Код Месины

Не желаю разговаривать с Анте.

День в школе прошел как обычно, не считая того, что в мобильном телефоне у меня хранился снимок старинного бесценного пергамента, о котором я изо всех сил старалась не думать.

Но именно из-за этого снимка я так обрадовалась, когда Санна заявила, что ей нужно в туалет, – нас как раз впустили в пустую учительскую, чтобы распечатать несколько экземпляров нашей презентации по обществоведению.

– Сейчас вернусь, – крикнула она и выскочила за дверь следом за учительницей, только что оставившей нас одних.

Я быстро огляделась. Несколько низких кресел и диван, обязательная кофеварка и кружки учителей, стоящие в ряд на полке над мойкой. Никого. Я совершенно одна в учительской. Действовать надо быстро.

Достав из кармана телефон, я поскорее переслала снимок на школьный компьютер и нажала Ctrl + P. Когда загудел принтер, я поспешно стерла файл с компьютера. Даже не стала смотреть на бумагу, выползшую из принтера, а быстро сложила ее и засунула во внешний карман рюкзака вместе с телефоном.

Когда вернулась Санна, я как ни в чем не бывало стояла и раскладывала по стопочкам наши распечатки. Хотя щеки у меня горели.

Мне было стыдно делать что-то тайком от Санны. Плохо иметь секреты от человека, которого считаешь своим лучшим другом. Но что я могла ей сказать?

После школы мы с Санной пошли ко мне домой и доделали ту презентацию. Вернее, почти.

Мы сделали шоколадные шарики и съели все тесто прямо из миски, так и не скатав из него никаких шариков.

Посмотрели две серии нашего любимого сериала.

И поразглядывали галерею снимков Санны. Она перестала надевать каждый день новую необычную одежду, как делала всю осень. Теперь она ходит во всем черном. Зато свои идеи необычной одежды зарисовывает на компьютере и выкладывает эскизы на множестве форумов для людей, помешанных на одежде.

– Это гораздо проще, – пояснила мне она. – И никаких ограничений. Но такое я когда-нибудь обязательно сделаю вживую, – и показала мне изображения платья, украшенного перьями и пайетками по всему подолу.

После всего этого мы наконец-то вспомнили, что совсем забыли о нашей презентации. Поэтому закончили уже совсем поздним вечером, и Санна ушла домой.

Тут я уселась за письменный стол. Достала из рюкзака распечатку изображения пергамента и медленно развернула.

Конечно, держать в руках распечатку – совсем не то же самое, что пергамент. Пергамент толстый, толще обычной бумаги, а кусок, который мы получили от Акселя, был такой старый, что у меня буквально покалывало в кончиках пальцев, когда я прикасалась к нему.

Распечатка же – всего лишь картинка на скучной белой офисной бумаге. Но читать здесь было в разы легче, чем на дисплее телефона, где я могла увеличить за раз только маленький кусочек.

Распечатка получилась цветная, так что я могла представить себе, как выглядел оригинал, написанный на желтоватом фоне черными и красными чернилами.

Я открыла страницу в блокноте, в котором обычно делаю записи в школе, и начала писать.

Заметки Малин о пергаменте

Внешний вид

Бумага толстая и пожелтевшая.

Края обтрепавшиеся, неровные.

Текст и картинки нанесены черными и красными чернилами.

Пергамент состоит из двух частей. Моя часть поменьше, часть Месины побольше.

Поверх разрыва красуется надпись большими буквами FIDES SCENTIA. Это означает «вера и наука» – те же слова выгравированы на астролябии.

На той части пергамента, которая осталась у Месины, изображены передняя и задняя стороны астролябии. На передней стороне несколько стрелок. Стрелки такие, какие обычно бывают на звездных часах (то есть астролябиях), но есть и одна дополнительная. Она выглядит как стрела, перечеркнутая у основания. В точности как родимое пятно на руке у Ореста.

На задней стороне астролябии – единственная стрелка, напоминающая серп луны. Это Стрела времени. Еще на задней стороне виднеется множество линий и штрихов. В прошлый раз, когда астролябия была у нас, мы пытались разобраться, что это означает, но так и не смогли.

