
Единожды восстав
…
Утреннее солнце, проникая в высокие своды окон, позолотило тяжелые бархатные портьеры, легло шелковой тенью на покрывающие столики прихотливые узоры, ласково заглянуло в уголки кресел. Согретая солнечными лучами, комната смотрелась светло и приветливо. Утро вновь застало Хорвина притулившимся в кресле. Хорвин размышлял.
Он впервые увидел жилище Дарти, и теперь думал о том, как любой дом отражает дух своего хозяина. Особняк был буквально заполнен произведениями искусства. Картин хватило бы, чтобы украсить приличных размеров дворец, здесь были собраны самые разнообразные коллекции от часов всех видов и форм до вееров, а подбор скульптуры делал честь любому музею. В доме находилась замечательная библиотека, стояли три рояля и одно пианино, был прекрасный зимний сад. Отсутствовала лишь популярная в обществе коллекция оружия, что служило лишней иллюстрацией миролюбия Дарти. В целом, особняк Дарти со всем правом можно было назвать домом ценителя жизни во всех ее проявлениях.
Под стать своему дому смотрелся и хозяин. Стройный, изящный, одетый со вкусом, в котором не было вычурности, он производил впечатление сошедшего с полотна персонажа картин Возрождения. Хорвин отметил, что годы женитьбы не изменили Дарти, ясный взгляд его голубых глаз сохранял мальчишескую живость, движения были по-прежнему легки и беспечны.
Его поведение во вчерашний вечер изумило Хорвина и заставило задуматься. Ни одна черточка лица Дарти, ни один жест не выдавал его беспокойства или тоски. Перед Хорвином был принимающий гостя радушный хозяин. Он был, что называется, в ударе. Оживленная улыбка не сходила с его лица, он сыпал остротами, каламбурами, читал стихи. По окончании обеда Дарти развлекал Хорвина с Элисой пением, аккомпанируя себе на рояле. У него оказался чистый, хотя не очень сильный тенор. Романсы, которые он исполнял, были не знакомы Хорвину, хотя одни стихи он узнал, они принадлежали самому Дарти. Элиса тоже выглядела другой, гнев сменило выражение тщеславного довольствия, она внимала всему, что говорил или делал Дарти, она смеялась его шуткам и периодически оглядывалась на Хорвина, проверяя, какое впечатление на того производит ее муж. И Хорвин со всей отчетливостью осознал, что Дарти – более сильный противник, чем могло представиться на первый взгляд.
Хотя, размышлял Хорвин теперь, сидя в кресле и ожидая, пока спустится готовая к отъезду Элиса, может ли он считать Дарти своим противником? Имеет ли он право вмешиваться в жизнь Дарти и разрушать его семью? В своем стремлении помочь Элисе понимает ли он, что для той лучше? Яркая, но полная разочарований жизнь с Дарти или унылая, однообразная жизнь, которую может предоставить ей Хорвин? И чего хочет сама Элиса? Осознает ли она это? Вчерашнее ее поведение не давало ответа. А вот Дарти, подумал Хорвин, понимает, чего хочет его жена, и понимает это лучше, чем и Хорвин, и сама Элиса.
Между тем спустился Дарти. Сегодня он выглядел по-другому, на лице не было следов ни тревоги, ни вчерашнего оживления. Обменявшись приветствиями с Хорвином, Дарти опустился в соседнее кресло, откинул назад голову и прикрыл глаза. Он смотрелся спокойным и даже как будто умиротворенным, и лишь исходившее от него ощущение усталости было следом той бури, которая пронеслась в его душе только что.
Не желая тревожить Дарти, Хорвин заговорил о постороннем. Он спросил, откуда тот узнал романсы, что исполнял вчера. «Они – мои», – ответил Дарти рассеянно.
– Как твои? – изумился Хорвин. – Что ты иногда пишешь стихи, я знал. Но что ты занимаешься еще и музыкой?
Звучащее в его голосе удивление заставило Дарти встрепенуться.
