Очнись
Роберт был из семьи ссыльных поволжских немцев. Он свободно читал и говорил по-немецки, в семье с этим было строго, родной язык все-таки. И Владлена с особым рвением стала налегать на немецкий. Она мечтала прочитать в оригинале все книги, которые обнаружила дома у Роберта.
После школы они обычно долго бродили по парку, Роберт читал стихи, Владлена собирала букеты из разноцветия опавших листьев. Шли к нему. Сначала пили горячий сладкий чай с гренками, обсуждали, как будут поступать в медицинский. Потом Роберт учил Владлену немецкому. А в те дни, когда его мать уезжала по делам, он учил ее любви на своей кровати с жестким матрасом. Она спрашивала его, откуда он понабрался опыта, а он отшучивался, что его соблазнила одна взрослая женщина. Владлена удивлялась своему бесстыдству. Ей нравилось слушать, как его хриплое дыхание и ее стоны звучат в унисон.
Их первый раз случился еще летом в Лесном. Они задремали в тени огромного дуба. Владлена проснулась первой, повернулась и буквально уткнулась в Роберта. Она сама поцеловала. Сама захотела впустить его. В эту ночь, уже дома, она несколько раз просыпалась, и трогала свою грудь и живот, не веря, что стала женщиной. Ну что, что ей, так стремительно повзрослевшей, теперь было делать с наивной и чистой Галей? Владлена была так увлечена своей влюбленностью, что никак не отреагировала, когда Галя объявила ей, что уезжает к маме, пока только на каникулы. Ну что ж, может оно и к лучшему. Можно будет все время проводить с Робертом.
Но в самом начале каникул Роберт вдруг куда-то засобирался. Пообещал все объяснить потом, чмокнул в щеку и даже не проводил. Остаток дня Владлена все порывалась идти к нему домой и выяснять отношения. Роберт так ничего и не объяснил, только смотрел на нее как-то по-новому. Владлена отгоняла от себя плохие мысли, прижималась к нему, когда никто не видел, нет – свой, родной, показалось. В последний день каникул вернулась Галя, привезла любимые Владленины конфеты в синей хрустящей обертке, робко заглянула в глаза.
В первый же учебный день Роберт прибежал к ней домой ранним утром. Он никогда до этого не поднимался в квартиру, провожал только до подъезда. Владлена сама просила его, никак не могла решиться познакомить с родителями. Заспанная, она открыла дверь и увидела на пороге Роберта. Владлена удивилась и обрадовалась одновременно. Она зыркнула на дверь комнаты, не проснулись ли родители, и приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать Роберта в губы. Он отстранился.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал куда-то в сторону.
– Что так срочно? – улыбнулась Владлена.
Роберт потер переносицу, шагнул в сторону лестничного пролета, вернулся. Его нервозность передавалась Владлене. Она вся подобралась. А он молча ходил из стороны в сторону и не смотрел на нее.
– Ну, говори! – приказала Владлена ледяным тоном, и внутри у нее тоже все стало ледяным.
– Мы уезжаем, – еле слышно выдавил Роберт. – В Германию.
Хотелось плакать, но она держалась. Она стояла и ждала чего-то.
– Я люблю тебя, – он первый раз сказал ей, что любит. Но от этого стало только еще больнее.
– Когда? – зачем-то спросила Владлена.
– Поезд через два часа.
– Почему ты не сказал мне, что вы собираетесь уезжать? Зачем ты вообще, зачем ты меня, – голос задрожал, говорить она не могла.
– Это все было не точно. Мало кого выпускают. Мы давно… Все это вилами на воде, – оправдывался он. – Владлена, я вернусь за тобой. Я заберу тебя. Я…
Но Владлена не слушала, в висках бухало и бухало. Роберт хотел обнять, а она изо всех сил оттолкнула его и закрыла дверь. Уходи, уходи. Из-за двери было слышно, как он что-то пытается сказать. Почувствовав еще чье-то присутствие, Владлена повернула голову и увидела Галю. На секунду ей показалось, что та пытается сдержать улыбку. Галя кинулась к ней и обняла. Владлена затряслась и разом обмякла.
