Замуж за миллионера
Яркий пламенно алый луч заходящего солнца возвращает меня в реальность. Кажется, я задремала. Франсуа уже нет рядом, и его отсутствие почему-то укалывает разочарованием. Я сползаю с кровати, бреду в ванну. Когда я, окатив заспанное лицо пригоршней ледяной воды, поднимаю глаза на свое отражение, вместо моего лица на меня из стекла взирают два розовых бумажных листочка. «Epouse moi» гласит ровная чернильная надпись. После первого удивленного онемения вокруг меня разворачивается веселый безудержный праздник. Взрываются петарды, воздух наполняют пестрые конфетти, грохочет «We are the Champions, my friend». Толпа во главе с блондинкой и брюнеткой размахивает букетами тюльпанов и разноцветными шарами. Вскоре всей этой праздничной делегации в узкой ванной комнате становится мало места, и мы все выкатываемся на кухню. « Ты победила! Ты заслужила Оскара ! Браво ! Какая актерская игра ! » восхищается брюнетка, давя меня в объятиях. Я улыбаюсь, снисходительно принимая поздравления, не желая признаваться ни ей, ни самой себе, что как раз лицедейской фальши в моих последних действиях не было совсем.
В коридоре хлопает дверь. На пороге возникает ладная фигура Франсуа. Его плескающиеся волнением глаза ловят мой взгляд. Я устремляюсь ему на встречу и утопаю в его теплых крепких объятиях.
– Ты согласна ? – беспокоится он, хотя ответ и так понятен сам собой, – Подожди, не отвечай. Пусть все будет, как полагается. Вот!
Франсуа распахивает передо мной маленькую красную коробочку. На белой подушечке поблескивает достаточно крупный (меньше двух карат, но явно больше одного) брильянт. Это не Картье, не ДеБирс и не Тиффани, но колечко вполне качественное и элегатное.
– Я согласна.
– Только у меня одно условие, – хитрит даритель, вынимая украшение.
« Только не работа в Этаме » молюсь про себя я.
Он кивает на усыпанный брильянтовой крошкой браслет Ролекса.
– Третий лишний.
Я покорно снимаю часы и кладу на стол.
– Я верну их.
«Скажу, что вернула, а сама приберегу на черный день»
Платиновый ободок скользит по моему пальцу. Франсуа очень точно угадал размер.
– Ты уверена ? – пытливо всматривается в мою радужную оболочку новоспеченный жених, – Может быть, я не смогу дать тебе столько, сколько давали мужчины, с которыми ты встречалась…
– Дурачок! Разве в деньгах счастье? – немного лукавлю я.
Франсуа награждает меня за этот избитый плагиат поцелуем в висок.
– Только у меня тоже условие, – шепчу я, – Я не пойду работать в Этам.
– Не ходи, – легко соглашается он, – Занимайся, чем хочешь. Лишь бы ты была счастлива.
«И все-таки камчатские бобры!»
– И еще одно!
– Ты перегибаешь палку!
– Ну, пожалуйста! Последнее препоследнее!
– Слушаю.
– Твой свадебный костюм буду выбирать я.
– Ха-ха, я согласен.
Часть 2.
Испытание золотом
Дайте человеку необходимое – и он захочет удобств. Обеспечьте его удобствами – он будет стремиться к роскоши. Осыпьте его роскошью – он начнет вздыхать по изысканному. Позвольте ему получать изысканное – он возжелает безумств. Одарите его всем, что он пожелает – он будет жаловаться, что его обманули, и что он получил не то, что хотел.
Э.Хеммингуэй
Глава 13
Оглянись назад
Я старательно сминаю кончики теста вместе, заворачивая вовнутрь ершистую капусную начинку. Овощные ломтики сопротивляются, не желая интегрироваться. Пирожок выходит маленький, кургузый, кособокий – гадкий утенок среди маминой стройной лебединой стаи. Она делает вид, что не заметила уродца, продолжая тщательно раскатывать слоеный блин.
– Хороший он, этот твой Франсуа, – неожиданно произносит мама, вытирая опорошенную мукой руку о передник, – Повезло тебе.
