Но я боюсь ее настроения-сладкой-ваты. Знает ли Тора, что я псих? Дошло ли до этой дурочки, кто разбил окно в Ласточке?
Я пообещал себе сохранить тайну. Пусть Хлопушка считает, что я нормальный. Что у нее завелось НЛО. Что мир сошел с ума.
Лишь бы я был обычным в ее глазах.
Как же я любил перед школой заходить к Ворону! Но Тора все испортила и тоже начала навещать дом по утрам. Я уступил. Теперь мое время – вечером.
Она обводит мелком наш рисунок Облака.
Я обвожу.
Не сговариваясь, мы создаем расписание. Ворон спрашивает меня о Торе. Невдомек ему, почему мы до сих пор не объяснились.
Но о тайнах лучше молчать. Иначе какие это тайны?
По крайней мере, я так считал. До тех прекраснейших пор, пока Тора не разрушила наш распорядок и не явилась к Ворону вечером.
Застала врасплох, чего уж отмазываться. И вот я уже чувствую себя комаром, превратившимся в кашу от удара ладошкой.
– Как ты меня нашел? – интересуется Тора. Хамка, даже не здоровается. – И что ты здесь забыл?
Она взлохмачивает кудряшки и морщится. Кармашек платья оттопыривается под весом содержимого. Я в курсе, что там, – пачка мелков. У нас одинаковые. Тора пришла обводить Облако, чтобы Ворон не скучал.
Мои щеки полыхают – температура поднимается, не иначе. Сколько там максимум? Сорок? Сорок два? А у меня внутри пятьдесят. Я плавлюсь. Надеюсь, Ворон не расстроится, если я растекусь по полу кровавой лужицей.
– Что. Ты. Здесь. Забыл?
– Гуляю. А ты?
Я обычный мальчик, не Кирпич и не шизик, люблю заброшки и играть в классики, честное-слово-поверь-пожалуйста-я-нормальный.
Ворон тихо хихикает. «Не смешно», – мысленно одергиваю его я.
– Это ты нарисовал кота, – подытоживает Тора. – Долго еще ждать?
– Чего жать?
– Правды!
– Мне было скучно, и я решил…
Она хватает меня за запястье. А коготки-то острые! Точно кошка.
– Я не буду обзываться, Захар. Неужели твой котелок до сих пор не переварил, что мы… два сапога пара?
На ее ресничках блестят слезы.
– Врешь.
Я высвобождаюсь и достаю мелок.
Тора дружит с кучей девчонок, которые не обзывают ее Кирпичом. Торины предки не твердят, что с дочуркой «что-то не так». Она не выращивает овощи. Ее не водят к врачу. Ей не пытаются удалить фантазию.
А я грызусь с Пашкой. Скармливаю унитазу кругленькие таблетки, как дохлых рыбок. Общаюсь с домами.
Вывод: Тора хочет забрать у меня Ворона.
– Я не вру, Захар, – всхлипывает она. – Я принесла тебе жареных орехов. Будешь?
Она протягивает мне целый кулек.
– Почему тебя не водят к врачам? Мы ведь психи, разве нет?
– Ласточка теперь меня слушается.
Моя кожа продолжает плавиться. Готов поклясться, на лбу огромными красными буквами проявилась надпись: «ШИЗИК».
– Поздравляю…
– Она сама выключила свет и заперлась, когда я легла спать. Я оживила ее пять месяцев назад. Она совсем кроха, мало что умеет.
Тора подается к часам Ворона и гладит их мизинцем.
– Что? – вспыхиваю я.
Штукатурка не сыплется, потолок не рушится. Дом подпускает ее к сердцу, словно это парк развлечений.
Предатель!
– Ворон, ты чего? Ты доверяешь ей больше, чем мне?
– Однажды она не побоялась штукатурки. А я побоялся швырнуть в нее булыжником, – хрипит Ворон. – Не обижайся…
– Да пошли вы!
Я бросаю кулак в стену и мчусь на улицу.
Небо заволокло тучами, сумерки размыли поселок. Я ускоряюсь, чтобы не исчезнуть во тьме, несусь мимо дремлющих домов и, когда внутри все не только кипит, но и болит, вырываюсь на пляж.
Да, предки ждут меня к ужину, но сегодня я опоздаю.
На берегу нет хижин – чем не идеальное место?
Море штормит. Шепчет, шуршит и плещется, но в школе нас не учат его языку. Сколько бы историй оно поведало?
Я снимаю ботинки. Волны облизывают ступни – холодно. Как раз, чтобы остыть.
Предатель, предатель, предатель.