Сил ходить в школу совсем не было. Она обрадовалась, когда увидела на градуснике нездоровые цифры. Mысленно все разговаривала и разговаривала с Робертом, пыталась доказать ему что-то. Когда аргументы заканчивались, она просто плакала, потом проваливалась в сон. Ей снилось, как она идет по улице, и ее догоняет Роберт, а она ухмыляется ему в лицо, ей некогда, ее ждут пациенты и, вообще, она замужем. То она во сне бросалась ему на шею, а он брал ее на руки и нес до самого дома.
Владлена все никак не поправлялась. Она почти не ела, в основном, лежала и все время молчала. Галя сидела рядом с ней, тоже тихонько плакала и упрашивала попить бабушкиного компота или поесть немного. Мама Владлены не знала куда бежать, и тогда Галя предложила вызвать своего отчима дядю Колю. Он хоть и гинеколог, но врач все-таки.
Дядя Коля приехал, вежливо попросил всех из комнаты, сел на край кровати.
– Владленочка, деточка, – голос его был мягким и ровным, – ты только не злись на Галю, она очень тебя любит и сильно переживает. Она рассказала мне, что, – он запнулся, подбирая слова, – про то, что ты дружила с мальчиком, и он уехал на совсем. Я хочу помочь. И я должен спросить тебя, – тут он снова замолчал. Владлена не понимала, чем он может ей помочь. – В общем, давно у тебя были последние месячные?
Владлена уставилась на дядю Колю. Секунда, другая, она резко села на кровати, и ее прошиб пот.
– Ты только не нервничай еще больше. Все равно надо прийти на осмотр, чтобы сказать точно, – ни тени осуждения или презрения, – Я вижу, ты сильно повзрослела. Но пообещай мне, что не будешь принимать поспешных решений.
Она мелко и часто закивала.
Месячные так и не пришли. Владлена пошла в библиотеку, набрала все, что было о беременности и абортах. Библиотекарша вытаращилась на нее, тогда Владлена заявила, что готовит доклад. Она клала руку на живот и пыталась представить себе их с Робертом малыша. Но сомнений оставалось все меньше. Ну что, что ей, шестнадцатилетней девчонке, было делать. Она позвонила дяде Коле. Он снова приехал, долго разговаривал с родителями Владлены.
Рассказать Гале правду она не смогла, наплела, что дядя Коля уговаривал маму с папой отпустить ее на зимние каникулы к Гале в гости. Галя прыгала от радости до потолка. «Правда, правда?», – спрашивала она и начинала перечислять, в какие музеи и театры они с Владленой пойдут.
В тот день шел снег. Тяжелые лохматые хлопья. Владлена проснулась очень рано, было еще темно. Галя беззаботно сопела рядом. Владлена смотрела, как из темноты в столб фонарного света заносило снежинки, засасывало в круговорот и выбрасывало обратно в пустоту. Она оставила Гале записку, что напросилась на экскурсию в больницу к дяде Коле, что жалко было будить Галю, пусть выспится и сходит в краеведческий без нее, а то кости мамонта и проеденные молью кафтаны навевают на нее страшную скуку, то ли дело хворые женщины.
Дядя Коля объяснил ей, что с ней будут делать. Было страшно, и она вцепилась в его руку. Сделали укол. Десять, девять, восемь… Она вдруг увидела Роберта, он что-то говорил ей. Она не могла ничего разобрать и только переспрашивала. Пошел снег и заслонил Роберта от нее. И сквозь пелену она наконец смогла разобрать – убийца.
Галина
Галина привезла с дачи миксер. Вообще, много чего пришлось привезти. У Ани ничего не было толком, ни тебе силиконовых форм, ни разъемных. Подмешивая в сладкую яичную смесь пышную белоснежную муку, Галина улыбалась. Сейчас Борис приведет Ванечку из школы, а шарлотка почти готова. Борис будет ворчать, что от Ванечкиного звонкого голоса уши у него закладывает. И она опять улыбнулась.
Галина периодически посматривала через открытую дверь в Анину комнату. Как будто Аня могла куда-то деться. Бедная девочка. Ну зачем она это сделала. Хорошо, что дома теперь. Ванечку-то в больницу не пускали.