Ожидавшая от родителей привычной критики, я от удивления сплющиваю очередного капусного калеку.
Два дня назад мы с Франсуа приехали в Чечулино. Эту поездку – знакомство с будущими родичами кандидат в мужья выставил мне улитиматумом. Никакие веские аргументы (там холодно и медведи голодные на улице пляшут под Калинку-малинку) не подействовали. Мой суженый уперся как осел, и сдвинуть его с места не представлялось возможным. Мне это путешествие в прошлое виделось болезненной и опасной операцией. Предстояло встряхнуть весь запылившийся хлам воспоминаний, угодить с головой в потрепанную люльку детства, увидеть в потрескавшемся зеркале свою физиономию десяти летней давности, соприкоснуться с призраками переживаемых тогда комплексов, обид и разочарований. Но больше столкновения с самой собой меня пугала встреча с родителями. Мы не видились девять долгих лет. За это время тонкая родственная ниточка между нами совсем обтрепалась, сделавшись невидимой. Казалось бы, мне должно быть все равно, какими они выйдут встречать меня, сгорбившимися, постаревшими, обросшими морщинами и ранними болячками или такими же как на сохранившемся в памяти семейном фото, законсервировавшимися своей нормальностью и непокорившимися временным ветрам. Но меня почему-то глодал зубастый страх, и в глубине души колыхалась надежда на второй вариант. Пусть они взглянут на вернувшуюся дочь с холодным безразличием, пусть окатят брызгами презрения – ерунда, лишь бы сами при этом крепко стояли на ногах и держали друг друга за руку. Всю дорогу Франсуа старался как мог успокоить мое дребезжащее волнение. Он не мог понять причину столь длительной самовольной разлуки с самыми близкими мне людьми.
– Ты как будто наказала себя за что-то, лишив себя общения с ними, – заметил он, – За что?
Я в ответ пожала плечами. Сложно объяснить граничущую с сухостью и безразличием эмоциональную сдержанность моих родителей. Пусть сам посмотрит и сделает выводы.
Как я и предполагала, информация о моем неожиданном приезде, не вызвала у мамы с папой бурного восторга. «Хорошо, будем ждать» отписались они коротким безучастным мейлом. Они перехватили нашу утомленную длительным мучительным путешествием парочку на автобусной остановке. При виде их сросшегося под зонтом в единое целое бинома, мое сердце замерло, не определившись сразу, запрыгать ли радостно или тоскливо заныть. Они практически не изменились, только стали больше похожи друг на друга, как будто невидимый чародей смешал их облики в большом котле и, получив нечто среднее, вылепил каждому по одинаковому анфасу. Франсуа разрядил повисшую в воздухе неловкость, первым бросившись обниматься и целоваться. Он, чужой, незнакомый, не знающий ни слова на их языке, в ту секунду был, должно быть, им ближе родной дочери. И этот, казалось бы, неуместный порыв как-то сразу встряхнул моих сухариков, они застеснялись, заулыбались – ожили.
И вот теперь, когда мы с мамой уединились на кухне за увлекательной лепкой пирожков, у нее вылетает это радужное признание.
– Да, повезло, – легко соглашаюсь я.
Мне как-то непривычно и неуютно в этой небольшой, захламленной квартире, давно не знавшей качественного ремонта. И еще немного неудобно перед Франсуа за тонкую паутинку на посеревшем местами потолке, за отбитую ручку на чашке, в которой ему подали чай, за дряхлые гостевые тапки, которые когда-то апатично валялись в коридоре, встречая меня из школы, а теперь удостоились чести взгромоздиться ему на ноги. Сам же гость, похоже, никаких неудобств не испытывает. Ему нравится исключительно все. И жидкий чайный напиток с неуправляемо плавающими на поверхности крупными чаинками, и мелкий промозглый дождишко за окном, и мамина нехитрая стрепня, и папин местный футбол… Даже бандитская орава бездомных котов, потерявшая в междуусобных войнах с лохматыми воронами-беспредельщиками кто глаз, кто лапу вызвала у него детское умиление. «И сметана вкусная» добивает меня этот неунываемый оптимист.
