Идущие навстречу. На перепутье
Следующим утром он упустил и вторую свою возможность. Когда он уже заканчивал завтрак, размышляя, не остаться ли сегодня дома и не попытаться ли снова объясниться с женой, в дверь столовой прокралась Элиса. На ее темно-синем платье, вопреки обыкновению, не блестело никаких украшений, волосы не рассыпались локонами, а были аккуратно собраны сзади. Но ни этот, не свойственный ей облик, ни непривычно робкие движения не обратили на себя его внимания. Он не увидел, не понял, что Элиса пришла говорить с ним, что ей есть, что сказать, и принесенное ею известие может все переменить. Он лишь ощутил, как знакомая тяжесть сдавливает ему грудь и стесняет дыхание. Отодвинув недопитую чашку с кофе, Хорвин встал. Элиса напряженно застыла у двери. Не глядя в ее сторону, Хорвин быстро вышел, и лишь аромат ее духов, сильных, душных, пахнув на него, заставил его ускорить шаги.
И он ушел на службу, оставив, тем самым, судьбу своей семьи в неловких элисиных руках. Уже через полчаса после его ухода Элиса постучалась в дверь ровининой комнаты.
…
Робко переминаясь с ноги на ногу, Элиса жалась у входа. Ровина не смотрела в ее сторону, укрывшись в глубоком кресле, она зябко куталась в шерстяную шаль. Глаза ее были отсутствующими, неясно было, слышит она или не слышит свою навязчивую посетительницу. Обычная уверенность изменила и Элисе, всегда бойкая и громогласная, сейчас она едва мямлила и запиналась.
– Ровина, нам надо поговорить. Дело в том, что я… Мне… Мне надо сказать тебе…
В наступившей паузе тихо прошелестели ровинины слова:
– Я тебя слушаю.
– Я… Ты… Понимаешь, я должна сказать тебе… Я… Я очень люблю Хорвина. Я давно уже его люблю.
– Я знаю, – голос Ровина оставался ровным и чуть слышным.
– Вот! Понимаешь, я люблю его, и поэтому… поэтому все и случилось!
Ровина не отвечала. Она продолжала глядеть куда-то вдаль, как будто эти неловкие признания ничего для нее не значили. Лишь тоненькая складка, легшая на ее чистый лоб, могла показать внимательному наблюдателю, что выносить присутствие кузины ей нелегко. Но Элиса не способна была замечать чужие страдания, влекомая лишь собственными переживаниями, она продолжала обрушивать на кузину свои чувства.
– И теперь я оказалось в очень сложном положении. Я даже не представляю, как мне жить дальше. Ведь я не просто обесчещена, я ношу в себе плоды нашего с Хорвином союза. Понимаешь? И что же мне делать?
Ровина впервые проявила признаки оживления. Выпрямившись, она посмотрела на кузину.
– Ты ожидаешь ребенка? Вашего с Хорвином ребенка? Я правильно тебя поняла?
Элиса опустила глаза.
– Да, – шепнула она еле слышно.
Ровина не отрывала от нее напряженного взгляда.
– Ты в этом уверена?
– Да, – подтвердила Элиса тихо. – Я уверена.
Глаза Ровины потеплели.
– Это же хорошо! Какая ты счастливая!
– Счастливая! – горько повторила Элиса, – Как ты можешь говорить такое! Я же стану изгоем, ты понимаешь, изгоем! Меня нигде не будут принимать. Я окажусь вышвырнутой из общества, понимаешь ты это? Как же мне жить тогда? Я этого не вынесу, жить всеми отвергнутой я не смогу! Не смогу, понимаешь!
Лицо ее скривила гримаса, она почти кричала, она выкрикивала то, что истерзало ей душу. Она не могла больше нести это в себе одна, она давно нуждалась в союзнике, и то, что она вывалила свою боль на еле живую Ровину, объяснялось не элисиным бессердечием, а ее неспособностью справиться самой. Она торопилась освободиться от своей ноши, переложить ее на другого, у нее даже не хватило сил подождать, чтобы дать Ровине отойти от собственной душевной травмы.
И Ровина, все понимающая Ровина, как этого и хотелось ее кузине, поспешила взвалить ее трудности на свои худенькие плечи. Поднявшись из своего кресла, она ласково обняла Элису.
– Какое все это имеет значение, когда у тебя будет малыш!
