Любовь не с первого взгляда

«Здесь не хватает розового акцента», – решила Кая и потянулась рисовать бутон.

Бутон неизбежно вернул её мысли к жениху.

«Увлёкся он», – фыркнула она себе под нос, совершенно не веря этому абсурдном утверждению, но находя при этом, что Канлар, всё же, крайне мил, предпринимая попытки ухаживаний.

Ей в целом было интересно почувствовать себя объектом ухаживаний – не придворных расшаркиваний, а именно любовных знаков внимания.

Покосившись невольно на собственную руку, которую советник совсем недавно так ласково целовал, Кая закраснелась и дрогнула, вычертив кисточкой розово-красную линию там, где это совсем не предполагалось рисунком.

Не придумав ничего лучше, решила размыть её фиолетовым.

«Увлёкся он!» – фыркнула она интенсивнее, чувствуя при этом какой-то незнакомый её ранее вид волнения, требующий лихорадочно втирать фиолетовый цвет в красный подтёк.

Получилось грязно. Королева не знала, что втирать фиолетовый в красный – не самая блестящая идея.

Впрочем, у неё было гениальное решение для всех проблем такого свойства: просто добавить жёлтого!

Как ни странно, в половине случаев это действительно делало вид рисунка более приемлемым.

Помог бы жёлтый в этой истории – нам неизвестно, потому что как раз в тот момент, когда королева подносила кисточку к холсту, за её окнами раздались громкие и сердитые крики, рука её дрогнула, и жёлтый подтёк вполне симметрично составил пару замазанному красному.

– Кати, да что там происходит! – сердито крикнула королева камеристке, с недовольством оглядывая результат своих трудов.

По краям синяя, внутри картина превратилась в грязное пятно, на котором, впрочем, мило выделялись зеленоватые прожилки и лучик жёлтого подтёка.

Под страхом отлучения от церкви королева бы не призналась, что это творение было плодом её рук.

Поскорее сдёрнув и свернув ещё непросохший холст, Кая повернулась к камеристке:

– Ну?

– Дуэль, ваше величество! – с некоторым даже восторгом возгласила та.

Восторг вызывал у Каи определённые предположения о том, кто был зачинщиком дуэли.

– Сожгите, пожалуйста, – передала она свёрнутый холст Кати и решительным шагом отправилась выяснять, что за дерзкий и нахальный тип смеет тревожить её вечерний покой.

В сад королева подошла к самому разгару действа. Двое противников, сняв камзолы, действительно кружили друг вокруг друга со шпагами наголо, а неподалёку начинала собираться толпа любопытствующих, как из тех, кто прогуливался в это время по саду, так и из обитателей дворца, выбежавших на шум. Кое-кто даже позволял себе азартные поддерживающие крики, а многие дамы весьма картинно прижимала платочки к губам, лбам, и даже к декольте, явно считая дуэль отличным предлогом привлечь к себе мужские взгляды.

– Я даже не буду спрашивать, что тут происходит, – холодно и негромко сказала королева, однако её появления хватило для того, чтобы «группа поддержки» замолкла, люди расступились, а дамы позабыли про свои платочки и присели в реверансах. Ах, нет, одна мадемуазель умудрилась и в реверанс сесть, и платочка от декольте не убрать, и даже на шажок вперёд выступить – отчаянная особа. Платочек-то был яркого цвета, и не столько закрывал вид, сколько привлекал к нему взгляд.

Дуэлянты, конечно, слов королевы не услышали за звоном шпаг и шумом крови в ушах, но изменение фоновой обстановки заметили. Это отвлекло их в достаточной степени, чтобы обнаружить явление правительницы и остановиться, не смея продолжать схватку в её присутствии.

Оба драчуна были молоды и хороши собой, но повели себя в этой ситуации по-разному. Один, обаятельный брюнет с ясными весёлыми глазами, послал королеве ослепительную белозубую улыбку и раскланялся самым непринуждённым образом. Другой, шатен с характерным неместным профилем, ощутимо нахмурился и явно чувствовал себя виноватым, пряча глаза.

– Ладно, от господина Се-Крера я иного и не ожидала, – невольно улыбнулась в ответ поименованному Кая, – но вы, господин Се-Нист, всегда казались мне образцом здравомыслия!

Шатен в ответ на этот упрёк смутился ещё больше, но на его защиту неожиданно ринулась та самая отчаянная девица, которая явно не теряла надежды привлечь кое-чьё внимание к своим несомненным достоинствам:

– Ах, ваше величество, не корите брата, здесь полностью моя вина! – крайне мило улыбнулась она и столь же мило и без лишних подробностей объяснила суть дела.