На четвертый день нашей добровольной ссылки в российскую глубинку, возвращаясь домой из ближайшего зачуханного супермаркета навьюченные пакетами с продовольствием, мы с Франсуа наталкиваемся на смутно знакомого мне немолодого дядечку. Он сидит на покосившейся выцветшей скамейке и потягивает пиво прямо из литровой пластиковой бутылки и краем глаза поглядывает за возьней разновозрастной ребятни. Его одутловатое лицо, выглядывающее из-под черной вязаной шапочки, когда-то было красивым, гладким, лишенным красноты, отечности и неухоженных измазанных пивной пеной усов. И фигурой, высокой и стройной, не отягощенной как сейчас плотным брюхом седьмого месяца беременности, восхищалась вся старшая школа. Когда-то этот рыхлый тюфяк был завидным мужчиной. Моим мужчиной.
– Лиза! Не может быть! – он узнает меня первым и, бросив пустую бутылку под скамейку, бросается мне на встречу.
Франсуа удивленно таращит глаза.
– Ну ты даешь! Выглядешь – отпад! Не узнать прямо!
Подразумевается, что раньше я была еще та замухрыжка. Слава Богу, мой жених не понимает по-русски.
– Спасибо, Денис. Я бы тебя тоже не узнала. Очень изменился.
– Я? Да? Это ты про пузо и лысину? Ха-ха, ну не мальчик уже!
– Ну, и не дедушка вроде. Мы же почти ровестники, – последнее предложение я произношу с искренним ужасом.
– Ну, ты как? Рассказывай? Обалденно выглядешь все-таки!
– Все отлично. Живу во Франции.
– Да? Ну, молодчина! – в его голосе ни нотки зависти, – У меня тоже пучком. Вон моя коза бегает. Настюха, подойди с тетей поздороваться.
– Здрасть! – несется из деской кучи-малы.
– А Светка второго ждет. Вроде мужик будет на сей раз. Хорошо бы. Двух баб с меня хватит! Ты извини, пойду я, а то она там опять соседского Кольку бутузит. Бывай, Лизок! Авось еще свидимся.
– Что это было? – интересуется Франсуа, когда мы подходим к подъезду.
– Так, один старый знакомый. Местный алкоголик, – отмахиваюсь я.
– Что алкоголик это я заметил.
У меня внутри плещется какая-то горькая желчь. Вроде как триумф получился. Я вся такая прекрасная и молодая, а этого бестолкового червяка жизь сильно потрепала. Но он почему-то счастлив. Хлещет свое дешевенькое пиво, размножается в свое удовольствие. И при виде шикарной бывшей жены в его неухоженную голову с поредевшей шевелюрой даже не закралась тень сожаления. Или хотя бы зависти. Почему? Разве так может быть? Разве можно, не будучи умолишенным, испытывать искреннюю радость от прибывания в этом сумрачном, изуродованном ржавой кишкой труб, дворике? Разве можно считать свою жизнь удавшейся, если в ней ни разу не было ни изысканных блюд Алана Дюкасса, ни грозно урчащего мощным мотором Феррари, ни качественной одежды, пошитой итальянскими или французскими мастерами? Что вообще в ней было, в твоей жизни, Денис Забельский? Один лишь испещренный катышками однообразия безликий быт. Может быть, именно безразличное неведение, что где-то бывает по-другому, и является фундаментом этой нелогичной удовлетворенности его постным существованием? Но ведь и я когда-то и представить себе не могла реальности ярких пейзажей Лазурки, экзотического вкуса заморских блюд, ласкового убаюкивания комфортабельной яхты… однако мне всегда подсознательно хотелось вырваться за пределы чечулинских грядок и прикоснуться к волшебному неиссякающему празднику красоты, роскоши и любви.