– Да не хочу я этого малыша! – выкрикнула та нервно. – Я жить хочу, понимаешь, жить! А с ним это станет невозможным!
Ровинины глаза сразу сделались строгими.
– Никогда не отказывайся от ребенка! – сказала она серьезно. – Ребенок – это дар, и он несет счастье.
Но мысль эта не могла принести Элисе успокоения.
– Мне он принесет только несчастье! – возразила она упрямо.
Ровина успокаивающе поглаживала ее руки и тихо уговаривала:
– Нет, Элиса, нет! Ты просто не понимаешь этого. Ты растеряна, испугана, и не способна увидеть главное. А главное то, что в твою жизнь войдет малыш. Твой малыш, твой и того человека, которого ты любишь. Он объединит вас, понимаешь? – Элиса напряженно смотрела на нее. – А как сделать, чтобы появление на свет твоего ребенка не сломало жизнь тебе? Это можно устроить, на это еще есть время.
Оставив кузину, Ровина отошла к окну и задумчиво оперлась о подоконник. Тоненькая фигурка ее была решительно выпрямлена, к ней начинала возвращаться свойственная ей энергичность.
– Мне надо подумать, Элиса, мне надо подумать, – сказала она, оглянувшись на кузину. – Прошу тебя, оставь меня одну, мне нужно принять важное решение.
Через час Ровина легким шагом вошла в элисину комнату. В руках у нее белел конверт.
…
Первой, кого увидел Хорвин, вернувшись вечером домой, была Элиса. Она была иной, чем утром, теперь шаг ее был тверд, а взгляд исполнен сознания собственной значимости. Хорвину сразу бросился в глаза белый конверт, что она сжимала в руке.
Он спросил сумрачно:
– Что тебе нужно?
Элиса протянула ему конверт.
– Я должна отдать тебе это. Ровина оставила тебе письмо.
– Письмо? – не отрывая взгляда от Элисы, он машинально взял конверт в руки. – Почему она пишет мне письмо, почему не хочет поговорить со мной сама? И почему передает это письмо через тебя? Какое ты имеешь к нему отношение?
На лице Элисы был вызов. Она твердо ответила:
– Об этом ты можешь прочесть сам. В письме все изложено.
Глаза его скользнули к конверту и снова вернулись к Элисе.
– Ты знаешь, о чем это письмо?
Она утвердительно нагнула голову. Хорвин нервно стиснул конверт.
– Что ты натворила, пока меня не было? Что здесь произошло?
Она выдержала его пристальный взгляд.
– Прочти письмо, и ты все узнаешь.
Конверт белел в его руке. Ровининым размашистым почерком на нем было написано: «моему мужу Хорвину лично». Внезапно ему сделалось страшно. Он торопливо распечатал письмо. Внутри находился один густо исписанный листок. Хорвин стал читать. Он прочел письмо один раз, поднял глаза на Элису и начал читать снова. Слова письма холодом отдавались у него в груди. Дочитав, он в третий раз пробежал глазами конец и поднял голову. Увидел элисин выжидающий взгляд. Напряженно сжал листок.
– Теперь ты мне скажешь, что произошло в этот день? Ты говорила сегодня с Ровиной?
Элиса гордо расправила плечи.
– Да, говорила.
– Что ты ей сказала?
– Правду.
– Какую правду?
– Правду о том, что я ношу под сердцем ребенка. Нашего с тобой ребенка.
К гневу, что тяжелой волной начал переливаться у него внутри, примешивался страх. Элиса стояла пред ним, и в черных глазах ее поблескивали торжествующие искорки. Жесткой рукой он стиснул ее ладонь.
– Почему ты сказала об этом Ровине? Почему не я узнал все первым?!
– Пусти! Да пусти же, ты мне делаешь больно! – Рванувшись, она выдернула руку и, отскочив, принялась растирать покрасневшую кожу. – Смотри, что ты сделал!
– Отвечай! – голос его дрожал от ярости. Отступив от него подальше, Элиса выкрикнула:
– Я сказала ей, потому что она должна это знать!
Он сделал шаг к ней.
– Где она?!
Элиса снова отступила.
– Она ушла.
– Куда ушла?!
– Она совсем ушла. Оставила нас с тобой вдвоем. Она отдала мне это письмо и ушла из дома.
Внезапно он почувствовал, что ему не хватает воздуха. Письмо выскользнуло из ослабевших пальцев.
– Как ушла из дома? Ушла… – проговорил он прерывающимся голосом. – К… когда она ушла?