– Не занимаюсь… – ответил он. – Так, иногда… Придет в голову мелодия, ляжет на строчку. Само собой получается. Кое-что я записываю…
– Само собой… – задумчиво повторил Хорвин. – Да, понимаю. У тебя все делается само собой. И ничего – всерьез.
Глаза Дарти блеснули с оттенком лукавства:
– Погружаться всерьез – это, скорее, твоя привычка.
– Да, можно сказать и так, – согласился Хорвин. – Но где нет серьезного отношения, там не хватает и прочности.
– Может, ты и прав, – потянул Дарти задумчиво. – Но если слишком серьезно погружаться, можно ведь и не вынырнуть, разве нет?
На это Хорвин ничего не ответил.
Так они и сидели молча, Хорвин – повесив голову на грудь, Дарти – задумчиво глядя перед собой, пока в гостиную не вплыла хозяйка. На этот раз Элиса была одета не для дороги, ее платье лилового шелка можно было отнести к домашним. Лицо ее несло тот покой, что наступает после сразу примирения. И Хорвину стало ясно, что она скажет еще до того, как Элиса произнесла:
– Я остаюсь.
Глава 13
Почтовые станции давних времен заменяли современные бензоколонки. Машина нуждается в заправке, лошадь – в отдыхе и кормежке. И с ритмическим постоянством вдоль дорог располагались перевалочные пункты, на которых можно было как сменить лошадей, так и дать отдых самим путешественникам.
Почтовая станция Малый Клин представляла собой несколько неказистых домишек, прилепившихся к дороге у лесной кромки. Здесь была граница освоенных земель, отвоеванные некогда у непроходимой чащи поля заканчивались, и начиналась сплошная, тянущаяся на многие километры стена леса. Несколько дорог расходились от станции в разные стороны, одна из них осторожно вклинивалась в глухую стену деревьев, слегка раздвинув ее в этом месте, потом стыдливо ныряла под лесные своды и скрывалась из глаз. Остальные три дороги, более широкие и ухоженные, неспешно растекались по окружающим полям.
Постоялый двор помещался в длинном одноэтажном доме, вытянутом вдоль самой широкой из дорог. Несколько комнат с самой простой меблировкой: узкая, продавленная кровать, маленький столик да пара колченогих стульев – вот и все, на что мог рассчитывать постоялец. В обед подавали жидкий суп да некое жаркое неясного происхождения. В другое время можно было испросить чаю, все остальное пропитание постояльцам приходилось изыскивать самим. У хозяев ютившихся рядом со станцией домишек можно было разжиться яйцами и свежим хлебом. Все это вот уже третий день составляло питание Юлиты и ее отца.
Юлита не жаловалась. Отец с детства приучал ее к жизни в спартанских условиях. Он увозил дочь из дома, и той приходилось жить и на постоялых дворах, и в крестьянских избах, и даже просто в лесу в шалаше из веток и сухой травы. Мать пыталась возражать против этих экспедиций, но Хорвин был непреклонен. Он считал, что привычка обходиться лишь самым необходимым закалит его дочь.
Теперь он мог наблюдать результаты своих усилий. Все житейские неудобства девушка принимала с должным небрежением.
Юлита была поглощена одним чувством – она ждала. Ждала своего героя. Она свято верила, что он придет.
Хорвин смотрел на дочь не без гордости. Охваченная разгорающимся пламенем первой любви, Юлита была прекрасна. Отец посвятил ее в свои планы и удовлетворением отметил, что намерения его девушку не испугали. В предстоящем испытании Юлита не увидела для себя ничего нового, зато оно давало возможность проявить себя ее возлюбленному. Она была уверена, что Айтон справится.
Порой, когда Хорвин глядел на свою погруженную в мечты дочку, ему также хотелось, чтобы Айтон Дарагон проявил себя достойно. Пусть он покажет себя с лучшей стороны, пусть докажет, что способен не только брать, но и давать. Но потом Хорвином овладевали сомнения, Он не представлял, чтобы Дарагон мог сделать счастливым кого бы то ни было, кроме себя самого.
