Послеждь

На всякий случай кричу во все горло, зову людей, которых здесь нет – что-то подсказывает мне, что я здесь один.

Книги. Ну да, книги. Я оставил их там, в том зале – все, кроме первой, которая чуть не убила меня. Сам не знаю, почему держу её при себе, почему, почему…

Выбраться отсюда.

Нет, не то.

Разобраться, кто и зачем написал эту книгу.

Тоже не то.

Тогда что.

Спать, спать, вот прямо сейчас, лечь и спать, уже достаточно случилось за день…

…выхожу из туалета, долго мою руки, долго умываюсь, чтобы оттянуть то неизбежное, что последует за этим: нет, впереди еще будет завтрак, вон, в буфете какая-то причудливая еда, сыры какие-то, кексы, мясо – не мясо, не пойми что, а в кофейнике что-то вкусное, но черт побери, это не кофе.

Итак, будет завтрак.

А потом нужно будет что-то решать.

Часы бьют полночь. Часы сломались.

Вспоминаю. Как-то же я попал сюда, как-то же я вошел в библиотеку. Вот так, шел по улице, и…

…и нет.

Я не помню, как я шел по улице. И как я куда-то заходил.

Книга лежит на столике, как будто ждет меня. Книга, которая хотела меня убить. Хочу открыть, тут же гоню от себя эту мысль. Верчу в руках, смотрю на обложку, что-то настораживает меня, год издания, год…

Опечатка, говорю я себе. Ну, конечно же, опечатка, не три тысячи двадцатый, а две тысячи двадцатый год. Вспоминаю про автора книги, про которого я так ничего и не узнал, ищу биографию, с чего я взял, что здесь будет какая-то биография, в начале книги, или в конце книги, или…

…вот.

…родился в 2990 году…

Опечатка, говорю я себе, опечатка. Иду к полкам, наугад беру книги, одну, другую, третью, читаю год издания, думаю, кто сошел с ума, я или весь мир.

Опечатки, говорю я себе. Просто. Потому что. Опечатки.

Пытаюсь собраться с мыслями, не могу, мысли разбегаются, я вспоминаю, что хотел выбраться отсюда. Часы начинают бить полночь не к месту и не ко времени, зачем-то зажимаю уши руками.

Выхожу в коридор, вспоминаю какие-то правила левой руки, идти, касаясь левой рукой стены, и найдешь выход. Открываю все двери по пути, комната, комната, комната, здесь щупать стены не надо, ну не может же здесь быть потайной двери, в самом-то деле.

Стоп.

Что-то меня настораживает, что-то мне не нравится, что-то… а вот. Открываю дверь, за ней вторую, вот они, совсем рядом, но почему, черт возьми, почему я открываю левую дверь, и вижу за ней комнату, где справа вереница стеллажей, я открываю правую дверь и вижу такую же вереницу стеллажей слева…

Снимаю с полки в правой комнате первую попавшуюся книгу, или нет, это я в левой комнате снимаю книгу, или…

Черт…

Чувствую, что начинаю сходить с ума. Выскакиваю прочь из комнаты (из комнат?), бегу дальше по коридору в зал, хоть с этим залом, вроде, все в порядке…

Перевожу дух. Похоже, здесь не только книга хочет убить меня, хотя, с чего я взял, что эти комнаты хотели меня убить…

Листаю книгу, так, родился в 2990 году, опечатка, черт возьми, опечатка, в Нью-Лондоне, где это, под светом двух лун, опечатка, или метафора какая-то. С раннего детсва его увлекали страшные сказки, которые рассказывала тетушка, где самые страшные события непременно выпадали на двойное полнолуние, и под светом Страха и Ужаса силы зла выходили на охоту…

Фобос и Деймос, думаю я, Фобос и Деймос.

