Правила челолова

А теперь самое поганое, а теперь подняться наверх, обыскивать коридоры, где эта мразь, которую я даже не ранил, где…

…что-то валится сверху, швыряет меня на пол, что-то смрадное, жаркое, массивное, от чего нужно перекатиться на спину, черт, не слезает, рвет когтями, шея, шея, где у него шея, сжать что есть силы, крепче, крепче, мерзкая нечисть с хрипом отваливается от меня, не отпускать, сжимать, сильнее, сильнее, пока у самого не потемнеет в глазах…

…только потом вспоминаю про Ладу с детьми, вернее, не так, странно, что я про них ни на секунду не забывал, они так и стояли все в комнате в моем воображении, Лада и дети, они бы даже испугались, если бы я позволил им испугаться, но я так придумал, что вот эта вот вся дрянь, которая происходит на самом деле, она не коснется моей семьи, моего мира, просто… не коснется…

…вернуться в дом после того, как выкинул трупы с глаз долой, свернуть ковер, завтра придумаю, что с ним делать, не ехать же, в самом деле, в город, чтобы живым оттуда не вернуться… Лада будет ворчать что-нибудь про ковер, ах, да, она не увидит, что стало с ковром.

Задергиваю гардины, обе целые, я уже и забыл, как днем придумал, что Танька половину шторы отрезала… ну вот пусть она сейчас в этой половине шторы и сидит, сильно ей понравилось, а мы сегодня читать будем… вот, Собаку Баскервилей читать будем, мистер Шерлок Холмс, имевший обыкновение вставать очень поздно…

А вот еще что, а пусть Танька и правда в Москву поедет… ну не сейчас, ну потом, когда-то в будущем, и мы все когда-нибудь поедем вместе по белу свету посмотреть балкон Джульетты и могилу короля Артура и все такое, вот следующим летом поедем, а это следующее лето будет каждый год отодвигаться еще на следующее, и Таньке всегда будет десять лет, само собой, она никогда не вырастет, и никуда не уедет…

Надо бы еще соседей придумать, чтобы оживить мертвую деревеньку, вот там пусть старушка какая-нибудь живет, а в доме напротив семейная пара, а еще через два дома… пока не знаю, кто, но кто-то обязательно должен быть…

Душа ин альтиссимо

Возьмите звезду.

Обыкновенную, любую, ту, которая ближе к вам.

Возьмите осторожно, чтобы не спугнуть.

Летите с ней к другой звезде.

Пока будете лететь, согревайтесь теплом первой звезды.

Когда первая звезда погаснет, возьмите вторую звезду.

(Осторожно)

(Чтобы не спугнуть)

Летите к еще одной звезде.

А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Па-а-а-а-да-а-а-а-ю-ю-ю-ю-ю!

Падаю – в бездну, в звезды, в черную колючую пустоту, ищу опору, опоры нет, ничего нет, да черт возьми, да не может же быть бесконечным это падение, ну не может, не может…

А ведь может, еще как может – падаю и падаю в никуда, рассекаю космический холод, обогретый лучами звезды…

Проснуться.

Проснуться.

Проснуться.

Нет, черт меня дери, какое там – проснуться, вот это вот – А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – и было – проснуться, как будто можно проснуться от яви.

Вспоминаю явь – просто чтобы не сойти с ума, крошечный городок на отшибе мира, какие-то дерзкие мечты, поехать, увидеть, покорить, огромная столица, которая потерялась сама в себе и теперь мерзнет на ночных улицах, отчаяние, фрегат, плывущий в никуда, в новый мир, новые надежды, новые чаяния, зеленая полоска земли на горизонте, стук топора, первые домишки, дикие звери в темноте осени за частоколом, крики среди ночи, всполохи факелов, оскаленные пасти, нет-нет-нет-нет, не меня, не-меня-неменя-а-а-а, ночь с хрустом смыкается на моем горле, могильный холод вонзается в разум…

Было же было, и почему я здесь, в бесконечном падении в никуда, это смерть, нет, не смерть, что-то другое, настолько непонятное мне, что…

Возьмите звезду.

Обыкновенную, любую, ту, которая ближе к вам.

Возьмите осторожно, чтобы не спугнуть…

…я не могу вытряхнуть его из памяти – все остальные вытряхивались удивительно легко, стоило выпасть из воспоминаний в сейчас – а этот зацепился за мое сознание, ютится в пустоте космоса, как на холодных улицах столицы, греется у звезды, как у костра в первую ночь на чужой земле…

Возьмите звезду.

Обыкновенную, любую, ту, которая ближе к вам.

Возьмите осторожно, чтобы не спугнуть…

…сегодня я решил побыть жителем тридцатого века, просто так, для разнообразия, чтобы пережить юность в огромном доме посреди других огромных домов, мечты о чем-то большем, грандиозном, величественном, скитания по бесконечному городу, фрегат, летящий в бесконечную ночь, сон длинной в три тысячи лет, первые дни на чужой земле, необъяснимые смерти – как будто ни от чего, судорожное ожидание неминуемого…

Возьмите звезду.

Обыкновенную, любую, ту, которая ближе к вам.

Возьмите осторожно, чтобы не спугнуть…

…сейчас я одновременно звездочет в городке посреди пустыни еще до первых государств – и житель умирающей деревеньки за полярным кругом уже после того, как все государства мира объединились во что-то большее. Должно быть, на меня смотрят косо, я сам на себя смотрю косо, где это видано, чтобы быть двумя сразу, – а ведь получается, удивительно легко, ловко, и крик погонщика в пустыне перекликается с лаем собаки в заснеженных сумерках, и я смотрю на звезды севера, вспыхнувшие в тропическом небе, и полярное сияние растекается над барханами…

Возьмите звезду.

Обыкновенную, любую, ту, которая ближе к вам.

Возьмите осторожно, чтобы не спугнуть…

…я не знаю, что делать, он подходит нам и не подходит одновременно. А так нельзя, если не подходит, нас уже восемнадцать, мы уже сжились, слились, пустили друг в друга корни, откликаемся друг другу в унисон, и если ненадолго замолкает, затихает бурная жизнь одного, – тут же откликается жизнь кого-то другого, и даже само безмолвие звучит между нами. А он не звучит, он выпадает из получившейся мелодии, – неместная судьба, как фальшивая нота, упавшая в мелодию не в то место и не в то время.

Проще свернуть его прошлое и убрать подальше – мы так делали со многими, многими и многими, кто не попадал в ноты наших судеб, – но не зря же мы взяли его, не зря же заметили среди миллиардов судеб, – какой-то фантастический обманщик, мошенник, который обещал людям звезды, но те, кто несли ему несметные сокровища, разумеется, никаких звезд не увидели.

Но ведь он обещал звезды – так, как никто и никогда ни до, ни после него не обещал людям звезды…

Может, нужно было сыграть его на октаву выше или ниже, ин альтиссимо, или как оно там называется, если могут быть у души какие-то октавы. Мы спрашивали у других мелодий, что нам делать – они разводили руками, они не знали, никто и никогда не испытывал ничего подобного…

Возьмите звезду.

Обыкновенную, любую, ту, которая ближе к вам.

Возьмите осторожно, чтобы не спугнуть…

…не понимаете, что это?