…
И вот он явился. Произошло это утром третьего дня. Хорвин с дочерью только что окончили завтрак и вышли прогуляться. Хорвин первым расслышал неясный стук копыт, доносившийся со стороны леса. Поворот дороги скрывал всадника.
Поглощенная наблюдением за большой перламутровой бабочкой, Юлита ничего не замечала, но отец ее насторожился: всадник ехал от Хардона. Стук копыт делался все яснее, и вот между деревьями замелькал синий мундир.
– Юлита, – быстро произнес Хорвин. – Иди в дом.
Юлита уже стояла посреди дороги и смотрела из-под руки на приближающегося конного. Жесткие каштановые кудри, горделивая осанка не оставляли сомнений, кто это.
– Юлита, – повторил отец. – Мы должны объясниться наедине. Ступай.
Привычка к подчинению сделала свое дело. Юлита с сожалением отвернулась и пошла к постоялому двору. Хорвин прикрыл за ней калитку и встал рядом. Всадник уже спешился и теперь неспешно подходил, держа лошадь в поводу.
– Тимка! – крикнул Хорвин. – Прими коня.
Возле лошади появился парень в серой полотняной рубахе. Усмехнувшись, Айтон кинул ему поводья, и парень повел коня по направлению к конюшне. Теперь Айтон и Хорвин стояли друг против друга. Правая рука Айтона покоилась на торчащем из-за пояса пистолете.
– Я ждал тебя, – сказал Хорвин.
Айтон вскинул брови.
«Вот как!» – говорил его взгляд.
– Я ждал тебя, – повторил Хорвин. – Ждал, чтобы отдать тебе свою дочь.
Неприкрытое удивление заставило Айтона сделать шаг назад. Его лежащая на пистолете рука соскользнула вниз.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, – ответил Хорвин, – что отдам тебе свою дочь при одном условии.
– При каком? – голос молодого человека прозвучал хрипло.
– Я отдам тебе Юлиту, если она будет согласна на это.
Айтон упрямо мотнул головой.
– Она уже дала согласие, – сказал он. – Вы можете спросить ее сами.
– Я знаю, что она согласна сейчас, – ответил Хорвин. – Я отдам тебе дочь, если она не переменит свое мнение через неделю.
Рука Айтона снова легла на пистолет.
– Так… – медленно проговорил он. Глаза его были прищурены. – Так… А что произойдет за эту неделю?
– Я объясню, – коротко ответил Хорвин.
…
Хорвин кивнул головой на стоящую у забора лавку. Оба присели. Айтон держался очень прямо.
– Не знаю, говорили ли тебе, – неторопливо начал Хорвин, – но отец мой долгое время служил егерем в одном крупном поместье в окрестностях Хардона.
Айтон повернулся. На лице его отобразилось удивление.
– Нет, я этого не знал. – Он пожал плечами, – однако вы не похожи на егерского сына.
– Твое удивление вызывает то обстоятельство, что человек столь простого происхождения занимает достаточно высокое положение? Отвечу. Тут сыграли свою роль и мои собственные усилия, и хорошее воспитание, полученное от матери, особы знатной по происхождению. Впрочем, речь сейчас не об этом.
– А о чем же идет речь? – В голосе Айтона звучало нетерпение.
– Я расскажу. Но прежде один вопрос… Скажи, лошадь, на которой ты приехал – почтовая?
– Да, – коротко ответил Айтон.
– Это хорошо. Ты сможешь оставить ее здесь, тебе она больше не понадобится.
Тут же Хорвин увидел, как лицо его собеседника вспыхнуло.
– Предоставьте мне самому решать, что я буду делать с нанятой мною лошадью, – бросил он с вызовом.
– Обо всем, что тебе предстоит делать, – ответил Хорвин примирительно, – ты примешь решение сам. Однако, ты слишком горячишься, я еще не перешел к сути.
