Правда по Виргинии

– Именно это я увидел, – сказал Диего.

Я обернулась. Он стоял на пороге кухни с двумя чашками в руках. – Что?

– Тебя. В тот день, разглядывающей афиши в университете. Очки сдвинуты на кончик носа.

Я взяла у него чашки:

– Я не изменилась?

– Нет. Думаю, что нет.

Он продолжал стоять на пороге, прислонившись к косяку и внимательно глядя на меня.

– Мне нравится на тебя смотреть.

Я нахмурила лоб и открыла кран, чтобы сполоснуть чашки.

– Я смотрю на тебя, и вдруг: я тебя вижу.

– Все наоборот.

– Это как?

– Ты меня видишь и вдруг ты на меня смотришь. Я так считаю. На самом деле, неважно. – Я поправилась, потому что пожалела, что превратила такой комментарий в семантическую дискуссию.

В воздухе все еще стоял запах кофе. Мы оба, немного растрепанные, в проникающем в кухню утреннем свете, представляли собой хорошую картину для рекламы кофе.

– И что ты видишь?

– Вижу тебя. Словно я могу одну за одной убрать фальшивых Виргинии и оставить только одну – настоящую. Ты видела когда-нибудь русских матрешек? Так вот, словно остается одна, последняя.

– Как это?

– Уф, – вздохнул Диего. – На самом деле, те, другие, – они не фальшивые, они все – ты. Но они все очень разные.

– Но в целом, какая я?

– Зачем ты это спрашиваешь?.

– Я красивая?

Он усмехнулся и задумался на минуту:

– Не знаю. Иногда. Иногда ты становишься красивой.

– Я умная?

– Не думаю.

Он что, шутит? Нет, Диего не шутил.

– Ты глупенькая. Но мне нравится твоя глупость. Ты фривольная и эгоистичная. – Он говорил медленно, словно перечислял достоинства квартиры потенциальному съемщику. Это были совсем не достоинства.

– Но я тебе нравлюсь.

– Да.

– И что тебе нравится?

– Как ты танцуешь. Как смеются твои глаза. Что ты не умеешь ни говорить, ни ходить, ты ходишь, будто уничтожаешь все и всех на своем пути. Как ты вдруг становишься очень серьезной. Как ты переходишь от смеха к грусти: как будто вода перестает течь из крана.

– Что еще?

– Это такая игра?

– Нет, продолжай.

– Мне нравятся твои родинки и твои лопатки. Что ты вульгарная. Что ты плачешь в кино.

Он немного помолчал и продолжил список, будто забыл что-то важное:

– Ты трусиха, очень всего боишься. И у тебя много предрассудков. Ты старомодная, лучше сказать, незрелая. Кажется, что ты состарилась, не перестав быть ребенком, что ты перескочила из подросткового возраста в пожилой.

Состарилась? Это такая болезнь, называется «синдром Матусалена»: преждевременное старение. Я видела фотографии в журнале. Я вдруг отчетливо увидела себя, такой же, как те дети на фотографиях: маленькой, морщинистой, полысевшей, с нахмуренными бровями.

– Не понимаю, как ты влюбился в меня, – сказала я.

– Мне нравятся твои недостатки. Что ты высокомерная и напыщенная, тебе, прежде всего, важно высказать свое мнение, хотя тебя об этом никто не просит. То есть это недостатки, с которыми можно ужиться. Некоторые не влюбляются в достоинства, им важны именно недостатки, это то что удивляет. Я отлично уживаюсь с твоими недостатками.

– Ты не спросишь меня, какие у тебя недостатки? – сказала я.

– Нет.

– Не хочешь узнать, какой ты?

– Нет. Я тебе нравлюсь таким?

– Да.

– И этого достаточно.

«Мужчины не хотят слышать правду о самих себе. Им это не нужно; они просто не смогут вынести это». – Я записала эти мысли в своей голове. Еще одна статья для «Майо».

Я спрашивала себя, должна ли я чувствовать себя обиженной или разочарованной из-за описания Диего, но мне не было неприятно от его слов, хотя я еще не поняла до конца, что он сказал. Больше всего мне понравилось, что он не сказал: «Ты похожа на свою мать».

Он подошел. Взял мою голову в руки, словно собирался надеть мне наушники.

– Я тебе вот что скажу, – произнес он, – я тебя люблю и принимаю тебя такой, какая ты есть.