Приходит пора прощаться. Отец долго мусолит в объятиях Франсуа, нашептывая ему что-то на ухо, как будто тот в состоянии понять. Мне он лишь официально протягивает руку и, крепко пожав мою ладонь, сухо желает счастья. На свадьбу родители, не смотря на настойскивые уговоры будущего зятя и предложение купить билеты (которое они воспринимают в штыки) отказываются наотрез. «Что нам там делать, мы там никого не знаем» выдает сомнительный аргумент мама. Я смотрю на них с грустью и крошечной долей презрения. Они такие же безкрылые муравьи как и Забельский, которых все новое и неизведанное пугает вместо того, чтобы вдохновлять.
Когда самолет авиакомпании «Аэрофлот» взмывает в воздух, я вздыхаю с облегчением. Еще один этап на пути к счастливому богатому будущему успешно пройден.
– Я рад, что настоял на этой поездке, – говорит Франсуа, устроив мою голову у себя на плече, – Я многое про тебя понял.
– И разочаровался?
– Нет, наоборот. Утвердился в своем решении. Я хотел тебе сказать – ты не должна стесняться своих родителей. Они у тебя замечательные.
– С чего ты взял, что я их стесняюсь?
– Это было очень заметно. Они сами это почувствовали, и им было больно и неловко
– Ты преувеличиваешь.
– Мне так не кажется. Лиза, неужели ты думаешь, что отсутствие миллионов на банковском счету, пятиэтажной виллы и лимузина делает твоих маму и папу ущербными?
– Нет, что ты. Просто мне немного грустно, что они никогда не стремились высунуться из серой массы. Добиться чего-то большего.
– А зачем им это пресловутое большее, если они счастливы тем, что у них есть? Не будь столь категоричной, предоставь своим близким возможность собственного выбора и попробуй уважать этот выбор, каким бы он не был.
– А ты у меня философ.
– Да, тебе вообще со мной очень повезло. Ты еще даже не догадываешься, на сколько, – улыбка Франсуа касается моих волос.
«Еще как догадываюсь» мысленно отвечаю я.
Глава 14
Когда мечты сбываются
Мы решаем не тянуть со свадьбой до следующего лета. Во-первых потому что закатывать пышное празднество никто из нас желанием не горит. Во-вторых Франсуа явно начинает тяготить амплуа безденежного юриста, он все чаще роняет намеки на некий приятный сюрприз, который ждет меня после бракосочетания. Мы сходимся на том, чтобы быстренько расписаться в мэрии в присутствии свидетелей и обмыть потом все это дело в каким-нибудь симпатичном ресторанчике. Родители жениха, с которыми я имела счастье познакомиться в Гренобле (длинный дождливый викенд, который полностью прошел за поеданием всяческих недиетических тартифлеттов, и за который я успешно прибавила килограмма три), к нашей великой радости не выразили ярого желания поучаствовать в этой короткой церемонии, потянув за собой вереницу малоизвестных кузэнов и прабабушек. Я пригласила в свидетели Аришку и Жанну. Первая отказалась, сославшись на очередное обострение в нестабильном состоянии дочери. Вторая обещала «забежать ненадолго». Франсуа с моей помощью выбрал самого приличного из своих приятелей – нотариуса Бенуа (этот индивид был хорош хотя бы тем, что умел носить приличные костюмы). За неделю до свадьбы я почти насильно затащила своего суженного в достойный салон, где он лишился доброй половины своих неуправляемых темных косм, и мгновенно преобразился из воинственного социалиста в ухоженного молодого буржуа. Далее я за собственные сбережения приобрела ему сравнительно недорогой, но качественный смокинг в бутике Де Фюрсак и пару лакированных длинноносых ботинок Ланван. Над своим образом я долго не раздумывала, остановив выбор на строгом классическом кремовом платье Диор и сочетающихся лодочках Лубутан.
