– Мама, хватит концерт разыгрывать. Я словно маленькая девочка, которую нельзя дома в одиночестве оставить. Что это за бред. – Всплеснула руками Глафира.
– Глаша, самое ужасное, что тебя будут терзать просмотрами. – Людмила покачала головой, печально глядя на чемодан. – Я договорилась с агентством, что они сами всем займутся. Там у Наташи работает дочка.
– Мама, всё будет хорошо. – В тридцатый раз повторила Глафира и наконец выдохнула.
В дверях показался запыхавшийся отец и разочарованно протянул.
– Люда, мы опоздаем на рейс. Никита с ребятами туда подъедут сами. Поехали скорее. – Польский-старший обнял дочь, наскоро клюнул в щёку и проговорил. – Глафира, не подведи меня, быстро на поправку и ждём тебя на следующей неделе.
– Да, пап. Конечно.
– Сейчас, сейчас. – Людмила всё ещё стояла на пороге, рассеянно шарила по квартире глазами, словно не веря, что сейчас она переступит порог родного гнезда в последний раз.
Через полчаса обессиленная Глаша осталась совершенно одна, она поплелась к кровати, рухнула в мятую постель и долго лежала, утопив лицо в подушку. Ей уже вчера стало гораздо легче, но она старательно изображала все признаки болезни и ухудшения и уже не могла дождаться, когда можно будет стянуть с себя опостылевший халат и приняться за работу. Телефон на тумбочке зазвонил и Глаша, покосившись на него, вздохнула. Звонила мама.
– Глафира, а что происходит? – Спросила мать каким-то странным голосом.
– У кого? – Откликнулась девушка, садясь на кровати.
– Почему мне Виктория Карловна сказала, что Илья умер?
Глаше показалось, что вокруг неё накалился даже воздух. Зная особенную страсть матери к поддержанию людей в трудной ситуации, даже когда они не особо в этом нуждались, девушка прекрасно понимала, что сейчас папин контракт полетит в тартарары, а квартиру всё-таки придётся продать, чтобы оплатить неустойку по договору.
– Мама, я вчера разговаривала с Ильёй. – Сами по себе произнесли губы Глаши. – Он просто проиграл суд с родственниками, теперь квартира их, и он перебрался к родственникам в Новосибирск.
Внутри Глашиной головы с треском ломалась прошлая реальность, в которой она верила в сказочных животных и в победу добра над злом. Сейчас она говорила такую чудовищную ложь, что раньше испугалась бы, что у неё отсохнет язык.
– А как же его работа?
– Мама у него в Новосибирске невеста. Она дочь какого-то институтского ректора. Думаю, без работы Илья не останется при таком знатном сватовстве. – Глаше вдруг показалось, что в квартире стало очень холодно, как было в том подвале, когда её руки буквально резала вытекающая из Ильи кровь.
– Милая, как же всё это печально. – Тихо уронила Людмила. – Если ты хочешь, я вернусь. Папа пусть едет, а я помогу тебе как-нибудь разобраться с этой печалью и потом вместе улетим.
– Мама! – Вдруг неожиданно жёстко сказала Глаша. – А тебе не кажется, что тебя стало очень много в моей жизни? Ты уже не даёшь мне продохнуть. Оставь меня в покое. – Глаша перевела дух. – И это не истерика и не надо нестись обратно сломя голову. Пожалуйста, поезжай в свою Швецию, там ты будешь на своём месте. А я просто хочу отдохнуть от тебя, от папы, от нашей большой и дружной семьи, прямо-таки лоснящейся от того, что все друг друга любят. Ты лучше обрати своё внимание на Никиту. Поверь, там есть о чём подумать. – Глафира нажала на отбой и мысленно попросила у брата прощение, потому что когда в маминой голове осядет туман обиды, она точно вспомнит Глашины слова, и жизнь брата подвергнется жёсткому изучению.
***
Лисицына уже несколько часов изучала протоколы допросов, подшивала бланки справок, механически вынимала из разрозненных бумаг запросы и вставляла их в папку. Её мысли занимали события последних дней, она понимала, что отделе уже перегруз дел, и на днях прейдётся сообщить начальству о том, что теперь они фактически заложники человека с манией величия и больным воображением. Копоткин достанет свою «лопату для особых случаев», немедленно закопает её карьеру, а что хуже всего, просто не даст работать. Он не поверит в то, что близкие им люди могут пострадать, даже после истории с Ильёй.
