Восемь сказок про Михаила Барышникова

– Да, Тоби! Вот тебе лапа, будем друзьями! – Тоби уже успел взять сумку в левую лапу, а правую энергично протянул Мише.

– Пойдём ко мне. Выпьем чаю, мама должна была оставить обед, – Тоби приглашал и той же правой лапой похлопал Мишу по плечу. И оба пошли.

– У тебя из-за меня получились неприятности.

– В смысле? – Миша удивился.

– Тебя считали виноватым.

– Ничего, Тоби, всё в порядке! А как у тебя это так получилось?

– Случайно, конечно, я уже говорил. Завтра маме надо идти в школу. Но ты же видел, Миша, у вазы только один кусочек отколот, может быть, какой-нибудь мастер склеит.

– А твоя мама, Тоби..

– Мама у меня хорошая, она поймёт. Я же ещё только щенок  в подростковом возрасте, хочется похулиганить. И ты же знаешь, Миша, нам надо  учиться  немилосердно  тяжело и трудно.

–Да, и длинные долгие годы, – тихо добавил Миша.

Тоби по-детски, по-боксёрски скорчил мордочку, сморщил лоб ещё сильнее и яркими, доверчивыми глазами глядя на Мишу сказал:

– Главное, что эта ваза, красивая ваза, свела нас вместе и теперь мы будем хорошими друзьями.

И действительно, они очень подружились. Миша часто чувствовал дружеское плечо и поддержку Тоби. Скоро они уже знали всё о жизни друг друга. Тоби был очень -очень чувствительный, он часто приглашал Мишу к себе, и родители Тоби принимали Мишу как своего.

Так эта дружба длилась аж до 1964  года, когда Михаил Барышников начал учиться в Вагановской школе в Ленинграде.

В 1964 году вечером 28 августа на рижском вокзале друзья, учителя и знакомые провожали Мишу Барышникова на учёбу в Ленинград. На короткое время Миша и Тоби отошли в сторону. Миша положил руку на плечо Тоби.

– Спасибо тебе за дружбу, за поддержку спасибо!

Тоби скорчил мордочку, нахмурил лоб до морщин и смотрел на друга яркими доверчивыми глазами.

– И тебе, Миша, спасибо за то же самое!

– Ты знаешь, Тоби, что я думал и чего желал, когда мы сегодня вошли в кабинет директора и я дотронулся до нашей фарфоровой вазы?

Тоби пришлось ждать, пока Миша ответит на заданный больше себе, чем Тоби, вопрос.

– Я хотел, чтобы мой  танец был таким  же чистым, неповторимым и оригинальным. Я это понял уже тогда, когда в центре школьной сцены стояла освещённая ваза и Любочка играла грустную мелодию.

Тоби отошёл на пару шагов от Миши. Как будто они только что познакомились – так Тоби смотрел на 16-летнего юношу. Потом он опять подошёл к нему и двумя лапами обнял друга.

– Ты – Михаил Барышников! Ты мой гениальный, красивый друг. У тебя в жизни всё будет. И много боли тоже.

Когда поезд тронулся, Михаил Барышников вскочил в открытые двери вагона и провожающие  махали  на прощанье.

– Мы будем ждать «Жизель»! – Тоби кричал на весь перрон.

– Мы будем ждать Альберта! – добавил кто-то.

После окончания Рижской Хореографической школы Тоби уехал работать в Ярославль. В Риге не было постоянной собачьей труппы, а в Ярославле как раз такую труппу открыли и Тоби пригласили туда. Начальство Ярославской труппы познакомилось с Тоби ещё в Риге, когда он  учился в 11 классе, и предрекали ему блестящее будущее.

Михаил Барышников и Тобби  Шнок регулярно переписывались, но чаще созванивались. Тоби обычно звонил Барышникову в Кировский театр. В те разы они всегда говорили по-латышски, чтобы можно было поговорить по душам и рассказать о боли. А если кто-то слышал разговор, а как тут не услышишь, если в Кировском театре телефон находился рядом с репетиционным залом,то сказанное никто не понимал.

Встречаться у них получалось редко. До  отъезда Барышникова из СССР в 1974 году – они встречались только 5-6 раз. И одна из этих встреч была 17 мая   1971, когда  Барышников танцевал Альберта в «Жизель».

2 сказка

Последний день в Ленинграде

5 марта 1974 года. «Да, это уже весна», – подумал Барышников, выходя с улицы Герцена на Невский проспект. Он шёл не торопясь, ведь те, кто его ждал, тоже никуда не спешили – он был уверен в этом. Какая разница, придёт он раньше или позже? Всё равно встреча состоится. Начало марта Барышников называл «Рижскими днями» в Ленинграде. Это был целый цикл мероприятий, но об этом позже.

И именно в этот день у него из ума не выходят две строчки Есенина:

«И ничто души не потревожит,

И ничто её не бросит в дрожь…»

Спокойный день и спокойный поток.  Сотни, тысячи животных и людей, один из них – Михаил Барышников, смотрящий на часы:

«Десять пятьдесят», – произнёс он вслух и продолжил: «Это означает только то, что через 30 часов и 10 минут я должен быть в гостинице «The Roger Smith», в Нью-Йорке, в 1207-м номере. И что? Времени у меня достаточно».