Галина поставила шарлотку в духовку и присела отдохнуть в кресло-качалку напротив Аниной кровати. Наваливалась дрема, Галина пыталась бороться с ней, а то пирог сгорит. Но глаза закрывались сами собой, набегалась уже за полдня. И Галине привиделось, будто большой палец у Ани на руке пошевелился. Сон испарился тут же. Галина встала и внимательно пригляделась. Ничего. Подошла и осторожно прикоснулась. Наверное, щекотно было бы обычному человеку. Нет, никакого движения. Показалось, точно показалось.
– Бабушка, – кричал Ванечка из коридора, – чем пахнет?
– А как ты думаешь? – и Галина поспешила в коридор, прикрыв за собой дверь к Ане. В голове крутилась какая-то назойливая мысль, но Галина не успела ее додумать.
Вечером она читала Ванечке, лежавшем поверх одеяла в любимой штопанной-перештопанной пижаме, которая была ему мала и которую он не давал выбросить, потому что ее купила мама.
– Бабушка, можно тебя спросить?
– Конечно, милый.
– Почему Жанна сказала, что ты мне ненастоящая бабушка?
Галина почувствовала, как щеки начинают гореть, хорошо, что лампа светит на книгу, а не ей на лицо.
– Потому что, – она попыталась унять дрожь в голосе, – потому что некоторые люди, когда боятся чего-то, то начинают говорить и делать всякие гадости.
– А чего она боится? – допытывался Ванечка.
– Что твой папа любит твою маму.
– Что он поцелует ее, и она проснется?
– И Жанна останется у разбитого корыта, – и Галина щелкнула Ванечку по носу.
– И мы снова будем жить втроем, как раньше? Мама, папа и я? А ты будешь приходить к нам в гости? – и Ванечка обнял ее за шею.
– Ну все, все, милый, давай-ка уже спи.
– Бабушка, а что, если мама не проснется? – и Ванечка вдруг заплакал. Галина прижала его и тоже заплакала.
– Мы будет ждать и надеяться. Я буду рядом, милый. Всегда буду заботиться о вас с мамой.
Галина гладила Ванечку по голове, пока он не успокоился и не уснул, и представила его подростком с ломающимся голосом, который все реже забегает к матери в комнату и уже устал надеяться, что она очнется.
Анна
Интересно, почему его голос со временем так мало изменился. Я слышу и вспоминаю, как он козу бодатую мне в детстве делал. Ни тембр почти не изменился, ни интонация эта, «как бы чего не вышло», немного заискивающая даже. А коза бодатая мне нравилась, вернее, не коза, а то, что папа меня потом хватал под мышки и подкидывал, и обнимал, и шептал на ухо, что я его самый любимый котя. И я ему отвечала, что котя хочет мороженого. И мы покупали мороженое у тетечки в белом халате и колпаке. И я фантазировала, что это докторша, и вообще все доктора такие, добрые и угощают мороженым. И мама тоже, она ведь доктор.
– Боря, чего ты молчишь?
– Ну, Галя…
– Что «Ну, Галя»? Трудно тебе, что ли?
– Ну, я как будто сам с собой разговариваю.
– А чего ты шепчешь тогда, если как будто сам с собой? Это же твоя дочь все-таки.
– Дочь, дочь. Ну она лежит, как бревно.
– Боря!
– Боря, Боря. А что, нет? Ноль реакции. Слышит она что-то или нет, как понять?
– А не надо ничего понимать. Ты представь, что слышит и все понимает. И вообще, чтобы Анечка вышла из комы побыстрее, надо с ней разговаривать почаще, держать за руку. Сам ты бревно.
– Ну, Галь. Ты думаешь, я не хочу что ли, чтобы Аня выздоровела? Побыстрее бы. Можно было бы нам на дачу вернуться уже.
– Ну все, все, иди уже давай за хлебом, болтаешь не по делу.
Я уже не слушала. И как они до сих пор не разошлись. По любому поводу препираются. Когда я с Ванечкой поселилась у них, все время спорили, когда ему гулять, спать, есть. Меня даже не спрашивали. Я и не лезла. Мне просто нужно было замедлиться и прийти в себя. Дрыхла до обеда. Стала на свидания к Антону бегать. Даже собралась в театр вернуться, хоть на один выход в месяц. А потом Галина предложила оставить Ванечку им. Оставить им. Как это? Потому что я плохая мать? Интересно, маме она тоже предлагала меня отдать ей? Я не стала разбираться, собралась и ушла, с Ванечкой, обратно к Антону. И снова не могла заставить себя с ней разговаривать. Как это возможно – предложить отказаться от своего ребенка, да еще таким елейным тоном.