И сейчас Лисицына была перед очень тяжёлым выбором. Фактически сейчас она должна была встать со своего кресла, сесть в такси и отправиться на приём к своему бывшему непосредственному начальнику, который теперь занимал хорошую высокую должность и когда-то имел на Аню Лисицыну виды. Ну конечно, до того, как она вышла замуж, родила, располнела и вообще стала совершенно другим человеком. Анна глянула в зеркало, цокнула языком, рассматривая чуть оплывшие черты подбородка, косой шрам, уставшие глаза с потухшим васильковым блеском и вслух произнесла:
– Ладно!
Быстро собравшись, она столкнулась на выходе с Визгликовым и, глянув на него, проговорила:
– Станислав Михайлович, я дело, которое валялось на вашем столе, привела в порядок. Ещё раз бросишь документы, я тебе влеплю выговор. – Строго произнесла она.
– Из ваших уст даже слово выговор звучит прекрасно. – Ответил Визгликов, ковыряясь палочкой в стаканчике с мороженым. – Хотите? – Он протянул Анне почти доеденное лакомство.
– Спасибо, Стас. Ты очень галантен. – Покачала головой женщина. – Ладно, я по делам. Вечером собрание.
– Вот я и говорю, что начальственное кресло портит характер. Копоткин тоже всё любил собрать по вечерам коллег и покалякать за жизнь.
– Нет Стас, мы будем с вами калякать исключительно по делу. – Лисицына помолчала. – Новостей нет?
– Нет. – Визгликов покачал головой. – Ночевал у матери, там тошно словно в похоронном бюро.
– Я поняла. – Лисицына вздохнула и потрепала Стаса по плечу. – Будем как-то выруливать из этой ситуации.
В коридоре вдруг шумно затопал Погорелов, он на ходу хлебал воду из стаканчика, проливал капли на свежий ворот рубашки и почти бежал по направлению к Лисицыной и Визгликову.
– Я мужика нашёл. – Проговорил он.
Визгликов приподнял брови и огляделся.
– Я, конечно, довольно толерантен, но ты бы потише хвастался, у нас в стране такая пропаганда не в чести.
Погорелов наморщился, непонимающе уставился на Стаса, потом его мозг расшифровал послание, и он картинно плюнул.
– Станислав Михайлович! – С нажимом произнёс Погорелов. – Я мужика нашёл, которому склеп принадлежит. Но он пропал.
– Серёжа, ты можешь как-то более структурировано и понятно выдавать свой мысленный винегрет? – Со вздохом спросил Визгликов.
Лисицына перевела взгляд на настенные часы и, перехватив сумку в другую руку, произнесла:
– Ладно, вы разбирайтесь, а я поехала.
Мужчины молча глянули ей вслед и скрылись в кабинете. Погорелов снова налил себе полный стакан воды и, опрокинув в рот, присел напротив Стаса.
– Короче, склеп пробили, ну, кому он принадлежит. – Погорелов вытер испарину со лба. – На адрес сунулись, там хозяин уже несколько месяцев не появлялся. Начали искать, никто ничего не знает. А потом приходит ориентировка, что подано заявление о пропаже владельца склепа.
Визгликов кивал в такт словам Погорелова, в то же время открывал ящики стола, шарил рукой в каждом и, наконец, вытянул леденец в потёртой обёртке.
– На! – Сказал он, протягивая конфетку. – И отсядь от меня.
– Да мы с пацанами чего-то не рассчитали. – Виновато пожал плечами Погорелов.
– Это я заметил. Дальше.
– Дальше пока ничего. Нужно к ним ехать. Я связался с районным отделением, где принимали заявление. Мне адрес дали, где живёт женщина, которая подала заяву. – Сказал оперативник.
– А телефон они тебе её дали? – Проговорил Стас.
– Да. Я ей позвонил и на вечер договорился встретиться.
– Где?
– Ну там. У них. – Неопределённо мотнул головой Погорелов.