#Бояться нужно молча

Стук-стук. Стук-стук.

А дальше – тишина. Я ослепла, оглохла, заблудилась во мраке. Но мне все равно. Я вдвойне заслуживаю кошмары. Заслуживаю обнуление. Заслуживаю.

Глава 4

Что-то мягкое и теплое обволакивает тело. Мне приятно слышать тихие разговоры и шаги. Но…

Почему так болит голова?

В нее будто налили кипящей воды и встряхнули.

Я распахиваю веки и вижу белый потолок. Ярко, до чего же ярко.

Колышутся занавески, открыто окно, сквозняк хлещет меня по высунутой из-под одеяла лодыжке.

Что со мной случилось?

Силюсь вспомнить – не получается. Я в больнице. Почему? Как я здесь оказалась?

Я закатываю рукав кофты. На запястье зеленеет индикатор. Значит, дело не в нем.

Пытаюсь подняться – затылок тянет к подушке, невидимая сила вжимает меня в постель, и я не смею сопротивляться.

Набрать Кира? Или родителей? Но они в командировке, им лучше позвонить вечеро…

Стоп.

Элла. Сестренка.

Словно внезапно налетевшая темная буря, в мой рай врываются воспоминания. Спокойствие гаснет, словно вывеска магазина с рассветом.

Десятки седых макушек. Десятки мутных пар глаз без жалости и сожаления.

Я не спасла Эллу. Я отдала ее не Утешительницам – двум роботам в человеческом обличье. А ведь она не опасна.

Я встаю и понимаю, что кровать слишком высокая. Или мне чудится?

Соберись, Шейра.

И беги, беги, беги… Быстро. Чтобы забыть, чего заслуживаешь дважды.

Ноги совсем меня не держат, и я вынуждена опереться на кровать. Кипяток в голове превращается в раскаленный пар, я – в беззащитный комок слабости.

Громко выдыхаю и чертыхаюсь. Тело не слушается. Я падаю. Холодный пол пропитан запахом хлорки.

Я багровею от стыда: за мной наблюдает Утешитель – мужчина лет сорока с бородой, заплетенной в косичку.

– Куда вы собрались, Шейра? – Он поднимает меня и укладывает в кровать.

– Мне… пора.

Утешитель садится рядом.

– Пойдете. Когда подлечитесь.

– Что произошло?

– Вы почти обнулились.

– Как мне вас называть?

– Джон.

– Почему, Джон? Ведь я была в маске. – При упоминании о недавних событиях болезненно сводит скулы.

Он задумчиво чешет бороду.

– У вас планемия. Понимаете меня?

В детстве я слышала от родителей нечто подобное. А сейчас сжимаю кулаки и стискиваю зубы так, что вот-вот их сломаю.

– Вам нужно успокоительное.

– Нет, пожалуйста! – прошу я странным высоким голосом. Слова мне не принадлежат.

Не я контролирую тело – оно контролирует меня. Я ищу, за что бы ухватиться, и не нахожу. Руки и ноги танцуют в собственном ритме и тянут, тянут меня в пропасть.

Когда бешеная карусель разгоняется до отметки «потеря сознания», в вену вливается спасительная жидкость. Я расслабляюсь.

– Умница. – Утешитель выкидывает шприц в урну.

На тумбочке возле кровати загорается планшет. Джон читает.

– Не томите, – прошу я.

– Ваша карма не задерживается в организме. – Он смотрит на меня с сочувствием. – Сколько бы вы ни пополнялись, сколько бы благородных поступков ни совершали, она будет иссякать. Я подсоединился к вашему индикатору. – Утешитель показывает на планшет. – Вы больны с детства? Вас уже лечили?

– Да, – выдавливаю я. – В девять.

Но я ничего не знаю о том, что это за болезнь. Родители решили не предупреждать, что изо дня в день я балансирую на острие ножа. Наверное, именно об этом «рецидиве» шла речь в последнюю нашу встречу.

– И пятнадцать лет все было нормально? – удивляется Джон. – Такое случается из-за стрессов. А вы как раз пережи… – Он замолкает, видя, как я тереблю простыню. – Извините.

– Нет, продолжайте. Что с моей сестрой?

– Она в третьем блоке. Не волнуйтесь, там о ней позаботятся.

Я горько фыркаю.