– Хорошо, – вздохнув, Айтон уселся поудобнее. – Хорошо. Я вас слушаю.
– Еще несколько слов в отступление… Потом ты поймешь, какое имеет значение то, о чем я рассказываю. Так вот, о моем отце. С детства он учил меня основам своей профессии. Я много времени проводил с ним, обучался владению оружием, приемам охоты и всему другому, что необходимо тому, кто находится в лесу. И хотя в настоящий момент я – городской житель, как многие, я не утратил прежних умений. Дочь свою я тоже приобщал к лесу, хотя в меньшей степени, ведь она – женщина. Теперь о тебе…
Он видел, как молодой человек подобрался. Теперь он слушал, не перебивая.
– Мне хотелось бы знать, где прошло твое детство, в городе или в сельской местности?
– Я родился в городе, – сказал Айтон.
– И, как я могу предположить, леса тебе знакомы мало.
Собеседник Хорвина усмехнулся:
– Вовсе не знакомы. Вы это хотели услышать?
– Во всяком случае, я предполагал, что это так. Твоя манера поведения изобличает в тебе коренного горожанина.
Молодой человек резко развернулся.
– И что же вы хотите предложить мне, коренному горожанину? – спросил он. Уголки рта его кривились.
– Я собираюсь проделать обратный путь в Хардон по лесу, – сказал Хорвин. – Мы выйдем отсюда, снаряженные всем, что нужно и двинемся, минуя дорогу, напрямик, через чащу. Я обладаю всеми необходимыми для этого умениями. Я смогу найти дорогу, я умею добывать пропитание, я знаю, как приготовить укрытие. По моим расчетам весь путь, если не вмешаются непредвиденные обстоятельства, займет около десяти дней. – Он возвысил голос. – Я предлагаю тебе, Айтон, проделать этот путь вместе со мной и моей дочерью.
Айтон слушал внимательно. Когда Хорвин закончил, он задумчиво склонил голову.
– Вы предлагаете мне отправиться с вами, – медленно повторил он. – Зачем? Какой интерес мне пускаться в эту авантюру?
– Как мне кажется, интерес есть. Интерес попытать свои силы в том, чего никогда не делал прежде.
Его собеседник прищурился.
– Бросаете мне вызов?
– Да, бросаю. Хочу убедиться, что тебе по плечу любые трудности.
Молодой человек вскинул голову.
– А если я не хочу вас ни в чем убеждать?
– Не хочешь убеждать меня? Охотно верю. Но тебе предстоит убедить еще и Юлиту.
Дарагон напряженно выпрямился.
– Убедить Юлиту? – повторил он. Голос его прозвучал хрипло. – Договаривайте. Договаривайте все до конца.
– Изволь. Мы проделываем все описанный мною путь вместе. Если по окончании его моя дочь будет по-прежнему иметь желание стать твоей женой, я дам свое согласие. Более того, если это условие будет выполнено, сразу после нашего возвращения я объявляю о вашей официальной помолвке, и, как только минует необходимый срок, вы с Юлитой обвенчаетесь. Вот мое предложение. Тебе решать, соглашаться с ним или нет.
Айтон молчал очень долго. Наконец он повернул голову.
– Вы дадите мне обвенчаться с вашей дочерью, если я проделаю с вами весь этот путь через чащобы, и Юлита после этого не откажется от меня? Все так? Я правильно вас понял?
– Да, все так.
– А почему я должен вам верить? Как я могу быть уверен, что это – не ловушка?
– Ты в Хардоне уже не один месяц. Наверняка ты наводил обо мне справки. Ты слышал, что я – бесчестный человек?
Айтон покачал головой.
– Кроме того, с нами пойдет моя дочь. Разве это – не достаточная гарантия.
– Возможно.
– Тогда, – подытожил Хорвин, – дело за тобой. Ты можешь согласиться, можешь отказаться. Решай.
Айтон смотрел на свои руки.
