Пирамиды роста

А что она может ещё? Ехать лечить раненых? Создать большой целительский центр? Для этого нужны деньги, связи, организаторский талант, а на ней мать и Вика. Конечно, она выросла из нынешнего амплуа, стала видеть мир иначе, но всё равно не знает, куда дальше? Все вокруг чему-то учатся, что-то организовывают, ей бы надо затеять что-то новое…

– В ломбард надо ложить. Убьют за них! – напугалась мать жемчужных бус.

– А за Свенов бриллиант?

– Так он малюсенький.

А Вика долго наматывала жемчуг на шею, гладила руками, красовалась перед зеркалом:

– Мне лавер когда-нибудь такую байду купит?

– Я тоже долго ждала, – напомнила Валя.

– В книге про камни читала, перламутр переводится как мать жемчуга, обволакивает и защищает туфту, что попалась в раковину, – вспомнила Вика. – И ещё, жемчуг привлекает бабки! Ща на нас такие бабки повалятся!

А на следующий день позвонил Свен, почти крича про встречу с Горяевым. Потому что в рыбколхозе, с которым он заключил контракт, председатель продал больше десяти кораблей самому себе, возглавил после этого акционерное общество и показал Свену большой кукиш.

– Думала, не умеешь кричать, – удивилась Валя.

– Но это есть деньги, Валья! Деньги! – продолжал кричать Свен.

И было странно, что у человека так много денег, а потеря небольшой суммы настолько выводит его из равновесия.

В конце августа позвонила Катя:

– Рудольф тебя вызывает. И, что бы ни предложила, не выкаблучивайся. На всё соглашайся. Завтра в два жду тебя в Останкине на центральном подъезде.

– С условием, что Вику пристроите, – напомнила Валя.

И вообще, кто это может её «вызывать»? Даже вспомнила слова Виктора, что главный результат произошедшего в стране не большие деньги, дорогие магазины и заседания парламента по телевизору, а люди, работающие на себя и свободные от государства. Ведь над ней больше не было начальников, а заработок зависел только от собственных усилий.

Надела строгое тёмное платье, положила в сумку жемчуг, чтоб надеть для солидности на лестнице центрального подъезда Останкино. Катя повезла её на лифте на верхний этаж в кабинет, ласкающий взор дизайнерски оформленными стенами, модной мебелью и дорогими кожаными креслами.

Словно он находился вне обшарпанных стен, ободранных полов, вонючих туалетов и грязных лестниц телецентра, а висел в воздухе. Валя рассчитывала увидеть там ещё более мужеподобную и запустившую себя Катю, но Рудольф оказалась ухоженной, коротко стриженной невысокой шумной дамой килограммов под сто.

– Я – Ада! – боевито начала она, протянув руку в большом количестве серебряных перстней. – Планирую светлую передачу из дерьма и свиста. Концепции пока нет, но спонсоров тьма. Вы – Оля?

– Валя, – поправила Валя, любуясь дамой, напоминающей по темпераменту Соню.

На столе стояла коробка диковинных шоколадных конфет, которые Рудольф тут же придвинула гостье и замотала головой:

– Валя – не годится! «Валя-Валентина, что с тобой теперь, белая палата, крашеная дверь…» Как бы Валентина Терешкова… Совково, провинциально. Лучше Вэлла. А, Кать?

– Под Вэллу нужна иностранная фамилия, – возразила Катя.

– А что с фамилией? Девчонки, жрите конфеты, таких конфет нигде не достанете!

– С фамилией всё путём. Помнишь, был такой фактурный Лебедев? В сказках играл богатырей, – напомнила Катя.

– Мой бывший муж, – пояснила Валя.

– О?! Тогда оставляем Валю, – кивнула Рудольф.

– В каком смысле?

– В прямом! А то приходит какая-нибудь пергидроль с оптовки: не дочка, не внучка, не Жучка, не мисс Россия. Никто, короче, – стала объяснять Рудольф. – И всё надо делать с нуля: имя, лицо, биографию. А тут как бы на всё готовенькое. Давай на «ты», что у нас с Лебедевым?

– Сто лет о нём не слышала, – пожала плечами Валя. – Зачем он вам?

– Он мне нужен как коту пижама. Мне нужна ты. Дети общие? Когда развелась?

– Детей нет, штамп так и стоит, – растерянно ответила Валя, не понимая, чего от неё хотят.

– Так нам ничегошеньки, кроме штампа, и не нужно! – радостно воскликнула Рудольф, сняла телефонную трубку и скомандовала: – Сашенька, быстро распечатай всё про артиста Кирилла Лебедева!

– Даже не знаю, жив ли, – добавила Валя.

– Сейчас узнаешь! Лучше бы, конечно, жив, – мечтательно сказала Рудольф, засунув в рот шоколадную конфету. – Тогда пошлём журналиста о тебе расспросить.

– Представляю, что он наговорит, – усмехнулась Валя.

– Нам, как бы, чем хуже, тем лучше! Проплатим разворот в «Комсомолке» – «Лебедев горюет, что расстался со своей Лебёдушкой». Биографию расскажи.

– Вы меня в новую партию, что ли, принимаете? – пошутила Валя, помня, что Катя велела соглашаться на любое предложение Рудольф. – Медучилище, работа массажисткой, университет целительства, свой маленький центр.

– Ну, ты просто конфетка с шоколадкой! – снова всплеснула руками Рудольф. – Денег сперва тонкая котлета, как реклама набухнет – толстая котлета.

– При чём тут котлета?

– Будешь вести белую, пушистую, как бы душевную передачу, – пояснила Рудольф.

– Я? Передачу? – От испуга Валя замахала руками. – Я не умею, и у меня больные! Не знаю, что вам тут Катя про меня наговорила!

– Есть, Лебёдушка, анекдот про Рабиновича из провинциального ТЮЗа. Звонит ему Спилберг, говорит, утвердил тебя на главную роль, гонорар миллион долларов, съёмки с 30 декабря по 30 января. А Рабинович: «Не могу, у меня ёлки!» – с безупречным артистизмом рассказала Рудольф. – Больных засунешь себе, как бы, в одно место.

– Да я не смогу! Буду там как дура! Всех опозорю! – снова запротестовала Валя, обернувшись к Кате за поддержкой.

– Хотела ж дочку на телик пристроить? – напомнила Катя.

– Это мне важно, – закивала Валя.

– Возьмёшь к себе дочку помощницей, пиарщицей, директоршей, короче, кем захочешь. Про остальное потом, только начинаю на эту тему крутиться, как корова на льду, – вздохнула Рудольф, достала пузатую бутылку коньяка и три рюмки. – Пьёшь?

– Нет.

– В нашем деле, если не пить, не выживешь. В четверг приходи на мозговой штурм, – и, хитро прищурившись, спросила: – Жемчуг Горяев подарил?

– Какая разница? – Валя укоризненно посмотрела на Катю.