Замуж за миллионера
Пообедав, я возвращаюсь в набитый бессмысленными покупками автомобиль. Сделав короткую остановку у гастронома Пек (где торгуют помимо всего прочьего самым вкусным фисташковым мороженным в мире) и утромбовав в желудке мощную порцию упомянутого холодного дессерта, я набираю в GPS новый пункт назначения.
Тремя утомительными часами позже моя Минька, устало пыхтя, взбирается в гору и облегченно тормозит на покрытой галькой площадке паркинга.
«Ваш супруг просил передать вам, что будет ждать вас в восемь часов вечера в ресторане La Terrazza» улыбаясь во все имеющиемся во рту зубы сообщает мне пожилой клерк, «Вот ваш ключ от номера-люкса. Приятного отдыха, синьора».
Я бросаю сумку на необъятную кровать, выхожу на украшенный огромными горшками с розовой гортензией балкон и окунаюсь в мягкую благоухающую кипарисами и жасмином прохладу прибрежного вечера. Даже хорошо, что Франсуа не ждет меня в номере, у меня есть возможность освежиться, привести в порядок распаренное долгой дорогой тело и сверкающую физиономию и облачиться в достойный наряд. А еще мне нравится некоторая загадочность и недосказанность этого свидания. Отсутствие сотни обыденных эсэмесок («ну, что ты уже помыла голову?» «я сейчас побреюсь и выхожу», «стою в пробке, буду минут через 15») и звонков («слушай, мне синий костюм одевать или черный?» «не забудь там мой бумажник на столе и ключи от машины») придает предстоящей встрече забытый оттенок романтичности. Мне вспоминается сцена из фильма «Турист», где Анжелина Джоли собирается на ужин с Джонни Дэппом в веницианском отеле Даниэли. Решив, что я ничем не хуже американской актрисы, я натягиваю длинное сильно декольтированное Армани из тонкого иссиня-черного шелка. На шляпу-сковороду, которая по словам вертлявого продавца гея мне так невероятно идет, я все-таки не решаюсь. И правильно делаю. Округлившиеся при моем появлении глаза соседей по лифту (жирненьких англо-говорящих путешественников в болотного цвета бермудах и шлепках, открывающих на всеобщее обозрение желто-коричневые ногти) заставляют меня вернуться из кино в реальность.
А вот и мой Джонни Депп, неказистый фискалист, превращающийся в конце фильма в энигматичного миллионера. Франсуа поднимается из-за стола и делает шаг мне на встречу. Он выглядит безукоризненно в сшитом на заказ костюме из тонкого темно-серого льна и белой рубашке Зилли с открытым воротом. Когда наши взгляды пересекаются, я чувствую, как внутри зарождается и стремительно распухает пульсирующий холодный комок волнения. Я мысленно ругаю себя за подобную слабость. Не хватает еще броситься в объятия этому предателю и залепить ему пару звонких поцелуев. Пленка моей помяти, дабы усмирить затрепетавшее сердце, прокручивает в ускоренном темпе вчерашнюю трогательную сцену в монакских апартаментах. Едва начавшая зарождаться улыбка скатывается вниз на террасу, а оттуда в густой вечерний сумрак.
– Ты потрясающе выглядишь, – удостаивает меня комплиментом Франсуа, от которого явно не укрывается резкая перемена в моей мимике.
– Ты тоже не плохо, – сухо отзываюсь я.
Официант наполняет наши бокалы искрящимся в лучах заходящего солнца Кристал Родерер. Я заглатываю залпом свою порцию в надежде заглушить эту противную внутреннюю вибрацию. Разворачивающаяся перед нами картина золотисто-багряного заката в порту Портофино так фантастически красива, что мне хочется протянуть руку, чтобы убедиться, что это не гиганские фото-обои.
– Я рад, что ты приехала, – мягко произносит персонаж этой идеальной до утопичности акварели. Его темные зрачки отливают золотом.
Все происходящее кажется мне яркой гогеновской карикатурой на гораздо более серую и низменную действительность. Ведь за большие деньги можно купить все. И более густую небесную синеву, и более сладкий аромат жасмина, и все эти необокновенные радужные оттенки, преобразившие наши лица лучше любого макияжа. И пряную иллюзию любви.
– Знаешь, Франсуа…
– Подожди, Лиза, выслушай меня, – его рука накрывает мою, – Я наверно должен тебе объяснить… В общем, ты, конечно, права, я виноват. Эта вседозволенность вскружила мне голову. Я не мог себе представить раньше, как много соблазнов несут в себе большие деньги. Я всегда считал, что смогу достойно противостоять им. Что заложенные родителями принципы окажутся сильнее. Я нарочно проверял тебя на прочность, заставляя таскаться по дешевым закусочным и твердить, что материальный достаток для тебя вторичное. Я был уверен, что после того, как я начну реально пользоваться выйгрышем, моя жизнь не сильно изменится. Что я по-прежнему останусь хозяином положения, не поддавшись навязываемым новым обществом стандартам… Выходит, что я ошибался. На деле я оказался гораздо слабее. Это ядовитое ощущение, что ты можешь иметь все, что захочешь, стоит только махнуть кредиткой, пронизывает тебя с ног до головы и парализует волю. Это как наркотик…
Франсуа запивает свой монолог шампанским.
– Тебе наверно будет неприятно слышать то, что я сейчас скажу, но раз уже я решил говорить на чистоту… Знаешь, я никогда не пользовался большим успехом у женщин. У меня, конечно, были подружки. Но это были, как правило, обычные симпатичные девчонки в потертых джинсах и кедах, середнечки во всем. Мне казалось, что большего мне не нужно. А потом я встретил тебя. Меня очень удивило, что ты, такая красивая, такая ухоженная, обратила на меня внимание. Я ведь тогда не был богат. Во всяком случае не выглядел таковым. Откуда тебе было знать, что в кармане моих дешевеньких джинс лежит чек на 150 миллионов? И все-таки ты заитересовалась мной. А потом, после свадьбы, когда ты настояла на том, чтобы сменить машину и обновить мой гардероб, на меня вдруг обрушилось все это непривычное одурманивающее женское внимание. Модели, актрисы, успешные бизнес вуман, они все взирали на меня с неприкрытым интересом. Стоило мне поманить…
– Ну, да, грех было не поманить, – поддеваю я с горькой усмешкой.
Зачем он пытается оправдать свои измены? Я не желаю этого слушать! Солнце, аналогично разочарованное и расстроенное словами Франсуа, ныряет в водную пучину, забрав с собой все чарующие сказочные краски. Залив погружается в землисто-серую ночную мгну.
– Нет, Лиза, не перебивай меня, пожалуйста! Я ничего такого не сделал. Во всяком случае, не изменил тебе, в этом можешь быть уверена. Вчера твоя странная реакция сильно задела меня. Ты усмехнулась и сбежала. Как будто тебе было совершенно все равно.
– Ты бы предпочел, чтобы я забилась в истерике ? Или бросилась на эту рыжую с кулаками ? Прости, но это не мой стиль. Знаешь, Франсуа, я могу понять, соблазны, вседозволенность и так далее… Понять могу, принять нет.
Мой муж повинно склоняет голову над только прибывшим ризотто с лангустинами. Морские гады взирают на него мертвыми глазами, в белых яблоках которых застыл упрек.
– Я еще не закончил. В общем, я был обижен на тебя и привел домой эту девушку.
– Ты уверен, что мне следует это знать ?
Опять эта противная пружинка царапает своим остром концом где-то слева под ребрами. Вот и получай, баба-дура, расплату за свою слабость. Нечего было нарушать подписанный слезами и кровью пакт « никогда никаких сентиментов ».
– Еще каплю терпения, прошу тебя, – настаивает изощренный садист, – Видела бы ты ее лицо, когда она переступила порог квартиры.