Вот она так всегда. Всегда как бы с самыми лучшими намерениями. Не знаю, может, я придираюсь. Она просто случайно оказывается не в том месте и не в то время, и происходит что-то плохое, а она ни при чем. Как тогда, на нашей с Антоном свадьбе. Мне так хотелось поверить, что можно начать все сначала. Я позвала папу. Я надеялась, придет мама. Как-то узнает и придет. Я даже спросила папу, не в курсе ли он, что с мамой. Он ответил как-то уклончиво, не глядя на меня, мол что-то где-то от кого-то слышал. Я подумала тогда, что, наверное, они общаются, может быть, они снова общаются. Мама придет на свадьбу, мы обнимемся и будем оплакивать нашу разлуку и наши обиды, у меня потечет тушь, мама скажет «ну вот, что за невеста», а я засмеюсь от счастья. А Галину я не позвала. Ну и пусть обидится. Но Галина пришла, с папой. Папа, мямля, не смог не взять ее. Она улыбалась и показывала папе, куда поставить большую коробку. Суетилась, старалась помочь. Меня это раздражало, я уговаривала себя не портить самой себе свадьбу. Пока мы ждали приглашения в основной зал, я вертела головой и искала знакомое лицо. Рядом толпились гости пары, которая должна была регистрироваться после нас. Невеста, похоже, была уже навеселе. Жених оправдывался, что Люсенька очень нервничала, и он дал ей коньячку.
– У вас с собой? – спросила я жениха.
Он вытаращился на меня. А потом закивал и позвал паренька с алой лентой через плечо. Тот достал фляжку из внутреннего кармана пиджака, который ему был явно велик, и протянул мне. Я глотнула, проследила, как тепло опускается из горла в ступни, и немного выдохнула. Галина привела папу и велела никуда от меня не отходить, потому что в любой момент позовут, кто невесту поведет, бегай его ищи. Папа тоже приложился к фляжке. Антон беззаботно болтал со своими друзьями, которых я совсем не знала. Я продолжала блуждать взглядом по лицам. Где-то у самого выхода, между спинами чьих-то гостей я увидела, даже скорее почувствовала ее взгляд. Секунду я колебалась, потом рванула туда, к выходу. Пьяненькая Люсенька закачалась где-то сбоку и начала падать, схватившись за мою фату. Тут же подскочила Галина, стала причитать и прикалывать обратно фату, отобранную у непутевой Люсеньки. Я пыталась отмахнуться, повернуться туда, где я видела маму.
Когда фата, наконец, заняла свое место, нас позвали в зал регистрации. Папа схватил меня за руку и потянул туда, где нас уже ждала сотрудница ЗАГС, женщина в строгом костюме с почему-то скорбным лицом. Я обернулась и увидела только силуэт в закрывающихся дверях. Регистраторша долго бубнила что-то про доверие и взаимное уважение, а я стояла и еле сдерживала слезы. Чтобы не потекла тушь, и Галина не стала бы вытирать ее своим правильно выглаженным и аккуратно сложенным платочком.
Глава 2
Галина
Галя мялась у забора. «Шизгара» гремела на весь парк. Толкнул под локоть пробиравшийся в самую толпу парень с красной повязкой. «Прекратить крики!» – дружинник пытался приструнить девиц в обтягивающих мини, повизгивающих от восторга и пялящихся на ребят из местного, но очень популярного ВИА. Галя не танцевала. Как-то не очень у нее получалось, да и с кем. Пристроиться к незнакомым людям ей даже не приходило в голову, а Владлена только презрительно фыркала в ответ на предложение пойти на танцплощадку. Так что Галя стала бегать туда тайком.
Она еле заметно притопывала ногой и беззвучно подпевала. Робко поглядывала по сторонам, вдруг кто-то наблюдает за ней и пригласит, когда будет медляк. Почти у входа, как будто все еще сомневаясь, стоял молодой человек. Внешность у него была самая обычная, ничем не запоминающаяся, прямо как у Гали. Всю дорогу домой Галя ругала себя, что не решилась пригласить его на белый танец. А если он больше не придет? Раньше она его на танцах не встречала, может, он случайно один раз зашел. Галя запрещала себе надеяться, но все равно всю неделю в голову лезли какие-то картинки, где ее рука лежит у него на плече, а он обнимает ее за талию.