«Рижским дням» Барышников решил отвести 2 часа, так как обещал своему большому белому пуделю быть на обед вовремя.

С пуделем Фомой они только что простились на несколько часов.

Дойдя до площади Восстания, Барышников повернул направо – и вот гостиница «Московская», давнейший центр «Рижских дней».    Поднявшись на второй этаж, Барышников прошёл по длинному коридору к ресторану.

Он открыл дверь ресторана – и вдруг, в один миг,что-то произошло в его душе. Что за волнение, что за страх? Бремя тяжёлого расставания?Ещё минуту назад, на Невском, и мысли об этом не было. Про себя он сказал: «Миша, не думай о славе, не думай о будущем, проживи эти 30 часов, из которых только часть пройдет здесь, в Ленинграде, остальное – путь вперёд».

И теперь как будто кто-то задавал ему вопрос: «Разве в прежней жизни не было ничего хорошего? Разве все, благодаря чему ты будешь пожинать лавры славы на чужбине, не начиналось здесь – в Риге и Ленинграде?»  И вообще, внезапный страх за своё будущее – почему? И отчего именно сейчас, когда об этом было уже думано-передумано годами? И зачем себя мучить сомнениями именно теперь, в ресторане обычной гостиницы? А он, Михаил Барышников, ведь не желает подвергать себя сомнениям, он должен быть уверен в себе.

Расставание? Друзья, знакомые, коллеги, пудель Фома, который ждёт его на обед?

«Да, это так, я должен с этим справиться, –  сказал себе Михаил. – Человек не властен над будущим».  Именно этот миг, отречения от многого, чтобы посвятить себя «Рижским дням», так его поразил.

Хотя еще не было обеденного времени, в ресторане играл ансамбль.  Громко шумела веселящаяся здесь толпа грачей. Если традиция «Рижских дней» существует каких-нибудь 7 лет, то корни слетов грачей в Ленинград надо искать в далеком 1871 году, в котором 26 февраля Алексей Саврасов закончил свой шедевр «Грачи прилетели». С той поры каждый год, 26 февраля грачи прилетали в деревню Медведевка Тульской области, где их прадеды когда-то позировали художнику. Эти птицы пили вечерами в местном трактире, который изображен на картине рядом с церковью. После громко кричали всю ночь, чтобы утром уже сидеть на деревьях и летать вокруг них обессиленными. И так с 1871-го года до наших дней: 26 февраля в деревне Медведевка начиналась неделя сюрпризов, к которой местные уже привыкли: прислушивались утром – и вот: грачи прилетели! Уже который год после сумасшествия на родине известной картины вся стая грачей прилетала в Ленинград и продолжала ликовать в ресторане гостиницы «Московская», где сейчас находится Барышников.

Неподалеку от грачей одиноко за столиком сидел и пил пиво внушительного вида мрачный кот, похожий на кота Бегемота из «Мастера и Маргариты». Из близких людей Барышникова в ресторане были только двое: его бывший одноклассник по Рижскому хореографическому  училищу Марцис Драугс и Рома Шперлинг.

Ну и парнишка был этот Марцис Драугс! Казалось, что он в свои двенадцать-тринадцать лет перегорит от избытка энергии, от ярких вспышек идей и деятельности. Можно было только удивляться, почему он учится именно в хореографическом училище. Ведь с таким же успехом он мог быть воспитанником футбольной, художественной, музыкальной школы или  школы юного техника, так как изобретал и строил модели самолётов, играл на кларнете, рисовал портреты и шаржи своих одноклассников, пейзажи. Под крылом Рижской футбольной школы он ездил на соревнования,  где был правым крайним нападающим. Само собой разумеется, что  стремительное продвижение вверх и в искусстве хореографии  для него не представляло никаких трудностей.

Но именно футбол поставил точку в возможно яркой карьере Марциса как танцовщика балета. Травмы, полученные во время футбольных игр, становились всё серьёзнее. И это были не просто ссадины, ведь он играл азартно, как лидер.

Немаловажную роль сыграли и эротические стихи Марциса. Да-да, он был еще и ярким поэтом! В то время, когда существующему строю эротическая поэзия даже во сне не снилась, он творил один за другим возбуждающие, волнующие эпосы, даже эротические баллады и поэмы. Эти сочинения ученики переписывали и распространяли по школе, их тайно читали во время уроков, на перемене в туалетах, вечерами в парках. Всё больше этим новаторским направлением в поэзии заинтересовывались не только мальчишки, но и девчонки. Вскоре шедевры Марциса попали в руки учителей и родителей. А этим всё сказано.

Юный поэт так и не окончил хореографического училища, но с Мишей они остались друзьями. После окончания рижской средней школы Марцис учился на филологическом факультете Латвийского университета. Миша, собака породы боксер по имени Тоби и Марцис были неразлучной троицей того, рижского периода.