…огромное влияние на его творчество оказали книги…

Читаю названия, ищу хоть одно знакомое, не нахожу. Почему я хочу найти эти книги, надо вообще искать выход, а я ищу книги. По алфавиту, по годам, по жанрам, по…

Читаю. Что-то мне нравится, что-то не очень, понимаю, что здесь работы непочатый край, читать и читать. Думаю, чего я хочу больше, выбраться отсюда или остаться здесь – на месяц, на два, на вечность, ходить из залы в залу, читать, перечитывать…

Остаюсь, говорю я себе, остаюсь, пропади оно все пропадом. Устраиваюсь на диване, книга в моих руках растворяется, больно обжигает ладони, чер-р-р-рт…

Мне становится не по себе, я начинаю понимать, что с этим местом что-то очень и очень не так. Осторожно встаю с дивана, готовый в любой момент дать деру, правда, не знаю, куда. Осторожно подхожу к двери, выбираюсь в коридор, хочу пойти по лестнице вниз, тут же спохватываюсь, почему, собственно, вниз, а если там подвал, что мне даст это вниз. Иду назад, где-то там была лестница вверх, опять же, чего ради, вверх, что мне даст это самое вверх…

…книга появляется в моих руках, снова больно обжигает ладони. Бросаю книгу, черт, черт, черт, хочу бежать, тут же спохватываюсь, что книга ничего не замышляет, и вообще, это не она делает, это случилось потому что… потому что… черт возьми, откуда я знаю, почему…

А ведь минуту назад здесь в коридоре не было никаких лестниц, говорю я себе. Выбраться. Выбраться, – говорю я себе. Если вообще есть куда выбраться, если вообще есть куда выбираться, если мне не привиделось все это, мой дом, мой город, дом, где я родился, первые попытки что-то писать, курсы писателей, недорого, орущая мамаша, ты на экономический пойдешь, я сказала, ни черта он не хочет, хочет сидеть и писать… Бегство из дома, скитания из ниоткуда в никуда, рукопись отклонена, рукопись отклонена, рукопись отклонена, так и не завершенный роман «Ночлег для ночи», на кой хрен я вообще за него взялся…

Сжимаю зубы, не вспоминать, не вспоминать, не вспоминать, сорок лет, ни кола, ни двора, одна незаконченная рукопись, когда вижу одноклассников, предпочитаю делать вид, что я их не узнал, Мишаня с Ленкой из новенькой тачки выходят, я на улице листовки раздаю, ни работы, ни хрена… Этой-то сценой «Часоворот» меня добил, как там из флаера выходит магнат с женой, и узнают бывшего одноклассника, а он в отбросах роется, ищет себе запчасти для бионической руки или для чего там… Окликают его, а-а-а, сколько лет, сколько зим, айда с нами, поужинаем, может, тебе помочь чем… А герой уже от стыда сквозь землю провалиться готов…

Тьфу ты, черт…

Без паники. Выбраться. Поднимаюсь по лестнице вверх, оказываюсь на точно таком же этаже. Поднимаюсь вверх еще на один пролет, оказываюсь в таком же коридоре. Начинаю что-то подозревать, осторожно кладу книгу на ковер, иду вверх. На следующем этаже вижу лежащую на ковре книгу. Вот оно. Началось. Снимаю ботинок, кладу рядом с книгой, поднимаюсь на пролет выше, вижу свой ботинок на ковре.

Часы бьют полночь. Почему-то мне теперь не очень верится, что они сломаны.

Иду в ближайший зал, включаю светильник на стене, включаю камин, думаю, электрический он или какой. Комната озаряется неярким светом, который тает под потолком в подступающей темноте. Вспоминаю каких-то японских мифических чудищ, которые прятались в темноте под потолком зимними ночами, и пили свет и тепло. Накрываю голову пледом, как в детстве, ужинаю, перебираю книги, еще никогда не было так сложно выбрать, что почитать. Почему-то хочется вернуться к книге, которая меня чуть не убила, посмотреть, какие книги повлияли на её автора, кто написал эти книги, какие книги, в свою очередь, повлияли на них, проследить эту цепочку, эту вереницу вглубь веков…

– Э-э-э… Здрассьте.

Тишина.

– Э-э-э… гуд ивнинг.

Тишина.

– М-м-м-м… гутен… гутен абенд.

– Э-э-э… салют…

Отчаянно думаю, на каком еще языке можно обратиться к нему, к человеку, который сидит ко мне спиной, какие вообще языки могут быть здесь, в три тысячи каком-то там году. Книги написаны на безумном смешении языков, наречий, иногда можно только догадываться о смысле. Хочу тронуть человека за плечо, спохватываюсь, что я делаю, а если он спит, да что значит, если, точно, спит, трогаю за плечо, голова падает на грудь. Нет, не спящий, тут другое что-то, понять бы еще, что другое, принюхиваюсь, нет, не пьяный, да кто их знает, что они там принимают в своем тридцатом веке, может, оно и не пахнет уже. Человек падает на ковер – мягко, безвольно, уже понимаю – мертвый.