– А что думает Юлита? – спросил он после паузы.
– Юлита уверена, что ты справишься.
– Вот как! – повторил он тихо. – Ну что ж…
Айтон медленно поднялся. Хорвин видел его лицо сбоку. Скулы молодого человека затвердели, взгляд серых глаз сделался жестким.
– Вы не оставляете мне выбора, – сказал он. – Я иду с вами.
Глава 14
Отрывки из путевого дневника Хорвина
10 июля
Сегодня вечер второго дни пути. Движемся мы медленнее, чем я рассчитывал. Юлита быстро устает, и часто приходится останавливаться на отдых. Как я заметил, эти задержки нервируют нашего героя, он чувствует себя в лесу неуверенно и рвется поскорее отсюда выбраться.
Впрочем, я его понимаю. Лес ему знаком лишь как уютный и легкодоступный уголок для пикника да не слишком интересная ему стена из деревьев, что тянется вдоль большинства наших дорог. Он впервые очутился в необъятной лесной чаще. Он впервые представил себе, что значит ощущать себя ничтожной песчинкой перед огромным морем, простирающимся вокруг на дни пути. Быть может, он впервые почувствовал свою слабость, а это – большой удар по самолюбию для такого гордеца, как он. Вряд ли он понимал, на что идет, когда давал свое согласие.
Однако, к чести его надо отметить, что он держится. Я не слышу от него ни стонов, ни жалоб, ни просьб об облегчении. Он честно тащит на себе свою часть груза и не пытается свалить его на меня или, тем более, на Юлиту. Вчера он принимал активное участие в устройстве нашего ночлега и не сел отдыхать, пока все не было готово. Пожалуй, Ровина была права, когда утверждала, что в этом парне сокрыто многое, что нам пока не ведомо. Без сомнения, он – человек сильный, и сила его не только в энергии и настойчивости. Я увидел, что в нем достанет и внутренней дисциплинированности, что удивительно для такой стихийной личности, как он, и понимания, в какой момент следует без споров подчиниться.
Но в чем беда Айтона Дарагона, так это в его болезненном самолюбии. Он воображает, что должен быть лучше во всем. В сравнении с приятелями ему, как правило, удавалось удерживать свои позиции. Но здесь этот парень очутился в совершенно новой для себя ситуации. Ничего удивительного, что он не может ловко разжечь костер, хотя с распространением спичек сделать это стало гораздо проще, что у него не получается с легкостью устраивать укрытие. Видно, что он старается, он внимательно прислушивается к моим советам, но без опыта такие вещи не даются, и Айтон ощущает себя слабаком. Это его бесит, и внутреннее раздражение его растет. Так же было и, когда мы с ним занялись охотой и по очереди прикладывались к единственному взятому мною ружью. Айтон обнаружил тогда, что на одно его попадание я делаю три удачных выстрела. Прежде он мнил себя великолепным стрелком и теперь негодует.
Обращает он это раздражение даже не на меня, на человека, затащившего его сюда, а на ни в чем не повинную Юлиту. Складывается впечатление, что ее он винит, что очутился в таком не лестном для него положении. Уже несколько раз я наблюдал, как он повышает на нее голос, и моя девочка смотрит с недоумением, пытаясь понять, в чем провинилась. Бедняжка, она еще не знает, что есть люди, которые в своих несчастиях готовы винить всех вокруг. Как видно, наш молодец относится к их числу. Вот еще одно качество, что высветило в нем наше предприятие.
