О верности крыс. Роман в портретах

Кошка занималась ерундой: старательно шагала по прямой линии, мелко переставляя ноги. Такая специальная походка, чтобы любой мужской взгляд сзади отметил, какую восьмёрку выписывают бёдра. Идти было немного смешно и очень неудобно – успела отвыкнуть. Думала Кошка на ходу о некоторых странностях бытия. Вот, например, потеплеет на улице, весной запахнет. Захочешь переодеться во что-нибудь лёгкое и красивое. И только переоденешься – опять приморозит. Куда это годится? А ещё хуже, когда решишь ты, что можно и шикануть, нарядишься в дорогое платье с длинными юбками, а тут спешно придётся лезть сквозь забор, канавы и грязь по колено, как тогда за Призраком. Или, например, идёшь ты по улице с Хриссэ, а Хриссэ при виде совершенно безобидного какого-то дворянина меняется в лице, прячется за тебя и чуть ли не ползком шмыгает в подворотню. И объяснять ничего не хочет. А дворянин после наведения справок действительно безобидный оказался: какой-то граф ол Кьет, довольно влиятельный из-за родства с домом герцогов ол Каехо, но и только. Даже в кабаках не замечен особо. Или, например, Лис Загри. С какой стати ему взбрело в голову настраивать кхади против кхади? То есть, это ещё как-то объяснимо, с теми же Безухими это вполне сработало бы. Только как-то невовремя это. Или наоборот – слишком вовремя. Лорду, вон, кажется, что Лис с лордом тэрко могли снюхаться. А тут как раз Кхад подвернулся этот маг с этим амулетом: как будто случайно приманку подсунули. Хватай, мол, и не раздумывай: когда ещё такой шанс научиться магии появится!

Кошка споткнулась, взмахнула руками, восстанавливая равновесие, и пошла нормально. Кхад вот тоже. Эту историю с амулетом Кошка так до конца и не поняла. Очень уж мутно Кхад рассказывала. Так, обронила пару фраз. Какой-то маг согласился её учить; какой-то медальон удалось украсть – вроде как, с ним колдовать легче; какая-то облава на кого-то, как снег на голову; какой-то мост перекрытый, так что обходить пришлось за пять тагалов до другого моста… Какой маг? Что за медальон? Какая облава? И куда её носило за пять тагалов? И ничего из неё больше не вытянешь. А сама вернулась злая, как хал, и лицо расцарапанное. И с кем она воевала, спрашивается? С котятами? Или с ежевикой?

– Пфф! – сердито сказала Кошка. Остановилась на углу, покачалась с пятки на носок, поглядела вправо, влево – и свернула влево, на довольно широкую улочку, вымощенную ребристым кирпичом. С полсотни шагов спустя обнаружилось, что улочка людная: с одной стороны стояло несколько девчонок. Одеты они были из рук вон плохо: в распахнутых куртках и тонких не по сезону илирских штанах им должно было быть очень холодно. Кошка невольно поёжилась при виде открытой шеи одной из белёных красавиц и прибавила шагу. Крысиная всё-таки работа: стоять вдоль дороги, мёрзнуть напоказ и надеяться, что кто-то позовёт с собой если не из жаркой страсти, так хоть из жалости…

Она уже почти прошла мимо, когда её вдруг неуверенно окликнули: таким именем, что Кошка не сразу сообразила, что это её.

– Мише?..

Когда сообразила, то остановилась от неожиданности, обернулась. Окликнула её та самая курносая девочка с голой шеей. С прошлой встречи она повзрослела, поправилась и зарумянилась, но это определённо была она.

– Нёна, – сказала Кошка, возвращаясь на пару шагов назад. – Всё на той же должности?

– Ах, – сказала Нёна, сокрушённо качая головой, – я думала, тебя уже и нету, Мише! Как мы все за тебя переживали, уж как переживали! А ты от мамули, видно, замуж сбежала, а? Вон как одета: ни дать ни взять – порядочная! И где ещё такого муженька нашла, что свою птичку отпускает полетать на воле!

Кошка разглядывала старую знакомую со странным чувством. Нёна жеманилась, делала «красивые» жесты, которым их всех учили когда-то, тянула гласные и «ж» и «ш» говорила глуше и мягче, на зангский манер. Это был другой мир, и странно было думать, что и сама Кошка могла бы сейчас принадлежать ему же, стоять здесь, мёрзнуть и пытаться очаровать прохожего золотаря. Или золотых дел мастера.

– Нет, – сказала Кошка. – Не замуж. И не покровителя.

– Неужели, службу нашла? Ах, как интересно!

– Вроде того…

– А ну-ка, ну-ка… – послышался за спиной смутно знакомый голос. – Чего тут за болботню развели? А ну, брысь отсюда, киса, не мешай девочкам работать!

Кошка обернулась.

– Оп-па, – сказал парень, широко улыбаясь с заметной неловкостью. – И правда киса…

Парень был из безухих; имени его Кошка не знала, но лицо помнила точно.

– Вечер добрый, Кошка, – сказал он.

– Угу, – улыбнулась Кошка. – А ты, значит, теперь при деле: пастухом?