– Твой пентхаус не произвел должного впечатления ? – не удерживаюсь от подколки я.
– Она вся скорчилась и вспомнила, что ее срочно ждут на очень важном мероприятии.
– Я тебе давно говорю, что пора купить приличное жилье на Круазетт. Послушал бы, подобного казуса не произошло бы. Провел бы замечательный вечер с этой привередливой русалкой.
– Ты это серьезно сейчас говоришь ? Тебе было бы безразлично…?
« Брось ему в лицо презрительно « конечно, дорогой, я современная женщина, мне плевать, с кем ты спишь » шепчет мне на ухо брюнетка.
Я закуриваю тонкую сигарету, отвернувшись к морю.
– Нет, ты нарочно пытаешься меня задеть, – поглазев на мой идифферентный профиль, делает вывод почти изменивший муж, – Лиза, прости меня. Я все не то говорю. Я совершенно не это собирался тебе сказать. Я вчера понял, что очень сильно люблю тебя. Что ты единственная женщина в моей жизни. Самая желанная и самая достойная. Что мне не нужны все эти жадные до денег одноразовые профурсетки. Вообще никто не нужен, кроме тебя.
– Ну, да, какая же дура кроме меня согласится жить с тобой в этой берлоге…
Франсуа улыбается, оголив ровные белые зубы.
– Ты такая смешная, когда дуешься. На хомяка похожа !
– Ах ты…! – захлебнувшись возмущением, я едва сдерживаюсь, чтобы не запустить в лыбящуюся физиономию супруга оставшейся в тарелке расчлененкой. Должно быть, строгого вида официанты очень удивились бы, начни два приличного вида посетителя кидаться друг в друга лангустами.
« Неужели купится на это примитивное « я тебя люблю, мне никто не нужен ? » осуждающе качает головой брюнетка. «Конечно!» радостно хлопает в ладоши блондинка, « И нечего ей строить из себя моралистку пуританку. Вчера сама чуть было не отдалась незнакомому итальянскому жиголо».
Пока они привычно пререкаются, мы с Франсуа перекочевываем из ресторана в просторный люкс. Первый же его поцелуй, стремительно перерастающий из мягкого и нежного в настойчивый, почти повелительный, выводит меня из равновесия и я едва удерживаюсь на слабеющих ногах. Этот мужчина обладает эксклюзивной властью над моим телом, редким талантом подавлять любое сопротивление с моей стороны, превращать меня в податливую, готовую на все рабыню.
– Ты пренадлежишь только мне, – обжигает он мое ухо своим горячим дыханием, сжав в кулаке копну моих волос.
– Да.., – выдыхаю я еле слышно.
– Скажи громче, я не слышу !
Моя голова безвольно откидывается назад.
– Я пренадлежу тебе.
– И я могу делать с тобой все, что захочу !
– Все, что ты захочешь… пожалуйста…
Он обходится со мной гораздо грубее обычного. В его взгляде, обращенном на мое раскрасневшееся лицо, полыхает такое яростное, дикое желание, что на мгновение мне становится почти страшно. И этот страх как ни странно не останавливает меня, а наоборот распаляет. Я подчиняюсь целиком и полностью его воле, наслаждаясь своей унизительной ролью игрушки в его сильных умелых руках. Выполняю безоговорочно его приказания, немного удивленная несвойственной мне ранее распущенностью и вульгарностью. Я, должно быть, сошла с ума, и мне хочется, чтобы это безумие длилось вечно. В какой-то момент я оказываюсь сверху, его пальцы сжимают мои ягодицы, задавая темп моим движениям.
– Ты любишь меня ? – шепчет Франсуа, поймав мой затуманеннный безумный взгляд.
