Время неместное

Роберт настораживается: может, задолжал кому, не отдал, да это давно было, не пойдёт человек ради этого Роберта искать…

Роберт хлопает себя по лбу, ну как же не узнал, это же…

Чего, пацан, не сильно они тебя?

Хлоп, хлоп – и нету…

– А-а, мистер…

Гость пожимает руку Роберта, не называет себя, вот это странно: не называет себя, где это видано…

– А вы, вижу… неплохо устроились.

Роберт настораживается. Если будет просить в долг, Роберт не даст, правило у Роберта: в долг не давать…

– Слышал, в Новую Англию собираетесь?

– Да, сэр, думаю, что смогу развернуться.

– Бросьте.

– Простите?

– Бросьте. Даже не вздумайте.

– Напрасно вы так, сэр. В себя надо верить, я уже купил билет, уплываю завтра, в десять…

Гость наклоняет голову. Думает.

– Ну что же… Давайте, что ли, разопьём на прощание, когда ещё увидимся…

…Роберт еле-еле разлепляет веки, клеем они, что ли, смазаны, или пришиты одно к другому… долго ищет, где пол, где потолок, нет ни того, ни другого, почему комната ходит ходуном…

Теперь нужно понять, ночь или день, вроде похоже на утро, по утрам в конторе солнце падает на большие часы.

Часы…

Роберт вскакивает, как ошпаренный, смотрит на стрелки на взводе, тянутся к полудню… Оторопело оглядывается, билет, билет, вот он, билет, в руках у господина, вот господин рвёт его на мелкие клочки…

– Как вы спали?

У Роберта перехватывает дыхание, нет слов.

– Вы… вы…

– Всего хорошего… мистер Роттервельд.

Уходит, вежливо откланивается; нет сил подняться, вмазать как следует, руки не слушаются, будто сами по себе…

…гическое событие: в ночь на воскресенье в результате шторма фрегат «Виргиния» пошёл ко дну. Как сообщают очевидцы с фрегата «Пилигрим», на потонувшем судне спасти никого не удалось, по причине…

Роберт стучит в дверь. Осторожно. Неуверенно. Вроде сказали, что господин здесь, знать бы ещё, что сказать господину…

– Слушаю вас… мой юный друг.

– Вы… вы…

– Это я уже слышал.

– Вы… я… хотел… поблагодарить вас…

– Не за что.

– Да как же, я…

Господин смотрит на Роберта. Холодно. Пристально. Под этим взглядом снова чувствуешь себя маленьким крольчонком, у-ух, счас отец схватит за ухо: не лазай в погреб, где варенье стоит…

– Ну что же… теперь вы мне верите… мой юный друг?

Однако по-настоящему Роттервельд развернулся уже в Новом Свете: он начал делать бизнес на том, что его современники считали мусором, не заслуживающим внимания. Кто же знал, что через пару лет этот якобы мусор станет…

– Ну что же… мой друг, придётся вам скупать месторождения.

Роттервельд оторопело смотрит на гостя. С ума он сошёл, что ли… так и хочется сказать: вам надо, вы и покупайте.

– Я-то, конечно, куплю, если мне надо… только я хочу дать подзаработать вам.

– Хотите сказать, на этой маслянистой дряни можно заработать?

Роттервельд вспоминает, снова содрогается в омерзении. Ботинки-таки пришлось выкинуть, не отчистил, про брюки и речи нет, домой ехал, в экипаже брезгливо отворачивались, зажимали носы. До сих пор, кажется, воняет, хоть с пемзой оттирайся, хоть с чем…

– Друг мой, вы будете есть на золоте и спать на серебре.

– Ну, хорошо… – Роттервельд поднимает руки, – куплю парочку…

– Не парочку, молодой человек. Все, сколько я вам указал, – гость тычет в карту, – все отмеченные участки.

– Вы меня разорите, сэр.

– Я вас озолочу…

Роттервельд борется с желанием выставить гостя за дверь. Вспоминает «Виргинию». Переводит дух.

– Если… если я не заработаю на этом…

– Никаких если. Без вариантов.

Роттервельд прославился своей способностью находить общий язык с любым человеком. Он никогда не опускался до такой мерзости, как убийство или разорение конкурентов. «Уважение и сотрудничество» – такой девиз Роттервельд повесил над своим рабочим столом, и неуклонно ему следовал.