Наступает судьбоносное утро. Критично проинспектировав свою тщательно отполированную пилингами, аккуратно присыпанную пудрой и румянами и отредактированную в нужных местах тушью, тенями и помадой физиономию, я остаюсь вполне довольна увиденным. Даже противная морщина под левым глазом сегодня решила вести себя посдержаннее. На выходе из ванной я сталкиваюсь лицом к лицу с прекрасным незнакомцем. Франсуа первый раз предстает передо мной в приличном костюме, белой рубашке и атласном галстуке, и надо сказать, что эффект это перевоплощение производит сногсшибательный. Я, конечно, догадывалась, что, освободившись от уродливого кокона, этот мотылек сделается весьма симпатичным, но чтобы на столько… Я ошарашенно хватаю ртом воздух как Новосельцев в гостях у перевоплотившейся Людмилы Прокофьевны. Но вместо того, чтобы обрадоваться, я почему-то пропитываюсь с ног до головы какой-то странной клейкой тревогой. Этот новый глянцевый Франсуа как-то слишком хорош, слишком молод и сексуален. Разделяющий нас год в одно мгновение размножился, порадив как минимум пятерку удручающих детенышей, которые вцепились в мой локоть и потянули к ржавым вратам старости.
– Что-то не так? – безошибочно угадывает мое настроение идеальный мужчина.
– Просто не привыкла видеть тебя таким, – бормочу я, – Тебе очень идет смокинг.
– Ты считаешь? А я чувствую себя скованно как в водолазном костюме. А вот ты действительно замечательно выглядишь!
Седой большеголовый мэр спрашивает меня, желаю ли я стать женой Франсуа Дюбуа, честного налогоплатильщика, законопослушного гражданина города Канны. «Да, и еще раз да!» А красавчик-миллионер Франсуа берет ли в законные супруги бесприданницу Лизу Кравченко? Уверен? Подумай! Она старше тебя на год, и у нее морщина под левым глазом. Все равно берешь? Ну, тогда пиняй на себя. Мы ставим подписи в регистре. Следом за нами расписываются Жанна и Бенуа. Вот и все. Свершилось! «Поздравляю тебя» Нана обнимает меня, изо всех сил стараясь наполнить свой голос искренней радостью, но я вижу, что выходит у нее плохо. Моя самая близкая подруга завидует мне! От этого неприятного открытия мое настроение сползает на пару делений вниз. Она даже отказывается от ресторана, сославшись на срочный отъезд в Абиджан. Я провожаю ее стройный безупречный силуэт печальным взглядом. «Я тебе говорила, что все обзавидуются», замечает брюнетка, поправляя широкополую шляпу, «Ты их всех за пояс заткнула». Я тяну за шиворот упавшее настроение, пытаясь вернуть ему вертикальное положение. Оно подобно сильно перебравшему мужу вяло сопротивляется, бормоча какие-то невнятные отговорки. Бенуа хватает ума не сделаться третим лишним за ужином. Он покидает нас вслед за Жанной, пожелав вечного счастья и эшелона детишек.
Мы отмечаем официальное воссъединение наших сердец в непривычно безлюдном ресторане Карлтона в компании вышкаленных официантов, по своей численности в десять раз привышающих количество гостей заведения. В плотных слоях моей памяти топырщится ржавый бугорок с выцветшей картинкой из прошлого. Неуютный зал общества глухих, разрумяненные дармовой водкой лица полу-знакомых, навязчивые однотипные тосты, лицемерные пустые пожелания, неуклюжие танцы, избитые конкурсы и промозглое ощущение нелепости всего происходящего. Стеклянный бок игращего пузырьками бокала аккуратно дотрагивается до своего застоявшегося без дела соседа, возвращая меня в реальность.
– За нас, – встретив мой зрачок, улыбается новоиспеченный муж.
– За нас!
За тебя, за меня и за наши 150 миллионов! Руинар Розэ скользит теплой пенистой волной, рассыпаясь внутри меня веселым феерверком.
– Не жалеешь, что вышла за бедняка, когда вокруг столько ходячих Ролексов? – дразнит меня Франсуа, отправляя в рот крошечный тост с ломтиком гребешка, украшенным комочками черной икры.
– Не жалеешь, что женился на женщине, которая на год тебя старше, когда вокруг полно молодух? – вторю ему я.
– На год старше? Что же ты раньше мне не сказала? Где были мои глаза? – шутливо возмущается этот начинающий юморист.
– Знамо где, как всегда в моем декольте.