Меня никогда не возбуждали сентиментальные отступления во время секса. Скорее наоборот, приторно сладенькие диминутивы способны были в одно мгновение потушать едва начинавший разгораться огонь. Но сейчас этот требовательный вопрос, сопровождаемый страстным блеском темных глаз, вместо того, чтобы охладить, вскидывает меня горячей волной на новый уровень почти нестерпимого блаженства.
– Да, люблю, люблю, люблю…, – кричу я, не в силах дольше сдерживать обжигающий водоворот, который взметнувшись внизу живота, подхватывает мое инертное тело и, покружив несколько упоительных мгновений в невесомости, опускает обратно на кровать обессиленным и опустошенным.
– Я тоже тебя люблю, – целует он мой мокрый от пота висок.
«Счастье есть» думаю я, устраивая голову на груди своего мужа, «И это не крокодиловая Биркин с брильянтами».
Глава 22
Финита ля комедия!
На следующее утро (часовая стрелка уже перебралась ближе к отметке 12, но по закону русского человека – когда проснулся, тогда и утро, я позволю себе употребить это существительное) мы завтракаем на балконе нашего номера, купаясь взглядом в ослепительно синей лазури море Лигуре. Время от времени оторвавшись от хрустящего круассана или холодного ломтика арбуза, я перевожу глаза на сидящего напротив мужчину, и меня с ног до головы окатывает неведомая до этого нежность. Мне кажется, что, стоит мне помедлить ище мгновение, не отвернуться вовремя, и эта сладкая булькающая жидкость выплеснется наружу розовым фонтаном, смывая все на своем пути. Отравлявшие мне раньше жизнь сомнения и барьеры (воздвинутые рациональной брюнеткой, дабы защитить меня от разочарований), теперь обрушились, позволив мне дышать полной грудью и беспрепядственно наслаждаться поселившимся во мне чувством.
– Давай купим дом, – предлагаю я, – отпивая пенистый каппучино, – Какой ты захочешь. Прямо сегодня. Помнишь, тебе понравилось то поместье в Супер Каннах?
– Ты больше хотела квартиру, – улыбается мне в ответ Франсуа, – Я согласен на пентхаус с джакуззи, который мы смотрели на прошлой неделе.
– Я передумала. Лучше дом.
– Дом, так дом. Я сегодня позвоню в Cannes Real Estate. Мы с ними вроде смотрели? Послушай, малыш, я хотел тебе сказать… спросить… предложить… В общем, давай заведем ребенка.
Господи, Франсуа, да что же за дар у тебя такой рисовать черные полосы на белом боку моей зебры? Да, еще так неожиданно!
– Как это заведем? – тупо мямлю я.
Каппучино неожиданно меняет свой вкус, превратившись из бархатисто сладкого напитка в отвратительное горькое пойло. Меня так и порывает выплюнуть эту отраву прямо на стол.
– Как все люди заводят, – строит из себя дурачка садюга.
Как все люди? Девять тошнотворных месяцев «счастливого ожидания», когда ты лопаешь всякую дрянь (потому что так «присралось»), неуклюже переваливаешься, выперев вперед круглое пузо, на котором не сходится ни одна нормальная шмотка, пугаешь прохожих своей опухшей физиономией, испещренной морщинами (никакого ботокса во время беременности) и (о ужас!) пигментными пятнами, триста раз за ночь бегаешь (если неловкое ковыляние можно так назвать) пописать, и прощаешься с сексом на четверном месяце, потому что твой мужчина не желает внедряться на территорию эмбриона. А потом, как все люди, ты, промучившись пару суток (успев десяток раз распрощаться с жизнью), извергаешь из себя красный сморщенный комок человечины, который отныне будет полностью распоряжаться твоей жизнью. И, как все люди, ты не спишь, сомномбулично тыкая бутылочкой в ненасытное орущее горло, дурнеешь (не находя времени на парикмахера, пилинг, маникюр, массаж…), теряешь навсегда упругий животик и задорную грудь (которые, поникнув и одряхлев, взирают на тебя в зеркало с красноречивым упреком), преобретя заместо них кривые растяжки, серые пузырьки вен на ногах и, если уже совсем повезет, в качестве отдельного бонуса, старческое недержание. Твой муж, как все люди, (а он ведь тоже человек), устав от твоего неряшливого вида, бесконечных упреков («ты мне не помогаешь!»), отвислых грудей (которыми ты можешь теперь размахивать на бегу как резвящийся спаниэль), нескончаемого плача младенца (который рыдает, изводя родителей, просто потому, что больше ничего другого делать не умеет), начинает задерживаться на работе и засматриваться на длинные гладкие ножки и тонкие талии свеженьких, не изуродованных материнством, девушек. А ты, как все люди, ждешь его длинными одинокими вечерами, неистово тряся в онемевших руках свое неугомонное сокровище, и пытаешься безуспешно убедить себя, что вот это оно и есть, то пресловутое женское счастье.