– Почему – «теперь»? Уже считай год. А ты чего-то ищешь тут? Или парни надоели – на девочек потянуло?

– Ну что ты, – укоризненно сказала Кошка. – Разве парни могут надоесть? – и окинула его таким взглядом, что безухому захотелось в одно и то же время горделиво выпрямиться, смутиться, покраснеть и учудить что-нибудь этакое.

– Так вы знакомы? – обиженным тоном забытого ребёнка сказала Нёна. – Ну ты уж её не обижай, Фето! (Фето хмыкнул) Я уже работаю, всё. Я ж её уже порогов семь не видела: как она исчезла – и всё! Я уж испереживалась! И все мы! Ты подумай: она ж мамули родная дочка!

Фето открыл рот, но Кошка успела раньше.

– Ох и трепло ты, Нёнка-сестрёнка…

И замолчала от вдруг пришедшей в голову идеи.

– Знаешь, Нёнка… – медленно сказала она, – а давай-ка мы тебе устроим на сегодня выходной. Пойдём где-нибудь чаю попьём, поболтаем.

Нёна вопросительно посмотрела на Фето, тот с неохотой, но кивнул, и девчонки ушли. Кошка предложила сесть где-нибудь в кабаке, Нёна заявила, что у неё уже всё отмёрзло, и надо пойти домой переодеться. Или вообще дома посидеть – чего по холоду шастать! Принципиальных возражений у Кошки не нашлось, и дискуссия сошла на нет. Тем более, что идти было близко: Нёна обзавелась своим углом неподалёку, чтобы не нужно было каждый раз тащиться через полрайона в мамулино заведение.

По дороге Кошка рассеянно поддерживала беспредметный разговор и додумывала пришедшую в голову мысль. Суть её сводилась к тому, что Нёнкина работа – замечательный способ узнавать целую кучу придворных сплетен. Нёнка сплетни в любом случае собирает: и со своих клиентов, и со своих товарок, – так почему бы не завязать с ней тёплые доверительные отношения? Угощать в какой-нибудь «Норе» раз в несколько дней и вести бестолковые женские разговоры о личной жизни столичного дворянства. В мамулин игрушечный домик и пару лет назад заходили прелюбопытнейшие личности. Наверняка и сейчас заходят. А если заходят не лично к Нёнке – так это ещё ничего не значит. Новости разлетаются быстро, а слухи и сплетни – ещё быстрей. Игрушкам, когда ими поиграли и спрятали их в ящик, решительно нечем заняться. И потому игрушки рассказывают друг другу истории…

Щербатая лесенка, начавшаяся в подворотне, закончилась у грязно-зелёной облупившейся двери. Дверь скрипнула, пропуская девушек. Кошка вошла второй и повернулась закрыть её; изнутри на дверь была приколота дешёвая бумажная картинка Эиле-мечты в розовых и бирюзовых тонах. Богиня с картинки напоминала Нёнку нарочито задумчивым и томным взглядом. Кошка улыбнулась, прикрыла дверь и сделала два шага в комнату. Нёнкино обиталище было маленьким и почти пустым. По одну сторону старой ширмы, у крохотного очага, разместился обеденный стол с табуреткой, по другую – кровать. В углу между столом и камином неаккуратной горкой лежали дешёвые сосновые дрова. Что-то хрустнуло под ногой, Кошка опустила глаза: по голому дощатому полу от горки в разные стороны ползли щепки и кусочки коры. На один такой кусочек она как раз наступила.

– Ты садись пока, наверное, Мише, – сказала Нёна. – А я ужином займусь, раз уж всё равно тут.

Кошка сначала послушалась и какое-то время смотрела, как Нёна суетится вокруг стола, ни на минуту не замолкая. Направить её монолог в нужную сторону удалось всего одним вопросом: заходят ли к мамуле дворяне. Потом оставалось только вставлять подходящие по смыслу междометия. Ничего особенного Нёна не рассказывала, но дворяне да, заходили, а значит, в Кошкина идея была здравой.

– Давай, я всё-таки помогу, – сказала Кошка, подходя к столу и отбирая у Нёны нож, которым та медленно и тоскливо кромсала кусок какого-то мяса. Мясо было жилистым, а нож – не слишком острым, но доставать свой Кошка не стала. Нёна ничуть не возражала против помощи, и занялась огнём, продолжая говорить. Рассказывала она уже какие-то детали своей личной жизни, знакомство с каким-то совершенно потрясающим мужчиной благородных кровей – «породистым», как выразилась Нёна. В особо драматических местах рассказа она ахала, прерывисто вздыхала и прикрывала рот пальцами. Кошка следила краем глаза и краем уха. Ей думалось, что в сравнении с Нёнкой бойкая служаночка Вейса – верх выдержанности и рассудительности. От этой мысли было смешно, и углы Кошкиных губ упрямо разъезжались в стороны. Потом девчонка попыталась представить, чтобы отточенное Нёнкино жеманство очаровало ол Баррейю… Не выдержала и фыркнула вслух.

– И зря ты смеёшься! – возмутилась Нёна. – Я умные вещи говорю!