После плотного ужина из пяти блюд, двух дессертов и парочки бутылок Руинара первая брачная ночь выходит немного смазанной. Но выходит, что само по себе уже неплохо. Разлившись уставшими телесами по простыне, я собираюсь уже провалиться в сон, когда Франсуа протягивает мне белый прямоугольник конверта.
– Это тебе! Свадебный подарок.
– О! Как мило! Открытка со стихотворением?
– Вроде того.
Я вытаскиваю из объятий картона тонкий испещренный цифрами и буквами листочек. Блондинка и брюнетка раньше меня соображают, что это за бумаженция и принимаются тормошить мой вялый засыпающий корпус, требуя призвать на помощь все имеющиеся актерские способности и с достоинством исполнить эпилог этой пьесы.
– Что это такое? – таращу глаза я, прикинувшись чайником.
– Первая бумага – наш общий текущий счет. Вторая депозит.
– Что-то тут нолей многовато. Это розыгрыш? – звенит крышечкой чайник.
– Нет. Я не хотел тебе раньше говорить, чтобы убедиться, что тебе нужен именно я, а не эти ноли. Незадолго до встречи с тобой я выиграл в лото. 150 миллионов. Пока что я решил заморозить сотню на счету в швейцарском банке, 25 перевел на счет Леа, она получит их на совершеннолетие. А 25 это нам с тобой на новую жизнь. Ты ведь, помнится мне, не хотела работать в Этаме.
– И все это время ты разыгрывал комедию? Строил из себя бедного юриста! Упрекал меня за мою преверженность к люксу! Заставлял загорать на публичных пляжах и обедать в Макдональдсе!
– А как иначе мне было понять, что ты испытываешь ко мне искренние чувства?
– Знаешь что! – закипает чайник, выпуская густую струю пара, – Знаешь, вообще ты кто после этого! Да, за такой обман ты вообще заслуживаешь, чтобы я с тобой развелась!
Искренности в моих псевдо возмущенных речах кот наплакал. Жадный котяра, которому не свойственны сентименты. Франсуа без труда распознает фальшь и, рассмеявшись, сгребает меня в объятия.
– Давай сначала съездим в свадебное путешествие, а потом уже будем разводиться. Если захочешь.
Организацию медоволго месяца я, не смотря на слабый гундешь не достаточно еще освоившегося в новой роли богатея муженька, беру на себя. Лететь бизнес классом не в пример удобнее, чем экономом. Тут вам и освежающие напитки включая неплохое шампанское, и журнальчики, и настольная лампа вместо бестолкового мелкого фонарика в потолке, и приличные одеяло с подушкой, и мягкое раскладывающееся кресло, и качественный телеэкран с богатой подборкой фильмов, и почти ресторанное меню с выбором блюд и вин, и косметичка с кремами Кларанс, расческой, зубной пастой и счеткой. В общем, перемещаешься из точки А в точку Б в нормальных совместимых с жизнью условиях, а не скукожившись в три погибели на твердом сидении, мучимый болью в желудке от гадкой пищи, стрекотом неугомонных соседей, хлопанием туалетных дверей и чавканием унитаза, и вынужденный по прибытию на место в весьма плачевном состоянии выстаивать длиннющую очередь на паспортный контроль. Конечно, в первом классе, расположенном на втором этаже Эрбаса 380, преодолевать воздушные километры еще приятнее. Но я на такое беспардонное транжирство все-таки не решилась. Мальдивы встречают нас жемчужной россыпью островков на безупречном изумрудном фоне неправдоподобной, режущей непривычный глаз яркости. Первые дни мы вообще не выходим за пределы отведенной нам территории, включающей в себя элегантное бунгало с джакузи и бассейном и личным клочочком пляжа, и занимаемся исключительно тестированием перечисленных мест на пригодность для секс-упражнений. В свободное от спорта время мы купаемся, дремлем в тени и лакомимся принесенными услужливым персоналом явствами. Именно таким я представляла медовый месяц, отправляясь в Турцию с Забельским. Помнится, на мои слабые жалобы, мама привычно отрезала «у всех так» и добавила, что я вообще должна была быть неимоверно счастливая, что муж вывез меня за пределы Чечулино. Теперь, потягивая