– Нет! – вырывается у меня помимо воли.
Этот загорелый мужчина в белом махровом халате, которого еще несколько минут назад, я была готова задушить в объятиях, вызывает у меня ужас и отвращение.
– Нет? – хмурится он, – Ты не хочешь, чтобы у нас был ребенок?
– Послушай, Франсуа, у тебя ведь уже есть Леа. А я… а у меня..
Надо срочно придумать что-нибудь вразумительное, желательно трогательное, какую-нибудь понятную, слезлявую отговорку.
– Понимаешь, я боюсь, – выдаю я, отводя взгляд, – Я боюсь, что у нас все произойдет по такому же сценарию, как было у вас с Вероник. Я не хочу этого.
– Нет, ни в коем случае. Тогда я был не готов. Я не понимал многих вещей. И потом у нас не было таких средств, какими я располагаю сейчас. У тебя будет все, что ты захочешь. Две няни, три, четыре… сколько понадобится. И я буду всегда рядом. Вот увидишь, мы будем очень, очень счастливы втроем.
Нет, не увижу! Потому что никогда в жизни не соглашусь на это безумие. Мне хочется вскочить из-за стола и бросится прочь. Как можно дальше от нависшей надо мной тени огромного жирного карапуза со складками как у шарпея. «Ма-ма Маааа-мааа!» плаксиво орет тень, «Куда же ты, ма-ма? Ма-ма, дай сисю!»
– Мы же так недавно поженились, – блею я, едва узнавая свой дрожащий голос, – Не пожили толком для себя.
– Любимая моя, с появлением ребенка наша жизнь не закончится.
Твоя-то, может, и нет. Будешь по-прежнему подстреливать глазками грудастых красоток на вечеринках. А я, дряхлая кенругу, кому буду нужна?
– Все будет, как сейчас. Даже лучше. Я тебе обещаю. Просто, понимаешь, тебе уже 35.., – при виде моей стремительно сползающей вниз физиономии, Франсуа вносит в свою оскорбительную речь некоторые поправки, – Извини за «уже». Это я просто к тому, что с возрастом шансы родить здорового ребенка уменьшаются. Все так говорят…
Я уже не просто не люблю этого мужчину, я уже, кажется, его ненавижу. «Ма-ма, ма-ма, а что ты такая старая? Меня в школе дразнят, что меня бабушка родила!» надрывается иллюзорный спиногрыз.
– Давай вернемся к этому разговору в другой раз, – болезненно морщусь я, мысленно прибавив «лет этак через десять!»
По дороге домой в Канны мы молчим, погрузившись каждый в свои думы. Мне очень хочется отмотать пленку назад и стереть этот неудачный эпизод. Какого черта, стоит мне только обрадоваться и начать получать удовольствие от жизни, Всевышний при пособничестве Франсуа выпотрашивает мне на голову помойное ведро тухлых сюрпризов? Что теперь прикажете делать с этой дебильной идеей превратить меня в курицу-несушку? Повиснуть на шее у мужа-изувера с лицемерным «я согласна на это добровольное самоуничтожение, любимый!» и продолжать тем временем втихоря глотать противозачаточные? И каждый месяц вздыхать со скорбной рожей «Опять не получилось… Видимо, возраст…» Или до победного отстаивать заслуженный суверинитет своего тела? Пожалуй, я больше склоняюсь к первому варианту. Таким образом, едва избавившись от одной лжи (теперь мои признания в любви сделались искренними), я по уши погрязну в новой. Брависсимо, беллиссима!
