка с его стороны, конечно, поскольку у него нет истинного понимания красоты и соответствия, и обычно он делает отвратительный выбор. Он всё равно остаётся упрямым дикарём и придерживается своих грубых идей, как улитка в своей раковине. Я – упрямый дикарь! И я совершенно убеждён, что у меня нет права выбрать себе женщину, если бы я и хотел (а я не хочу) или если бы захотел (а я не захочу)!

Она быстро вырвала свои руки из его пожатия. В её прекрасных тёмных глазах стояли слёзы.

– Ты говоришь, говоришь! – сказала она почти рыдающим голосом. – У тебя вечно одна болтовня, которой я не могу понять! Я только бедная, необразованная девушка и не умею красиво говорить, зато умею любить! Ах да, я умею любить! Ты говоришь, что нет никакой любви! А что же это такое, когда молишься днём и ночью за мужчину? Когда стираешь пальцы в кровь ради него? Когда готова умереть, но защитить его от болезни и боли? Как ты это называешь?

Он улыбнулся.

– Самообманом, Манелла! Красивым самообманом каждой нормальной женщины, когда её мечты вращаются вокруг определённого типа мужчин. Она создаёт из него совершенство в своих фантазиях и делает его богом, в то время как он – не что иное, как дьявол!

Что-то зловещее и жестокое в его взгляде поразило её, и она осенила крестным знамением свою грудь.

– Дьявол? – пробормотала она. – Дьявол?

– Ах, теперь ты напугана! – сказал он с весёлым проблеском в глазах. – Ты добрая католичка – веришь в дьявола, поэтому крестишься для защиты. Это правильно! Так ты сможешь защитить себя от влияния зла! Мудрая Манелла!

Лёгкая насмешка в его голосе задела её гордость – ту гордость, которую в ней подавляли сильные неудержимые эмоции. Она подняла голову и посмотрела на него с сожалением и презрением.

– Теперь я думаю, что ты, должно быть, злой человек! – сказала она. – Сердца у тебя нет! Ты не заслуживаешь любви!

– Верно, Манелла! Твоя стрела трижды поразила цель: я злой, у меня нет сердца, и я не заслуживаю любви. Нет, не заслуживаю. Мне бы она наскучила!

– Наскучила? – повторила она эхом. – Как это?

– Как это? Наскучила бы и всё, Манелла! Скука – это просто скука. Это значит усталость, старение – состояние, в котором хочется залезть в горячую или в холодную ванну, чтобы никто тебя не трогал. Любовь прикончила бы меня в течение месяца!

Её большие глаза распахнулись ещё шире, чем обычно от жалобного недоумения.

– Но как? – спросила она.

– Как? Точно так же, как ты сама сказала: молиться днём и ночью, работать, пока не сотрёшь пальцы в кровь, быть под защитой от болезни и боли – о Небо! Только подумайте! Никаких больше приключений в жизни, никакой свободы! Только любовь, любовь, любовь, которая вообще не была бы любовью, а лишь цепями для несчастного негодяя в тюрьме!

Она покраснела от злости.

– Кто это посадит тебя на цепь? – спросила она. – Только не я! Ты мог бы делать со мной что захочешь, и ты это знаешь! И когда ты уехал бы отсюда, то позабыл бы меня – я никогда не стала бы беспокоить тебя напоминанием о себе! У меня должно быть счастье – хотя бы на один день!

Пафос в её голосе растрогал его, хоть его и нелегко было растрогать. Поддавшись внезапному порыву, он обхватил её рукой, притянул к себе и поцеловал. Она задрожала от этой ласки, а он улыбнулся её эмоциям.

– Один поцелуй – ничто, Манелла! – сказал он. – Мы так же целуем детей, как я тебя! Ты дитя, женское дитя. Физически ты – как Юнона, по разуму – подросток! Постепенно ты повзрослеешь и порадуешься, что я лишь поцеловал тебя! Становится поздно – тебе пора домой.

Он выпустил её и мягко отстранился. Затем, так как он увидел её всё ещё поднятые в вопросительном взгляде глаза, он рассмеялся.

– Согласно моим словам, – воскликнул он, – я делаю из себя полного дурака, теряя время на женщину! Иди домой, Манелла, иди домой! Если ты умна, то не задержишься здесь больше ни на минуту! Тебя переполняет любопытство, как и всех женщин! Тебе интересно узнать, отчего я живу здесь, в этой хижине, один вместо того, чтобы переехать в «Плазу». Ты считаешь меня богатым англичанином. Но это не так. Ни один англичанин не бывает достаточно богат для удовлетворения собственных желаний. Он жаждет всей земли и всего, что есть на ней, и, конечно же, не способен это заполучить. Он скорее пожалеет для Америки её огромной территории, забывая о том, что мог бы заполучить её для себя по цене чая. Но я не жалею ничего ни для кого – Америка рада всему, насколько я знаю, Британия тоже, – так пусть они обе едят и будут счастливы. Всё чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое. Слышишь ты это, Манелла? В покое! В особенности женщины. Это одна из причин, из-за чего я здесь. Эта хижина – убежище для больного туберкулёзом, куда приезжает умирать неизлечимый пациент со своей сиделкой. Мне сиделка не нужна, и умирать я не собираюсь. Туберкулёз меня не трогает – не цепляется ко мне. Так что такое уединение мне подходит. Если бы я жил в «Плазе», то неминуемо встречал бы множество женщин…

– Нет, не множество, – вдруг резко перебила его Манелла, – только одну женщину.

– Одну? Тебя?

Она вздохнула и нетерпеливо дёрнулась.

– О нет! Не меня. Иностранку.

Он посмотрел на неё с интересом.

– Больную?

– Может быть. Я не знаю. У неё золотые волосы.

Он выказал неприязнь.

– Ужасно! Этого уже вполне достаточно! Могу себе представить её: кашляющее, умирающее существо в соломенном парике. Да уж! Ты бы лучше шла обслуживать её. Я получу всё нужное мне самое меньшее через пару дней. – Он сел и взял в руки свой блокнот. Она отвернулась.

– Погоди минутку, Манелла!

Она подчинилась.

– Золотые волосы, говоришь?

Она кивнула.

– Молодая или пожилая?

– Трудно сказать, – и Манелла мечтательно поглядела на темнеющее небо. – Сегодня нет пожилых людей, или это мне так кажется.

– Она больна?

– Не думаю. Выглядит она вполне здоровой. Приехала в «Плазу» только вчера.

– Что ж! доброй ночи, Манелла! И если ты хочешь узнать обо мне больше, то я скажу тебе вот что: нет ничего в мире, что я так сильно ненавидел бы, как женщину с золотыми волосами! Вот так!

Она поглядела на него, удивлённая таким жестоким тоном. Он поднял вверх палец:

– Факт! – сказал он. – Факт, как гвоздь! Женщина с золотыми волосами – это демон, ведьма, зло и проклятие! Так всегда было и будет! Доброй ночи!

Но Манелла в задумчивости остановилась.

– Она похожа на ведьму, – проговорила она медленно. – На одну из тех, что рисуют на сказочных картинках, – низенькая и светлая. Очень маленькая – я бы могла унести её на руках!

– На твоём месте я бы не стал пытаться, – отвечал он с видимым нетерпением. – Уходи прочь! Доброй ночи!

Она бросила на него один долгий взгляд, потом, резко повернувшись, схватила свой пустой бидон и бросилась бежать вниз по холму.