свежевыжатый сок папайи под кучерявой веткой пальмы, я вспоминаю эти слова и мысленно отвечаю «нет, мам, не у всех так, бывает и по-другому». На четвертый день Франсуа надоедает бездельничать и он, вооружившись маскай и ластами отправляется исследовать подводные глубины. В начале я пытаюсь составить ему компанию, но, вскоре понимаю, что подобные эксперименты не для меня. Окошко маски постоянно мутнится, мешая разглядывать рыбешек, в трубку вероломно проникает соленая до тошноты вода, кораллы, такие милые и пушистые на вид, при соприкосновении с моим коленом, оставляют длинную едкую чарапину, очаровательная разноцветная рыбина, выглядящая вполне миролюбиво, принимает мой палец за корм и пробует на вкус (надо сказать клюв у нее как у приличных размеров попугая, и мне едва удается спасти конечность). Кроме того в непосредственной близости от нас горделиво дефелирует дружная стайка небольших акул. Франсуа убеждает меня, что эти обитатели глубин не питаются человечиной, но, пойди знай, что может взбрести в их плоские серые головы при виде испуганной пловчихи с поцарапанной коленкой. Однако все эти неудобства сущие мелочи по сравнению с главной проблемой – после часа снорклинга на моей физионии остается глубокий след от маски, который не сдает позиций до самого вечера. «Вот она старость» печально вздыхаю я, отчаявшись уничтожить противные красные полосы. «Раньше за полчаса бы прошло». Эта плачевная констатация так портит мне настроение, что больше я плескаться с негостеприимными морежителями не желаю, не смотря на уговоры мужа-авантюриста (на анфасе которого пластмассовые очки вообще никаких отметок не оставляют). Все оставшееся время Франсуа занимается изучением морских обитателей в гордом одиночестве, и каждый раз, закончив погружение, повествует об увиденных чудесах со сбивчивым пылом вернувшегося со своего первого урока первоклашки. Вечерами мы дегустируем свежих омаров и лангустов за накрытым прямо на песке у водной кромки украшенным орхидеями и свечами столом. Разморенные солнцем и размякшие от блаженно заторможенного ритма, мы почти засыпаем, стоит нам пригубить бокал вина. Бывает, что додержавшись все-таки до дессерта и проглотив последнию ложку сладкого явства, мы скатываемся на мягкие подушки и, переплетясь конечностями, дремлем часик или два, убаюкиваемые глухими перекатами волн. Нас будит какая-нибудь птица-полуночница или беспокойная летучая мышь, и мы нехотя перебираемся в бунгало, где, окончательно проснувшись, придаемся любви почти до рассвета. Однажды в мой расслабленный и переполненный радостной негой мозг забредает непутевая мысль – Как жаль, что я не влюблена в Франсуа. Возможно, бушуй в моей душе любовный огонь, я была бы сейчас счастлива до предела, до донышка, на все 200 невозможных процентов. Наверно я бы даже захлебнулась этим невероятным нереальным счастьем. Хотя, может, и наоборот, меня, как и всех отличающихся легкой невменяемостью влюбленных наверняка глодал бы какой-нибудь глупый прожорливый червяк сомнений и страхов, отравляя безмятежность отдыха. Да, конечно, какая дурацкая идея! Еще чего не хватало! Взмывать в небо от надуманного восторга и проваливаться в бездонную яму отчаяния – такие турбуленции развлекают 17-летних дурочек, начитавшихся Ремарка и Стендаля. Именно в этом неблагодарном возрасте следует с упоением придаваться самокопанию, поиску пресловутого смысла жизни и пронзительной любви. Переступив 35-летний рубеж, надо уже определиться – либо найти этот мифический смысл и отдаться ему без остатка, либо расслабиться и просто получать удовольствие от самого факта прибывания на этой пусть не совершенной, но не такой в общем-то и плохой земле. Я предпочла второй вариант. И излишние эмоции с тонким налетом опасности чужды выбранной философии гедонизма. Так что прочь, неуместная мыслишка-паразит, не порти мою безупречную акварель.