Разместить мои новые бестолковые покупки в нашей малогабаритной клетухе оказывается негде. Франсуа, вооружившись планшетом, отправляется обзванивать агенства. Вилла в Супер Каннах, которая ему понравилась, уже нашла себе хозяина. «Разбирают как горячие пирожки» дивится мой муж, «А еще говорят, кризис!» Волшебный мир богатства и роскоши, величественный и жестокий, не знаком с этим словом. Его придумали для бедняков, чтобы оправдать их еще более глубокое и беспросветное обнищание. А по Круазетт по-прежнему разъезжают оранжевые Ламборгини. И брильянты Гарри Уинстон не залеживаются на витринах.
Я размышляю, куда бы отправиться ужинать. За окошком яркое, не по-июньски жаркое солнышко. Пожалуй, пляж будет наилучшим вариантом. Протяжный звонок в дверь (как же меня раздражает эта противная дребезжащая трель!) выводит меня из задумчивости. На пороге покачивается Жанна. Жанна ли? Скорее неудачная карикатура бездарного художника на мою богатую холеную подругу. Темные волосы взъерошены, губы опухли, под черными разводами туши набухает лиловый синяк, покрасневшие глаза переливаются слезами.
– О, Господи, Нана, что случилось?!
Жанна выпускает громкий всхлип и неожиданно разражается истеричным хохотом.
– Все случилось. Все и ничего. Конец этой бездарной комедии под названием жизнь! Все! Финал!
– Ничего не понимаю. Да, заходи уже, не топчись на пороге.
Я тяну подругу за собой в квартиру. Мои ноздри наполняет резкий запах коньяка, какой концентрированный, что, вдохнув его, можно запросто запьянеть.
– Нанка, ты пьяная что ли? – констатирую я.
– А что такого? – бормочет она, неуклюже развалившись на стуле, – Что я не могу отпраздновать свою свободу? Свобода, равенсто и братство! Вот так-то! Закончилась эта тирания. Все!
– Ты ушла от Омара? – догадываюсь я.
– Ушла, – горько ухмыляется Жанна, затянувшись сигаретой, – Выгнал он меня, Ляля, пинком под зад. Как собаку. Сказал «мне бесплодная жена не нужна». Вот так вот! И не дал ни копейки. Вот все мои вещи.
Она водружает на стол потертую Прада.
– Пара трусов и зубная щетка.
– Подожди, но он не имеет права! Вы же официально женаты!
– И что? По контракту, каждый остается при своем. Он при своих миллионах, я при своей зубной щетке.
Последнее слово вызывает у Жанны очередной взрыв нетрезвого смеха.
– Боже мой, Нанка… Ну, может, и к лучшему? Черт с ним, с этим садистом? Он тебя ударил, да? Можно вообще на него в полицию заявить, не отвертится.
– Ага, заявить… Умная нашлась. Слушай, у тебя выпить есть? – испещренные красными прожилками глаза подруги жадно рыскают по моей убогой кухне.
– Так ты вроде выпила уже, – сомневаюсь в благорозумии этой идеи я, – Знаешь, Нануль, забей ты на него. Урод он моральный и физический! Вообще не следовало выходить замуж за его деньги.
Не сорвись с моих неосторожных губ последняя непродуманная реплика, вся моя последующая жизнь могла бы сложиться по-другому. Но это я осознаю некоторое время спустя, а сейчас невидимый суфлер уже прошептал мне на ухо отравленные слова, и я послушно озвучиваю их в неумелой попытке успокоить страдающую душу.
