Снутти и Уснутти

Энка добегает до стены тупика и… исчезает.

Тень Энки бьется в стену, неуверенно топчется на месте, потом тоже утекает в никуда.

НАЙТИ И ОБЕЗВРЕДИТЬ

Ночь.

Не такая ночь, как всегда, когда выключается свет, и остается только аварийное питание, а такая ночь, когда тревога по всему Силопагему, и нужно до рассвета найти…

Разные бывают ночи.

Говорят, где-то даже коллекция ночей есть.

А сколько входной билет стоит, не говорят.

А здесь другая ночь.

Серая какая-то, унылая, как бывает по весне, когда ждешь этой весны, ждешь, а вместо весны приходит какое-то серое месиво, сиротливое-сиротливое, холодное, промозглое, неприютное…

Такая вот ночь.

Ночуют в доме, затерянном в пустом городе. Энка сказал, повыше надо забираться, чтобы видно было, если кто-нибудь в городе появится, а Макс сказал, сильно высоко не надо, а то свет в окне увидят, придут.

Кто придет.

Всякие.

Мало ли. Город-то по центру, на перекрестке трех миров, все три мира из города видны, а ну никак и город из миров виден?

Сидят, ужинают, Макс мясо жарить умеет, Круитни умеет в микроволновке разогревать, Энка ничего такого не умеет, ну да ладно. Зато систему отопления налаживать может.

– А зачем здесь город построили?

Это Круитни спрашивает.

Макс отмахивается.

Не бери в голову.

Чего не бери в голову, мы для чего ушли, чтобы в голову не брать? Те голова на что вообще?

Ну а сама ты такая умная как объяснишь, город откуда?

Так вот и не знаю я…

Крутинти не знает. И никто не знает. А вот есть город, пустой город на перекрестке миров. Мертвые фабрики, пустые магазины, пустые квартиры, заходи и живи, кровати в спальнях ждут своих хозяев, которых нет…

Энка думает.

– А вы заметили, здесь в городе ни одной книги нет? Ни одной газеты?

– Тебе читать нечего? – Круитни сочувственно смотрит на Энку, – вон, я книжек набрала…

– Ага, нам, значит, вкусностей набрать не дала, а себе книжек нахапала, – фыркает Макс.

– Да ну тебя…

– Да нет, я не про то… – Энка хмурится, осторожно потирает шрам, – никаких записей нет… что за город, откуда, зачем…

Энка думает. Теперь Энке никто не говорит, во сколько вставать, во сколько что делать, вот Энка и думает. Оказывается, если не делать ничего, мысли появляются. И страшно даже, как это так, никогда мыслей не было, а тут на тебе, мысли. Энка даже думает, может, опасное это что-то, когда мысли, только спросить не у кого.

– Может… убрал кто-то нарочно записи? – спрашивает Круитни.

– По всему городу ходил и убирал? Да? Лично для нас, чтобы мы не видели? – фыркает Макс.

– Ну… может, их много было. Которые убирали.

– А не много чести нам троим будет? Если бы мы мешали кому, хлопнули бы нас как мух, и дело с концом.

Круитни бледнеет.

– Кому… мешали?

Все трое умолкают, оглядываются, Энка пересаживается, чтобы не сидеть спиной к окну, Круитни хочет закрыть дверь, Макс одергивает её, не закрывай, так вот подкрадется кто к двери, да откуда я знаю, кто, мало ли…

Убирают со стола, Круитни перебирает еду в холодильнике, натыкается на кусок заплесневелого хлеба, тьфу, черт, хороша хозяюшка, ничего не скажешь. Круитни бросает хлеб в мусорку, вот так всегда, то мало возьмут еды, то слишком много…

– Ты чего, а?

Это Макс. Оторопело смотрит на Круитни, не может ничего понять.

– А что?

– А то… рехнулась, хлеб выбрасывать?

– Да с плесенью он, что ты хочешь, с плесенью…

– И что, что с плесенью, ой, какие мы нежные, плесень нам не нравится!

– Ты хоть понимаешь, что это отрава голимая? – Круитни не отступает, не пускает Макса к мусорке, – еще не хватало плесенью травануться…

– Она права, – Энка встает между ними, – нельзя плесень есть… оставь, у нас еды много… очень много…

Макс отступает, бормочет что-то, да вы крыс не ловили, не ели, да вы по три дня без еды не сидели, зажрались…

Ночь.

– И все-таки не понимаю… почему вы ушли?