– Сегодня утром.
Невидящим взглядом он посмотрел на Элису, на белевшее на полу письмо, снова на Элису. Правая рука его беспомощно комкала рубашку у ворота, от стиснувшего горло спазма ему было трудно дышать. Пошатываясь, он направился к выходу. Остановился у двери, постоял напряженно склонив голову. Вернулся назад. Потратил несколько драгоценных мгновений, чтобы поднять ровинино послание, аккуратно сложить его и спрятать на груди, и только после этого бегом бросился вон из дома.
Его кошмар начался снова. Снова он метался по городу в поисках жены.
Часть II
Глава I
Родной мой!
Я знаю, как ты сожалеешь о том, что произошло. Я не буду говорить, что ты не сделал мне больно, ибо твой поступок ранил меня даже сильнее, чем поступок Элисы. Она совершила то, что от нее и ожидалось, ты же заставил меня усомниться в моей вере в тебя.
Но почему бы это ни получилось, нам уже не изменить последствий случившегося. Я потеряла нашего малыша, а Элиса носит под сердцем твоего ребенка. Какой бы она ни была, но она сможет подарить тебе ребенка, а я – никогда. Я не смогу больше ничего дать тебе.
Я могу простить тебя, но я не могу дарить тебя любовью, ибо я – пуста. Только горечь и тоска остались в моей душе. Так что оставь меня идти дальше своей дорогой и постарайся примириться с Элисой. Я молю тебя, ради нашей прошлой любви, береги ее. Я молю Бога, чтобы вы смогли обрести счастье. Прощай.
Ровина.
Хорвин знал это письмо наизусть. Он носил его у сердца и каждым вечером, перед тем, как лечь, вновь перечитывал. Прошло почти два месяца со дня исчезновения Ровины, но боль его не стала меньше. Первые дни он отчаянно метался, пытаясь найти жену, долгое время он отказывался верить, что Ровина ушла из его жизни. И лишь постепенно в душу стало просачиваться осознание, что Ровины нет и больше не будет, что теперь предстоит учиться жить без нее.
Жизнь, между тем, продолжала идти своим чередом, и ему пришлось включиться в ее обычный круговорот. Как и прежде, он ходил на службу, даже с большим рвением, чем раньше, исполнял свои обязанности, пытаясь таким образом занять свои мысли и отвлечь их от той страшной пустоты, которая воцарилась у него внутри. Как и в прошлой свой, счастливой, жизни, по вечерам он возвращался домой, только теперь эти возвращения стали тягостны, и он искал предлог, чтобы оттянуть их. Но он не проводить время с друзьями, напротив, он старался избегать их, он умел разделять с другими радость, но не горе. Поэтому он предпочитал бродить в одиночестве, ведя бесконечный мысленный разговор с той, которой теперь не было рядом.
Местом, где, как ни странно, он теперь часто бывал, стал детский приют.
Из окна кабинета госпожи Порейры просматривался приютский двор, и Хорвину были видно, как два маляра, прервавшие свою работу, закусывают. Удобно устроившись на стоящей около стены скамейке, они дружно жевали огромные ломти хлеба. По-видимому, у обоих было хорошее настроение, звуки их веселого смеха внутрь комнаты не доносилось, но его можно было понять по их оживленным лицам, по тому, с каким воодушевлением оба поочередно прикладывались к бутылке. А вот мне давно уже не доводилось смеяться, с каким-то ожесточенным равнодушием подумал Хорвин. Стоящая рядом с ним госпожа Порейра неодобрительно покачала головой, ее осуждение вызывало не веселье работников, а до сих пор не покрашенный большой кусок стены. Солнце уже клонилось к закату, и ясно было, что и сегодня работа закончена не будет. Высокая, солидная дама, одетая в строгое черное платье, госпожа Порейра одним своим видом вызывала уважение. Уже больше десятка лет она руководила этим заведением, через ее руки прошли сотни воспитанников, и Хорвину нередко делалось неуютно, когда он встречал взгляд ее внимательных, суровых глаз. Он отвернулся от окна и посмотрел на большие часы, ведущие, как и все часы, свой мерный, бесконечный отсчет времени.
– Сегодня ровно пятьдесят дней, как Ровина ушла из дома, – обронил он задумчиво.
Строгие глаза госпожи Порейры обратились к нему.
– Вы по-прежнему считаете дни?
Он подавил вздох.
– Я не могу считать дни до ее возвращения, вот и веду этот печальный счет. От нее не было никаких вестей?
Вопрос этот он задал без всякой надежды, и, как и ожидал, в ответ услышал сухие слова.
– Вы знаете, что если бы это случилось, я бы сразу вас известила, – госпожа Порейра вновь неодобрительно покачала головой, но теперь это неодобрение относилось к Хорвину. – Пора уже, господин Ристли. принять уход вашей жены, как данность, и перестать сосредотачивать все свои помыслы на бесплотных мечтаниях. Вам следует научиться находить в жизни иные источники для удовлетворения.
– Возможно, вы и правы, – согласился он, избегая ее строгого взгляда. – Но я не в состоянии последовать вашему мудрому совету. Забыть о ней, перестать о ней думать – это выше моих сил.
Но госпожа Порейра не признавала слабости, голос ее был суров.
– Вам есть, чем заняться. Я знаю, что у вас остались родные, вы можете посвятить вашу жизнь им. – Хорвин вскинул на нее свои внезапно потемневшие глаза – он подумал о той, что сейчас дожидалась его дома. – Потом, вы делаете много нужного. Благодаря тем богатым покровителям, чье внимание вы смогли привлечь к нашему нищему приюту, у нас делается ремонт, воспитанники больше не мерзнут в старой изношенной одежде. Разве осознание сделанного вами добра не приносит вам чувство удовлетворения?
Хорвин покачал головой.
– Я всего лишь пытаюсь замолить свой грех. Все это я должен был делать давным-давно, когда еще моя жена была со мной рядом, и тогда бы она не пропала.
Голос его предательски дрогнул, и он поспешил отвернуться к окну. Было видно, как воспитанники парами заходят в калитку. Сначала прошли мальчики в синих мундирчиках, за ними следовали девочки, одетые в одинаковые капоры и сверкающие белыми воротничками.
– Возвращаются с вечерней службы, – пояснила госпожа Порейра. – Вы видите, наши дети больше не выглядят оборванцами, и это, в большой степени, благодаря вам.
Но тщеславие было чуждо Хорвину, и слова эти не вызвали у него удовольствия. Однако вид детей навел его деятельную натуру на мысль, что он мог бы сделать для них что-нибудь еще. В голове молнией пронеслось воспоминание, и Хорвин повернулся к госпоже Порейре.
– Скажите, а тот мальчик, что болел, и моя жена навещала его перед тем, как с ней случилось несчастье. Могу я повидать его?
Лицо госпожи Порейры сделалось опечаленным.
– Я понимаю, о ком вы говорите, – медленно произнесла она. – Маленький Стэси.
Хорвин нахмурился, возвышенный тон, которым говорила начальница приюта, заставил его насторожиться.
– С ним что-то произошло? – быстро спросил он.
Скорбные складки потянули вниз уголки рта на строгом лице госпожи Порейры.
– Его уже нет с нами, – торжественно произнесла она. – Он оставил этот мир через два дня после визита вашей жены.
Удар был внезапным. Хорвин пошатнулся и непроизвольно поднес руку к глазам. Перед его мысленным взором снова встала их последняя ссора с Ровиной. Значит, он не хотел пускать жену именно к этому больному малышу, он не позволял ей облегчить последние часы ребенка… Боже, каким он был негодяем! Не удивительно, подумал он мрачно, что жена захотела от меня уйти…
Считая нужным дать своему собеседнику возможность успокоиться, госпожа Порейра отошла к своему столу и сделала вид, что что-то там ищет. Постепенно приходя в себя, Хорвин медленно провел ладонью по лицу.
– Я думаю, сегодня мне пора уходить, – проговорил он. – Если у вас появятся какие-то поручения для меня, напишите мне на службу, как обычно.
– Да, конечно, – ответила начальница приюта. – Как только в вашей помощи будет нужда, я дам вам знать.
Когда Хорвин был уже у двери, она все же его окликнула.
– У того малыша осталась сестра. – Хорвин остановился. – Вы не хотели бы повидать ее?
Он покачал головой.
– Нет. Не стоит. Это будет выше моих сил, – проговорил он, не глядя в ее сторону.
…
После приюта Хорвин, оттягивая тягостную необходимость возвращаться домой, зашел к родителям. Только здесь, рядом с теми, кто знал о нем все, в атмосфере спокойного, ненавязчивого участия он испытывал хоть какое-то облегчение.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