– Не следовало? – Жанины зрачки угрожающе сужаются, – Это ты мне говоришь? А сама за что замуж вышла? За прекрасную душу? За большую и чистую любовь?
– Послушай…
– Что тут происходит? – в дверном проеме некстати возникает высокая фигура Франсуа.
– Вот ты сама вышла бы за него, не выйграй он эти большие деньжищи? Вышла бы, да? – не унимается Нана.
– Жанна, успокойся! Это тут вообще не при чем! – делаю я вялую попытку остановить этот вредоносный напор.
– Не при чем! Ну, да конечно. Потому что ты не такая! У тебя все по-другому, по-настоящему, да? А чего же ты тогда не скажешь своему любимому, дорогому мужу, что знала с самого начала о его выйгрыше?
– Лиза, в чем дело? – проявляет неуместное любопытство упомянутый муж.
– Что слабо? А вот мне не слабо! – Жанна переходит на французский, – Ты в курсе, милый Франсуа, что на момент, когда произошло ваше «случайное» знакомство в поезде, твоя будущая благоверная прекрасно знала, что у тебя за пазухой лежит чек на 150 миллионов евро? Судя по твоей вытянувшейся физиономии вижу, что нет. Забыла она такую мелочь упомянуть? Ничего, со всеми бывает. Но разве это что-то меняет? Вы же все равно любите друг друга. Нежно и бескорыстно. Не то, что продажные твари вроде меня!
– Лиза, это правда? – с осунувшегося лица Франсуа сходит загар.
– Убирайся отсюда! – запоздало кричу я бывшей подруге, сжимая до боли кулаки, – Сейчас же убирайся!
– Что, правда глаза колет? Нечего на меня так смотреть! Ухожу я. Адье, голубки!
Я слышу, как в прихожей хлопает дверь. Если бы она задержалась еще на мгновение, я бы не совладала с собой и съездила бы ей по расквашенной заплаканой физиономии. Подруга! Господи, как же можно так ошибаться в людях!
– Это правда, то, что она сказала? – голос Франсуа звучит непривычно холодно и монотонно.
Находясь в легком шоке от Жанниной выходки, я теряю те решающие секунды, в которые можно органично втиснуть правдоподобную ложь. Невинно выпучив по-коровьи глупые и честные глаза воскликнуть «Как ты мог такое подумать?» Эта отсрочка сама по себе и служит ответом на брошенный мне вопрос.
– Значит, правда, – делает безрадостный вывод супруг, – И как ты узнала? Вроде по TF1 о моем выйгрыше не передавали. И сам я не носился по Круазетт с радостными воплями.
– Случайно. Так получилось. Послушай, Франсуа…
– Нет, ты меня послушай. Хотя… не знаю, что тебе теперь и сказать. Наверно я сам виноват, должен был догадаться, что ты не спроста прилипла ко мне тогда в поезде. Выдумала эту дурацкую историю с работой… Господи, сколько же лжи… Надо отдать тебе должное, ты замечательно справилась со своей ролью. Так правдоподобно признавалась в любви, изображала бурный восторг в постели…
– Я не изображала…
Кстати о постели, неплохо было бы каким-то хитрым образом затащить туда разгневанного мужа. Это, пожалуй, единственный действенный способ погасить конфликт такого масштаба.
– А я, дурак, еще мучился угрызениями совести, что позволил себе немного увлечься этой девушкой в гостях у Патрика. Думал, моя-то Лиза бескорыстная, любит меня, а не мои деньги…
– Любит тебя. Действительно любит, – перебиваю я, задетая упоминанием рыжей соперницы, – Но любит таким, какой ты стал теперь. А не того лохматого бирюка из поезда. За что было любить того? За ответы сквозь зубы? За неуверенность в себе? За напускное безразличие? Чем ты мог безоговорочно покорить уверенную в себе не уродливую женщину, которая привыкла к определенному образу жизни?