11 июля
Сегодня днем путь нам пересекла небольшая речушка. Мне удалось отыскать вполне приличный брод. Глубина там не превышала длину ноги. Я прошел первым и подал сигнал, что можно двигаться остальным. И тут наш герой быстро заходит в воду, забыв об остающейся на том берегу Юлите. Он легко перебирается через реку, а несчастная девушка так и стоит одна у кромки воды. Только выбравшись, Айтон обращает на это внимание. Он раздраженно кричит, чтобы она не трусила и шла следом за нами. Бедная девушка начинает неуверенно подбирать свои юбки, и тут я криком останавливаю ее и вхожу в воду снова. Перейдя речку обратно, я беру свою дочурку на руки и ступаю в воду третий раз. Переправа благополучно завершена, и мы разводим костер, чтобы мужчины могли просушиться. Благодаря моей помощи Юлита почти не промокла, однако репутация ее друга теперь несколько подмочена. Сам он не замечает этого, он слишком поглощен собой, но я вижу те недоуменные взгляды, что Юлита все чаще обращает к своему возлюбленному.
13 июля
Опять удили рыбу. Айтону уже лучше удается справляться с этим непростым делом. Он вообще хорошо все схватывает. Но, несмотря на его успехи, кучка выловленной мною рыбы больше, и внутренне он бесится. Он органически не способен переносить проигрыш. Негодование свое сегодня, как и прежде, он срывает на Юлите. Чистя рыбу, девочка слишком завозилась, наш герой принялся раздраженно ее отчитывать. Просто прийти на помощь ему, конечно, не пришло в голову. Пришлось сделать это за него. Наградой мне был благодарный взгляд дочурки, что несказанно меня порадовало. Со дня той несчастной потасовки в казино Юлита сторонится меня, но теперь все чаще я замечаю, что ясный светящийся взгляд моей девочки обращен не на героя ее мечтаний, а на ее недостойного отца.
16 июля
Препятствие, которое встретилось нам сегодня, оказалось значительно серьезнее всех предыдущих. Мы в пути уже больше недели, и не только Юлита, но и наш удалец накопили усталость. Отнимают силы поиски пищи. Выматывает ежедневная рутинная работа по устройству ночлега. Не отпускает постоянное напряжение из-за боязни отстать, потеряться, сбиться с дороги. Я постарался научить Дарагона основным приемам ориентирования, я объяснил ему, как определить направление пути, если он останется один. Но, конечно, он по-прежнему не чувствует себя уверенно. Юлите проще. Она свято мне доверяет, поэтому не беспокоится. Айтон же не доверяет никому.
Теперь путь наш преградило огромное болото. Обход его занял бы слишком много времени, и я принимаю решение идти напрямик. Это не просто тяжело, это опасно. Теперь уже не только мужчинам, но и нашей несчастной девочке пришлось по колено погрузиться в вязкую, липкую грязь. Перед каждым шагом мы пробуем дорогу длинной палкой. Идти очень трудно, но останавливаться нельзя, время близится к вечеру.
Я вижу, что Юлита изнемогает. Вот усталость заставляет ее сделать неверный шаг, несчастная девочка оступается и погружается в воду по пояс. Мы оба находимся одинаково близко от нее, но на помощь Юлите кидаюсь я. Дарагон не двигается с места. Пока я вытягиваю дочь из трясины, он молча на это смотрит. Но это не равнодушие, нет. В его взгляде я читаю раздражение, дикое раздражение. Он злится на болото, на Юлиту, на меня, быть может, даже на себя самого. Когда Юлита вновь оказывается на относительно твердом месте, я даю ей хлебнуть из своей фляги, и мы двигаемся дальше. Этот участок был самым опасным, дальше начинается подъем наверх, и, наконец, мы выбираемся на твердую почву. Все мы, как один, валимся на землю и долгое время лежим без движения.
На этот раз Айтон поднялся первый. Что он понял, что почувствовал, пока моя девочка тонула, а он на это смотрел, я не знаю, но у меня сложилось впечатление, что теперь он старается оправдаться. Он сам набрал хвороста, сам разжег костер, вскипятил воды и заварил для нас всех чаю. Присев возле Юлиты, он предложил ей кружку горячего живительного напитка. Он не умеет проявлять заботу, и все движения его выглядели неловко и неуклюже, но это была именно забота. Он опять показал себя с другой стороны. Сколько в нем еще скрывается этих граней?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: