Про людей… Сборник рассказов

Конечно, они не танцевали, они лишь пили коньяк, вкусно щурились, закусывая тонкими ломтиками лимона и глядя, в окно эркера, на засыпающий летний город, думали о том, что это был отличный день и вечер для того, чтобы не умирать.

А завтра будет завтра и нужно будет вызвать мастера и починить, наконец, эту крышу и потом, когда придет зима, можно будет пить наливку и долго спорить кто же из них старше и большее и кто более одинок.

И не умирать.

Ангел с улицы Пикадилли

Все мы время от времени молимся. Не обязательно, что мы молимся кому-то конкретному, скорее мы молимся о чем-то конкретном.

И для каждой молитвы есть свой Храм.  Не верите? Приведу вам простой пример – Распродажи в магазинах. Сколько молитв там возносится о том, чтобы был правильный размер, чтобы на все хватило денег, и чтобы эта распродажа не кончалась никогда.

Все мы молимся о чем-то или о ком-то сотни раз на дню и порой даже не замечаем этого.

Я шла по улице Пикадилли, к знаменитому «кругу» и статуе Эроса настолько глубоко погруженная в свои мысли, не самые плохие, кстати сказать, что практически не замечала того, что происходит вокруг.  Где я иду, и вообще, какая в данный момент погода? Хотя нет, погоду я отметила, было по-английски привычно, ветрено. Мысли в моей голове шли, как прохожие вокруг, вежливо извиняясь, если вдруг задевали кого-то, и сосредоточенно двигаясь куда-то по своим делам. Две мысли я все-таки выделила: в этом городе я почему-то совершенно не уставала, даже ноги не желали себя прилично вести и гудеть от количества пройденных улиц и километров, и это начинало мне нравиться, и, почему-то, я не хотела кофе. Вернее, я не хотела его, после выпитых пары чашек, конечно же. Но обычно я не ограничивалась пятью чашкам в день, и часто выпивая одну, я уже думала о другой, а тут не хотелось и все. А еще я волновалась об одном человеке, и это тоже занимало немало места в движении потоков по моей «мысленной авеню».

И погруженная во все это, я чуть не споткнулась о сидящего на ступеньках подъезда, человека.  Это было стопроцентное порождение большого города – уличный продавец. Из тех, кто ходит из города в город своими, тайными тропами, и продают на улицах поделки и сувениры ручной работы, которые сами же и делают где-то тут, за углом. Правда, этот угол может начинаться в Лондоне и завернуться где-нибудь в Дрездене или Варшаве.

Извинившись не меньше сотни раз, как это было тут положено, я уже собиралась было пойти дальше, когда заметила, что он продавал. Я сделала шаг назад и тут же, загорелась приветливым огоньком лампа похожая на миниатюрный уличный фонарь, стоящая рядом с его лотком.

Наверное, под лотком была кнопка, которую незаметно нажимал ногой продавец, торгующий сделанными из бумаги ангелами.

– Это что, фокус какой-то? – немного сердито сказала я.

– Нет, мэм, что вы. Это просто значит, что вам есть к кому на помощь послать одного из этих малюток. Ангелы всегда приходят на помощь. Всего десять пенсов и я отправлю к этом человеку…, – рука продавца замерла над лотком и после секундного промедления он вытащил из толпы бумажных, крылатых малышей, смешного ангела с нарисованными на его голове темными густыми волосами, – вот этого Ангела.

– А разве Ангелы помогают за плату? А как же безвозмездно творить добро? – усомнилась я.

– Они делают его совершенно бесплатно. Но ведь и им иногда нужны деньги на дорогу и чашечку кофе на обратном пути? – рассмеялся продавец. Его смех был таким заразительным, что улыбнулась и я. В самом деле, десять пенсов, это не такая уж большая плата за хорошее настроение.

– Тогда я беру этого малыша, – сказала я, кладя на прилавок монетку в двадцать пенсов, – А на сдачу отправьте кого-нибудь из них наверх, сказать: «Спасибо».

– Так не за что пока. Тем более, туда, наверх, так далеко добираться… думаю, ему понадобиться двадцать пенсов, ну или, хотя бы пятнадцать. Но он обязательно доберется!

Вот ведь бродяга вымогатель! И так улыбается, что самой хочется рассмеяться, а не сердиться на него. Рыжий продавец бумажных ангелов и хорошего настроения, получил свои тридцать пенсов, а я пошла дальше, осторожно положив бумажного Ангела в карман. И, конечно же, когда я вернулась в номер, и мне пришло известие о том, что все на свете хорошо и те, о ком я волновалась, справились, бумажного Ангела в моем кармане уже не было.

И мне оставалось лишь заварить себе кофе, который снова кофейным завитком, как шарфом, так нужным в Лондоне обвил мою шею и плечи и шепотом помолиться о том, чтобы второму бумажному Ангелу хватило двадцати пенсов и сил, чтобы добраться наверх и передать мое «Спасибо».

Друзья

Это был совершенно потрясающий старик. Его осанкой как книжной закладкой можно было бы закладывать книжки на самых интересных местах. Глаза насыщенного синего цвета притягивали взгляды, а губы, которые он сжал в тонкую, серьезную линию не могли никого обмануть. Потому что такие морщинки вокруг глаз бывают только у очень любящих улыбаться людей. Старик шел по одной из тропинок Холланд-парка и, вместе с огромной черной собакой самой повышенной лохматости, которую только можно себе представить, смотрелся в этом месте очень уместно. Словно не Старик пришел в парк, а парк вырос вокруг Старика, и с традиционной британской вежливостью проложил под сотни разных тропинок, чтобы Старику было, где выгуливать его собаку, больше похожую на клубок теней.

Тени эти шевелились, дружелюбно порыкивали на голубей и белок, а один раз остановили катящуюся с легкой горки коляску, просто встав на ее пути. Коляска затормозила об огромную собаку мягко, и спящий в ней ребенок даже не моргнул, а бегущая за коляской мама, с разбитыми коленками и испачканным платьем была готова обнимать и целовать не только: ребенка, коляску, огромного пса и его хозяина, но и фонарный столб, которому посчастливилось присутствовать при этом событии. Про этого Старика ходят много слухов, но стоит один раз увидеть их – Старика и его большую черную собаку, что сразу становится понятно – эти двое гораздо круче любых слухов.

Говорят, что Старик знает ответы практически на все вопросы, и даже, если вы остановите его и спросите: в каком году родился Иван Грозный или сколько времени сейчас в Гондурасе, он, не задумываясь, ответит. А еще говорят, что этого пса видели тут еще задолго до появления Лондона, но тут, к счастью или к сожаленью найдется не так много свидетелей способных подтвердить это.

Дойдя до шахматной доски, с фигурами, сделанными в рост пятилетнего ребенка, Старик некоторое время играет сам с собой в Шахматы, а Пес лежит у края поля и следит, чтобы его хозяин не жульничал. Так они развлекаются, пока где-то в Гринвиче не кивнут часам на одной из самых узнаваемых башней с часами, что уже пять часов дня, а это значит, что пора пить чай. А Старику и Псу пора есть мороженное. Они доходят до лотка с мороженным и, поспорив немного, как обычно, выбирают сливочное. Два сливочных пломбира.

А потом уже и домой пора. Пес и Старик доходят до ворот парка и, потрепав собаку между ушами, Старик растворяется в воздухе. А Пес, прихватив поводок зубами, неторопливо переходит дорогу и поднимается по ступенькам небольшого дома, у двери, выкрашенной в вишневый цвет, он широко зевает, что придает ему сходства со статуей рычащего льва, которая установлена недалеко от дома и пару раз гавкает.

– Мама! Малыш вернулся! – маленький Микки открывает дверь и впускает Пса, который для него, чаще выполняет роль пони, чем домашней собаки. Пес стоит на коврике и ждет, пока мама Микки принесет ему мокрую тряпку, которой Микки вытрет ему лапы. Как только мама Микки появляется с тряпкой, Пес тут же падает на спину и поднимает лапы вверх, зная, что это приводит в восторг его маленького хозяина. А его маму… Его мама в очередной раз решает не думать, куда каждый день ходит их Пес. Ну, нравится ему гулять где-то пару часов в день, что в этом страшного? Зато посмотрите, как счастлив мальчик!

О чём-то важном

Однажды, решив, что я уже достаточно для этого созрела, и вообще…  Правда, «и вообще» было основной причиной, я решила написать историю про любовь. Притом, история должна была быть про такую любовь, чтобы самой потом читать и верить, что «такая любовь!» существует.

Решив подойти к этому серьезно, я поделилась идей идеальной истории про любовь со своей сестрой. И, в отличие от меня, она отнеслась к этому гораздо серьезнее и сразу же на меня обиделась, потому что ни одна из предложенных мной идей про любовь, ей категорически не понравилась и вообще, по ее мнению, писать про любовь можно только стихами.

– С тобой говорить серьезно совершенно невозможно! – вздохнула Света и пнула сбежавший с детской площадки мячик.