Но на пергаменте, рядом с изображением астролябии, нарисованы такие же линии и штрихи. Они расходятся по всему листу и образуют нечто вроде карты. Это напоминает карту окрестностей Лерума, которую составил Аксель, когда пытался измерить звездные поля и земные токи.

Слева от карты с многочисленными линиями видна женщина, которая держит астролябию, подвесив ее на какой-то тонкой нити. Выражение лица у нее серьезное, она протягивает руку к стрелкам астролябии.

Справа от линий изображен скелет, он держит астролябию прямо в костях рук. Рот у черепа открыт в странной гримасе, словно он пытается что-то выкрикнуть.

На нашей части пергамента – одна-единственная картинка. На ней изображена струна, натянутая на доске. Из облачка над ней торчит рука, затягивающая винт, чтобы натянуть струну (точно как на виолончели!).

По всей странице вокруг картинок расположен

текст, красиво написанный печатными буквами. Он на неизвестном языке. Думаю, на латыни, потому что FIDES SCENTIA – это латынь.

Стало быть, вот как выглядит целый пергамент, который теперь есть и у Месины тоже. Тот, кто его расшифрует, узнает, как использовать астролябию и какая к ней нужна третья часть.

Но я по-прежнему ничего не понимала. Астролябия, нарисованная на пергаменте, выглядела точно также, как та, что лежала у меня в ящике стола, со всеми своими стрелками. Я никак не могла понять, чего в ней не хватает. Долго-долго я разглядывала изображение женщины, державшей астролябию на веревочке. А потом картинку рядом, с кричащим скелетом. Внутри у меня все похолодело. Все это похоже на предупреждение.

Меры:

1. Выяснить, что написано на пергаменте.

2. Проанализировать ситуацию.

3. Рассказать все Оресту (если это необходимо).

7

– Мама, ты знаешь латынь?

Наверное, звучит глупо – как будто я маленький ребенок, искренне верящий, что мои родители умеют всё на свете. Но моя мама не совсем такая, как большинство мам. Она все-таки гений. Часто, когда я спрашиваю у нее что-нибудь между делом, вроде «Почему небо голубое?», она знает ответ и может все объяснить, приводя параметры, диаграммы и длины волн.

От мамы почти всегда получаешь правильный ответ. Но редко – краткий. Поэтому я все-таки чаще спрашиваю папу.

Это я просто к тому, что с мамой никогда не знаешь, чего ждать, и вполне может случиться, что она ответит: «Латынь? Да-да, выучила за четверть часа, когда мне на днях нечем было заняться».

Но оказалось – нет, латыни мама не знает.

– Я могу угадать несколько слов тут и там, – сказала она, делая большим пальцем углубления в шариках теста, лежащих рядами на противне. – Но прочесть не могу, нет. А почему ты спрашиваешь?

– Да так, просто увидела одну вещь… – пробормотала я. Прошло несколько дней с тех пор, как я распечатала изображение пергамента, и за это время пыталась перевести текст при помощи программы, найденной в интернете. Но хотя программа смогла найти, что слово «Fides» переводится как «вера», a «Scentia» как «наука», мне это мало помогло. Одно слово, другое – понимания всего текста это не давало, и я по-прежнему не улавливала, о чем хочет рассказать пергамент. Мне срочно требовался живой человек, способный перевести это с латыни. Но где найти такого? Мама задумчиво посмотрела на меня, но я поспешила протянуть ей банку с малиновым вареньем. Теперь она занялась тем, что стала раскладывать по шарикам в углублениях – то есть будущему печенью – строго одинаковое количество варенья.

– У меня есть давняя подруга, которая знает латынь, – произнесла она вдруг, даже не глядz на меня. – По крайней мере, я так думаю. Она историк. Но латынь, по-моему, даже историки сейчас не учат.

– Что? Кто? Какая подруга? – спросила я. В жизни не слыхала про такую подругу.