В этот раз она долго вертелась перед зеркалом, примеряя подаренную мамой юбку, которую все не решалась надеть, очень уж обтягивала ее худые бедра. И даже слегка подкрасила губы. Подходя к танцплощадке, Галя замедлила шаг, чувствуя, как у нее колотится сердце. Под огромным во всю доску объявлением «Вход в джинсах запрещен» торчали чьи-то ноги в джинсах. Галя улыбнулась, отдала зажатые в потный кулачок тридцать копеек и нырнула в толпу.
Она заставила себя протолкнуться туда, где было особенно плотно и танцующие то и дело невзначай прикасались друг к другу. Галя сначала вся сжалась, но постепенно расслабилась. Наверное, подействовали разгоряченные, почти в унисон двигающиеся тела вокруг, как будто какие-то шаманские пляски. И она затанцевала, для себя, без зырканья по сторонам, просто для удовольствия. Когда солист запел ее любимую «Колыбельную», и все мгновенно разбились на пары, Галя осталась на месте, обняла себя за плечи и прикрыла глаза. Спи, ночь в июле только шесть часов. Пока не заиграла следующая песня, Галя так и стояла с закрытыми глазами. А когда открыла их, уперлась взглядом в того самого нескладного парня. Он смотрел на нее, не отрываясь, но не подходил. А она пошла снова к забору, где всегда стояла до этого вечера. Прислонилась, пригладила волосы. Он подошел.
– Вы не против, если я тут рядом с вами постою?
Такой забавный, стеснительный. Галя кивнула.
– Вон тот парень патлатый весь вечер жует волосы свои. Неприятно, но не могу от него оторваться, – как будто извинялся он.
– Ой, это вообще-то очень опасно, можно так себе нажевать кишечную непроходимость, волосы же не перевариваются.
Молодой человек смотрел на Галю с удивлением и некоторым восхищением.
– И это, кстати, не невоспитанность, а нервное. У него, видимо, хронический стресс, – несло Галю.
– Вы врач?
– Медсестра. Ой. Но медсестра тоже много должна знать и уметь. И вообще…
– Да что вы, я ведь совсем не… медсестры не хуже врачей нисколько. Но мы даже не познакомились! Меня зовут Борис.
– Галя. Галина.
Борис оказался инженером. Сказать, почему пошел учиться на инженера, он не мог. Все шли, и он пошел. Галя рассказала, что у нее получилось примерно так же. Она даже не знала, кем хочет стать. Подруга позвала поступать в медицинский. Галя не поступила с первого раза. Да и со второго. Поработала санитаркой год. Насмотрелась всякого. Решила в медучилище пойти. А теперь снова в больнице. И подруга там же, ординатуру проходит.
Борис всегда слушал Галю очень внимательно, с интересом, по крайней мере, так ей казалось. Сам говорил мало. И она, вдохновленная его вниманием, болтала без умолку. Хотя везде ее считали тихоней и молчуньей. Танцплощадку, на которой было слишком громко, они довольно скоро заменили на прогулки по набережной, с которой поворачивали на аллею и шли до Октябрьской площади. Оттуда рукой было подать до Галиного дома, но они петляли по переулкам, а потом долго стояли у подъезда. Галя ждала, что Борис однажды поцелует ее. Можно будет разрешить ему больше до свадьбы? Все, с кем она работала, были замужем, а если и нет, то невинность давно уже потеряли, и в сестринской обсуждали такие подробности, на которые у Гали не хватало воображения. Но Борис не целовал.
Галя думала над тем, как бы разнообразить их встречи, и тут как раз у Владлены случился день рождения. Общежитие медработников – тот еще оплот трезвой жизни, поэтому праздник намечался на износ. Галя эти вечеринки не очень любила, но это же Владленка, и повод вытащить Бориса куда-нибудь. Галя сделала над собой усилие и спросила Владлену, нельзя ли ей привести с собой еще одного человека. Владлена не стала скрывать удивление, но и не расспрашивала. Галя снова сделала над собой усилие, когда приглашала Бориса. Зря боялась, Борис, как и Владлена, легко согласился.