– Со мной и молчать серьезно невозможно, – честно ответила я и собралась было, тоже что-нибудь пнуть, чтобы доказать серьезность момента, но, как назло, единственное, что было рядом со мной – угрожающего вида бетонный столбик, из тех, что так плотно окапываются в асфальт, что один взгляд на них может грозить переломом пальца на ноге.  Света проследила мой взгляд и хихикнула. Ну да, конечно, не всем достаются мячики. Некоторым, по жизни, больше всего везет на бетонные столбы. Время от времени, мы с сестрой немного спорим. Вот и сейчас, когда я поделилась с ней идеей написать книжку про любовь, я не успела еще даже подумать о том, что лично моя история любви не подойдет, как сестра тут же начала спорить. И естественно, что несмотря на то, что эта история уже закончилась, я решила ее отстоять. Чувство сестринского противоречия сможет править миром, если не переспорит само себя.

– Например, он забыл про твой день рождения! – привела пример моего неудачного выбора, сестра.

– Так я сама про него пару раз забывала.

– Даже тогда, когда мы прошлом году отмечали твой день рождения в Португалии? – Прищурилась моя сестра.

– Я до сих знаю, что была в Португалии исключительно благодаря фотографиям в твоем телефоне и печати в моем паспорте! Я не виновата, что на пересадке в Амстердаме я попробовала глинтвейн, – попыталась оправдаться я. Что правда то правда, глинтвейн в Слипхоле, аэропорту Амстердама оказался алкогольным, а я просила без. Что было дальше, не помню, потому что традиционная реакция моего организма на алкоголь, это – позволить сознанию уйти в отпуск еще до того, как вторая ложка микстуры от кашля с капелькой спирта достигнет горла, например. В общем, как говорит наша мама «Ты и с корвалола будешь так гулять!»

– А в этом-то году забыл!

– Зато потом мы отлично его отметили.

– Он засыпает всякий раз, когда читает первые пару строк на странице в твоей новой книге! – попробовала предъявить один из самых убойных, с ее точки зрения, аргумент Света.

– Да ладно тебе. Он засыпает еще на фамилии автора, – пожала плечами я.

А что я могу поделать, если у меня не просто длинная фамилия, да еще и двойная?

Сестра переложила сумку в другую руку и пнула пластиковую бутылку по направлению к мусорке, вот ведь везет некоторым людям, им все время попадается под ноги то, что можно пнуть. А мне – опять бетонный столбик.

– Он бесчувственный!

– С чего ты взяла? С того, что он не плакал, когда мы все пошли смотреть ту мелодраму? Так этот парень как-то раз порезал два килограмма лука, для жаркого тети Нуну, так клянусь тебе, к концу процесса – заплакал лук и нож! Сильвера ничем не прошибешь!  – f это, кстати, было причиной моей острой зависти, потому что я сама начинаю рыдать даже от того, что лук начинают резать наши соседи снизу.

К слову сказать, из бывшего мужчины всей моей жизни получился бы идеальный герой для любовной истории. И, кстати, про мой день рождения он не забывал. Он тогда про него просто еще не знал. А так – идеальный. Спокойный. Немногословный, зато умеющий слушать. Терпеливый, но, как показал опыт совместного проживания со мной – не бесконечно терпеливый, преданный… В общем, почти идеальный. Почти – потому что пару дней назад мы разошлись. Притом, мы умудрились поссориться по исключительно дурной причине. Я начала доказывать Сильверу, что в Санта-Клауса или его собратьев по миссии не просто можно верить, будучи взрослым, а именно будучи взрослым, нужно окончательно поверить в то, что он существует. Потому что дети загадывают скорее не желания, а «хотелки». А вот настоящие желания – это уже к взрослым. И, как мне кажется, что то, что часть этих желаний не выполняется и есть прямое доказательство существования Санта-Клауса. Потому что кто-то может до сих пор желать белого пони и мира во всем мире, а кто-то хочет этот самый мир поработить и искренне желает стать его властелином.

Как-то так.

А Сильвер сказал, что я, как обычно, валяю дурака. Ну, кто такое говорит под Рождество?

– Хорошо, тогда что, по-твоему, идеальная любовь?

– Тетя Нуну и дядя Тони.

Мы как раз подходили к дому вышеупомянутых родственников и уже около подъезда поняли, что именно сегодня мы сюда зря пришли. Потому что крики тети Нуну было слышно от почтовых ящиков. Нашу тетю, конечно же зовут не Нуну, а Нина, как и дядю зовут не Тони, а Антон, просто у детей, которыми все мы когда-то были свои представления о правильных именах для их любимых взрослых.

Тетя обладала невероятным темпераментом и волновалась всегда и обо всем. А дядя умудрялся в самые неподходящие моменты прикинуться глухим и, когда тетя выпускала пар, ровным голосом спрашивал у нее, что еще нужно сделать.  Света считала, что это любовь. Лично я считала, что это, конечно же, любовь, но еще и хорошо развитый инстинкт самосохранения. И пока не очень понятно, что больше.