– Да нет, я не над тем смеюсь… – начала Кошка, но Нёна её не слушала. Она, оказывается, уже переключилась со своих проблем на Кошкины перспективы, и уверенно доказывала, что Кошке нельзя замуж, а надо использовать свои умения по полной.

– Нет, Мише! И не думай возражать! – с жаром говорила она. – Как ты можешь! У тебя же талант настоящий, и мамуля говорила, и все-все-все! Ты себе как хочешь, а только я тебе верно говорю: что умеешь, за пазухой носить не надо! А надо в дело приспосабливать!

Кошка хмыкнула, фыркнула – и рассмеялась, да так, что даже нож отложила, чтобы не мешал смеяться. Нёна сердито на неё хмурилась, надувая губы.

– Ох, Нёнка!.. – выговорила Кошка, успокаиваясь. – Талант… Верёвки из мужиков вить – это не единственный мой талант. А осталась бы я у мамули – остальные таланты точно пришлось бы за пазуху прятать.

– Ты себе как хочешь, – упрямо бубнила Нёна, – а только могла бы ты стать настоящей дамой! Уж ты-то точно могла бы себе такого покровителя найти, что только ух!

– Не настоящей, – сказала Кошка, возвращаясь к мясу. – Игрушечной.

Нёна молча смотрела на её руки, быстро, уверенно и ловко разделывающие жёсткую говядину.

– На кухню ты, что ли, к кому-то устроилась? – задумчиво сказала она, забыв уже про очаг и вертя в пальцах тесёмку рубашечного ворота. Кошка не ответила.

Хриссэ

2273 год, 15 день 4 луны Ппн

Логово, Собачница, Эрлони

Комната была тиха и просвечена солнцем. Деловито зудела ранняя муха, зигзагами меряя потолок. Муха никак не могла решить, нравится ей комната или нет. Вроде, слишком пусто, и еды никакой. Зато спокойно: хоть и сидят тут же, на шкурах на полу, четыре человечьих недоросля, но сидят смирно, жужжат о чём-то своём. На муху внимания не обращают: есть у них, наверное, какие-то свои, человечьи дела, более важные. С их точки зрения важные, конечно, не с мухиной. Мухе – какая разница, кто там у людей будет считаться самым главным? Хлебных крошек и дохлых котов от этого в мире не прибавится, а стрижей не убавится, и даже ветер не утихнет. У людей другое представление о важном. Лорд тэрко, например, лично собрал бы всех дохлых котов столицы, если бы за эту сомнительную плату мог подслушать неинтересный для мухи разговор паршивки со старшими кхади.

Говорила преимущественно Кхад, и вначале о вещах общеизвестных: коротко, тезисами, подводя итог. Говорила, что император болен и слаб, и долго не протянет. Что императрица, хоть и здорова, но ещё слабей, и можно не брать её в расчёт. Что в отсутствие наследника после смерти Нактирра неизбежно начнётся смута. Что беременность императрицы ничего не изменит, потому что новорождённого младенца всерьёз принимать ещё глупее, чем принимать всерьёз императрицу. Что сильного претендента на имперский венец нет. Отсюда Кхад делала вывод, что есть хороший шанс это вакантное место занять. И уточнила: нет, не регентствовать, а в роли именно императрицы. Спросила, приподняв бровь, неужели все считали, что обещания прямого вассалитета давались для смеха? К тому же, регентствовать не получится, потому что императрица хоть и беременна, но умрёт родами, а ребёнок родится мёртвым.

– Это Теотта сказала? – спросила Кошка.

– Нет, – сказала Кхад. – Я.

И продолжала. О том, что вначале, таким образом, нужно выйти в свет. Детали пока не ясны. Ясно только, что входить можно через одну из сложившихся в Веройге группировок. Но о первой – о группе Его Святейшества Джатохе и лорда тэрко ол Баррейи – нельзя сказать ничего плохого, кроме хорошего. Это очень неудобно, потому что все их таланты – против кхади, а не за. Другое дело – вторая группа. Во-первых, именно они сейчас составляют окружение императора, то есть обладают реальной властью. Во-вторых, формальный её глава – лорд первый советник, Штиа, герцог ол Жернайра – не дурак выпить и гульнуть. К тому же, туп, как обух топора, и потому убеждён в своей незаменимости и безнаказанности. В-третьих, фактический лидер группы – маркиз нка-Лантонц ол кой-Мюрино, то есть внебрачный отпрыск графского рода ол Мюрино и боковой ветви графов ол Лантонц. Ещё больший не дурак выпить, чем ол Жернайра, но, в отличие от него, не дурак. Именно поэтому будущей императрице лучше всего выходить в свет через нка-Лантонца: если ему под руку попадёт глуповатая, но родовитая девочка, маркиз непременно захочет разыграть этот козырь. Он слишком амбициозен, чтобы не рваться к власти, и слишком неродовит, чтобы прорваться напрямую.

Но для того, чтобы все эти прекрасные планы стали суровой реальностью, – говорила она, – нужно достоверно знать, что происходит в Веройге и как. Знать изнутри. Значит, сначала нужно ввести в свет разведчиков.

Кошка, Хриссэ и Лорд молчали, обдумывая.