Оказалось, что господин Се-Нист на досуге пописывает весьма остроумные эпиграммы, но, не желая никого задеть, не предаёт свои сочинения огласке. Однако его сестра посчитала свеженаписанную эпиграмму, посвящённую господину Се-Креру, столь остроумной, что не удержалась и прочла её последнему. Тот со всем присущим ему пылом посчитал это достойным поводом для ссоры, и, несмотря на миролюбивый характер Се-Ниста, дело закончилось дуэлью.

– Эпиграммы! Как интересно, – проявила любезность Кая. – Господин Се-Нист, вы могли бы скрасить мой завтрашний вечерний чай вашим творчеством?

Шатен снова смутился, пробормотал в ответ что-то любезное, поклонился и заверил, что, конечно, почтёт за честь.

– Вот как! – с картинно напускной досадой, но с искренним весельем воскликнул Се-Крер. – Ваше величество, вы разбиваете мне сердце! Неужто досужие шутники любезнее вам, чем храбрые воины?

На лице мадемуазель Се-Нист мелькнула лёгкая досада.

Кая вежливо приподняла брови и с улыбкой ответила Се-Креру:

– Пока что ваши крики только испортили мне вечер, мсье. Однако я позволю вам реабилитироваться в моих глазах. Через три дня будет небольшой бал в честь святого Кадмия, и я рассчитываю, что в танце вы будете не менее умелы, чем в фехтовании.

Се-Крер разулыбался, выдал целую череду танцевальных поклонов и заверил, что королева может не сомневаться в его желании загладить испорченный по его вине вечер.

Мадемуазель Се-Нист тихонько вздохнула, после чего получила от брата ощутимый тычок в бок.

– Больше никаких дуэлей под моими окнами, я надеюсь, – обвела Кая взглядом присутствующих.

– Я прослежу! – вызвался Се-Крер под дружный смех.

Кая и сама не сумела избежать смешка, отвечая:

– Нет уж, если проследите вы – меня тут каждый вечер будут ожидать представления такого рода.

Приняв поклоны присутствующих, она удалилась к себе, чувствуя, что это маленькая сценка сделала её настроение гораздо более радостным и отвлекла от тяжёлых мыслей.

Глава девятая

На следующее утро Кая решила, что пора взяться за всю эту секту всерьёз. Она вызвала во дворец своего двоюродного брата, епископа, чтобы посовещаться с ним.

Для небольших совещаний подобного рода на светлой стороне дворца была оборудована небольшая и уютная гостиная, наполненная цветами в кадках и живописными полотнами на стенах. Кая предпочитала решать серьёзные вопросы в приятной обстановке: эстетика интерьера давала ей эмоциональную опору и позволяла проводить любые переговоры на высшем уровне.

Угостив гостя чаем со свежими булочками, королева без лишних расшаркиваний перешла к сути дела:

– Дорогой брат, скажите, как относится церковь к нашим активизировавшимся сектантам?

Церковник грустно нахмурился, уныло повозил кусочек мармелада по блюдечку и дал официальный комментарий:

– Наша церковь скорбит о заблудших, столь превратно истолковавших наше святое учение. Мы не теряем надежды вразумить их и вернуть к умеренности. Как вам известно, сестра, наше учение осуждает впадение в крайности – даже если эти крайности преподносят под личиной истинного благочестия. Роскошь и комфорт развращают, это правда, и в этом есть тот истинный камень, на котором строят своё здание заблудшие. Сам по себе аскетизм, к которому они призывают, достоин только всяческих похвал – вы знаете, вся наша монастырская практика строится на аскетизме, да и среди рядовых священнослужителей он в большой почёте. Однако навязывать такую позицию другим, принуждать к ней и объявлять гибнущими тех, кто не пошёл этим путём… маловато в этом любви и истинной веры, сестра.

Кая терпеливо и со вниманием выслушала то, что и так знала прекрасно. К сожалению, её брат обладал недостатком, свойственным многим церковникам: затронув какой бы то ни было богословский вопрос, он неизбежно скатывался в попытки читать проповеди и многословно истолковывать постулаты своей веры.

– Это так, дорогой брат, – согласилась королева, которая крайне ценила свой комфорт и считала окружающую её роскошь законной компенсацией за ту меру ответственности, которую она несла, – но что с догматическими разногласиями? Если бы я, скажем, передала их церковному суду – вам было бы, что им предъявить?

Брат сдержанно покачал головой: