…растираю виски.
Успокаиваюсь.
Ничего. Всему свое время. Не сейчас, не сейчас, еще успеется, еще соберем недостающие звенья…
Это было неделю назад.
Шеф испытующе смотрит на меня.
– Вы полагаете… что с помнящими в мегаполисе покончено?
– Нет. Я думаю… где-то есть еще.
– А почему вы так решили?
– Потому что… – еле сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть, что не хватает кусочка воспоминаний, крохотного осколочка будущего, – ну… куда они денутся-то, вспоминающие? Десять лет их навалом было, а тут делись куда-то?
– Вы думаете?
– Ну…
– Или… – шеф смотрит на меня пристально, – или вам еще что-то известно?
Понимаю, что он уже раскусил меня. Ну, не совсем. Ну, почти.
Вздыхаю.
Известно.
– И… что же?
– Остался еще один человек… который помнит… он еще на свободе…
– Где же он?
– Здесь.
– Здесь? – шеф оглядывает комнату, – вы… что вы имеете…
Жму на выключатель.
– Вы. Вы арестованы.
Мой бывший шеф падает, парализованный. Спрашиваю себя, что происходит с телом человека, когда нажимаешь на выключатель. Стараюсь не думать. Не представлять.
– Что вы помните?
Шеф закрывает лицо руками.
– Да говорю вам…
Повторяю. С расстановкой:
– Что. Вы. Помните.
– Я… честное слово, я пытался забыть…
Говорю. Медленно, нараспев:
Там, где ветер холодный над звездами стынет,
Застываю, дрожа,
Застываю, дрожа,
И скитаюсь опять день и ночь по пустыне
Я – мираж миража,
Я – мираж миража.
– И не так там всё было.
Это шеф. Голос его звучит как будто издалека.
– Не так?
– Ну… слушайте… хотя нет, так… там еще дальше…
Мои темные тени темной полночи гуще
На дорогах лежат,
На дорогах лежат,
Разбегаются люди, лишь увидев идущий
К ним мираж миража,
К ним мираж миража.
– Да?
– Ну… Эту песню еще девка пела… худая такая, и волосы дыбом… Я еще сказал, что за мода опять на анорексичек пошла, мне тут кто-то возразил, какая она тебе анорексичка, у неё болезнь какая-то… уже сейчас не помню, как-то назвали… а она ничего, молодец, живет, на сцене поет, держится…
Киваю.
Понимаю, что это был последний кусок будущего. Кусок, которого нам не хватало.