Галя пришла пораньше, чтобы помочь. Как всегда, кое-что забыли купить, и она вызвалась сходить в магазин, чтобы немного продышаться после прокуренной комнаты. Обратно шла в расстегнутом плаще, было предчувствие чего-то важного. Когда она вернулась, Борис уже сидел на табурете и держал в вытянутой руке пепельницу, в которую Владлена небрежно стряхивала пепел, рассказывая что-то про родовые пути. Борис не смущался, слушал, раскрыв рот. Но не так, как слушал Галю. Глаза у него блестели по-особенному. Гале захотелось что-нибудь уронить, чтобы оба они повернулись и увидели ее. Но она стояла молча, пыталась понять, почему скрутило живот и закололо в груди. Она поставила авоську рядом с дверью и вышла из кухни. На нее налетел уже еле стоявший на ногах Мишка, полез обниматься, стал совать ей в руку стопку с водкой. Она хотела отказаться, как всегда, но передумала, выпила залпом, горло обожгло с непривычки. Через секунду стало тепло и легко, она засмеялась, обняла Мишку и потащила его в комнату, где уже распевали песни и кто-то спрашивал, куда пропала именинница.
Анна
Я сбежала. Не сразу. Сбежать сразу у меня не хватило смелости. К тому же, я все еще на что-то надеялась. Дурочка. Формально я закончила школу и уехала поступать в театральное в Москву. Вот кто действительно, по-настоящему сбежал, так это мама. Наказала нас. В первую очередь, меня. Ведь я монстр. Но я до сих пор не знаю, кто из нас был виноват больше, она или я. Только мама не стала разбираться, просто уехала. Совсем, чтобы не нашли. Больше я ее не видела никогда, кроме того случая на свадьбе. Галина осталась со мной. Без нее я бы тогда не справилась. За это я ее и возненавидела. Она помогала и поддерживала. Меня. И папу. И осталась насовсем в нашей жизни, в нашей квартире. Как будто она всегда была здесь, а мамы не было. И с папой мы стали чужими. Галина была клеем, на котором мы еще держались. Папа винил меня, хотя упорно не показывал вида. Если бы не мое предательство, так бы и жил в иллюзии семейной жизни.
Я собирала вещи и слышала, как Галина уговаривала папу пойти меня провожать, а он мямлил что-то невнятное, но и так было понятно, что не пойдет. Я не взяла ничего из того, что мне покупала Галина. А остального у меня оказалось не так уж и много. Зачем-то затолкала в чемодан толстенный акушерский справочник, все что осталось от мамы. Уж она постаралась стереть себя, ничего не оставила из своих вещей. Что не забрала, демонстративно вынесла на помойку. Галина хотела кое-что отнести обратно. Но папа запретил. Я даже удивилась жесткости в его голосе. Только этот проклятый справочник лежал на столе, раскрытый на статье про аборты.
Галина увязалась меня провожать. Я сказала, не надо, но она упорно шла за мной до остановки. Потом, когда я думала, что уже все, увидела ее в соседнем вагоне трамвая, и на вокзале она, как тень, шла за мной по перрону. Я уселась на свое место в плацкарте и старалась не смотреть в окно. Краем глаза я видела, что Галина стояла под окном, пока поезд не тронулся. Мне даже показалось, что она шла за поездом. Я дождалась, когда проверили билеты, и завалилась спать. С утра повторяла отрывок и стихи для вступительных. К обеду в животе урчало так, что ни о чем другом думать я уже не могла. От еды, которую мне собрала Галина, я отказалась. И теперь малодушно жалела об этом. Я полезла в сумку за деньгами, чтобы купить что-нибудь на остановке. Денег у меня было немного, даже не знаю, на что я рассчитывала. Я почти сразу наткнулась на пакет. Все-таки Галина умудрилась незаметно что-то мне подсунуть. Там были бутерброды, завернутые в фольгу, вареные и уже очищенные яйца в баночке, и конверт. Я отложила конверт и накинулась на яйца и бутерброды. Я ела и смотрела на конверт, раздумывая, открывать его или нет. Боялась, что будет письмо, которое я не хочу читать, с объяснениями, которым я не поверю. Но там были деньги, от которых я тоже дома, гордо задрав нос, отказалась. Деньги и больше ничего. Я даже не поняла, расстроилась я или обрадовалась.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
