– Доброе утро, господин бука, – хрипит Тора, потягиваясь.
– Скорее – добрый вечер.
– Чего задумался? Стряслось что-то?
– Ничего. С днем рождения. Я… сюрприз приготовил.
– Честно?
Я вытаскиваю спрятанный под половицей проигрыватель. Свой проигрыватель, с трещиной по центру. Кролик потребовал, чтобы я подарил именно его. Тора любит музыку. Я купил ей кассету с композициями Тартини.
– Ничего себе!
Хлопушка обнимает меня и прилипает губами к моему лбу. Я сдавленно кряхчу.
– Спасибо, спасибо, спасибо, Захар! Я обожаю Тартини! Давай завтра ко мне пойдем, и я сыграю тебе на скрипке? А еще я начала писать песни! Оценишь?
Из моего кармана выпадает кассета с «Наутилусами».
– Хм… Давай ее послушаем!
– Нет, – отрезаю я.
Мои любимые песни кричат о диагнозе «Что-то не так». Если бы я включил их своему доктору, тот бы сразу упек меня в психушку, а Торе и без того чересчур много обо мне известно.
– Нет, – повторяю я громче.
Растяпа, как же я мог забыть, что у девушек «да» – это «нет», а «нет» – это «да»! Что у них в мозг встроен маленький генератор антонимов.
Тора бесцеремонно хватает кассету, пихает ее в проигрыватель и подскакивает. Громкость зашкаливает, раздевает меня до костей, колет тело нотами. Дом пронизывают родные ритмы и интонации «Наутилусов».
Нет, я не выдержу взгляд этот из-под бровей.
Глаз – правильный квадрат на пустой голове.[11 - Здесь и далее цитирование песни «Квадратные глаза» группы «Наутилус Помпилиус».]
Песня обнимает нас липкими строчками, и Тора танцует. Я краснею. Делиться музыкой – явно не мое.
Коса обматывает Хлопушкину шею.
Улиц измерен конец, но всякий раз
Взгляд упирается в стену квадратных глаз.
Тора летает под потолком. Ее тело словно забыло о гравитации.
Я хочу прекратить это, выключить то, что принадлежит лишь мне, но Хлопушка прижимает палец к губам и приземляется рядом.
Песня заканчивается.
– Он похож на человечка с огромными глазами. – Тора поглаживает проигрыватель, как уличного кота. – А что, если… – И, достав из кармана фломастер, рисует на подарке улыбку. – Настоящий человечек.
– Я бы назвал его Вячеславом Геннадьевичем[12 - Речь идет о вокалисте группы «Наутилус Помпилиус».].
Через дыры в крыше за нами следит луна. Ворон притворяется, что спит, – не скрипит, не трещит, не плюется в нас штукатуркой. Даже Zahnrad тикают тише обычного.
Тора скользит пальцами по моему животу. Она – мой кролик. Ждет у норы, а я никак не осмелюсь нырнуть в ее мир.
Закрой глаза. Хлопушка говорила, что это помогает перебарывать страхи.
Пошли на три буквы сомнения. Живи. Позволь себе жить.
Я мысленно повторяю совет Торы, как молитву.
Ее пальцы добираются до лица и застывают у губ.
Мир Хлопушки совсем близко.
Ближе, чем луна.
Я целую Тору. На вдохе, сжав кулаки до дрожи. Жмурясь так, что во тьме начинают мерцать звезды.
Закрой глаза – и ты увидишь ночное небо.
Закрой глаза – и ты увидишь кролика.
Мягкие-мягкие локоны. Хрупкое-хрупкое тельце. В сантиметре от меня бьется сердце. Если протяну руку, прикоснусь к нему. Оно мое.
Мое.
Я обнимаю Тору. Хотя нет – я обнимаю вечность. Млечный Путь, северное сияние, тонкие ростки травы.
Хлопушка отстраняется и поглаживает мое запястье мизинцем.
– Я бы поселилась здесь. Не пожалела бы денег на ремонт. Купила бы кучу пластинок и граммофон. Танцевала бы под твои любимые песни. Ты бы жил со мной? Пожалуйста, я не смогу без твоих веснушек.
– Да.
А я – без аромата яблок.
– Ворон… Ты бы играл в прятки с нашими детьми?
Вопрос дается Торе с трудом. Она выплевывает его, как раскаленную колючую проволоку.
Ворон хлопает оконной рамой. Значит, согласен.
– У меня гениальная идея, – шепчет Тора. – Обведем наши ладони, как те люди, что жили здесь? Я принесла мелки.
Ворон не реагирует на эту «гениальную идею», и я, чувствуя, как пылают щеки, уточняю у него:
– Ты же не против?