Крестный отец

– Извини меня, Санни, я с тобой говорю, как говорил бы твой отец. Не нужно пороть горячку. Я лично не верю, что Клеменца способен продать.

– Ну что ж, спасибо, – сказал Санни. – Я тоже так не думаю, но приходится соблюдать осторожность. Я не прав?

– Прав, – согласился Тессио.

– И вот еще что, – продолжал Санни. – Майк, мой братишка, сейчас в Хановере, штат Нью-Гэмпшир, в университете. Пошли за ним кого-нибудь из наших, кто в Бостоне, пусть доставят его сюда – посидит с нами, покуда не кончится эта заваруха. Я ему позвоню, предупрежу. Тоже хочу подстраховаться, мало ли что.

– Понял, – сказал Тессио. – Сейчас только запущу всю эту механику и сам приеду. Ладно? Ты ведь ребят моих знаешь в лицо?

– Узнаю. – Санни повесил трубку.

Он подошел к маленькому стенному сейфу и открыл его. Вынул синюю кожаную книжечку с алфавитом. Открыл ее на нужной букве и листал, пока не наткнулся на запись, которую искал: «Рей Фаррел. $5000 к Рождеству». Дальше шел номер телефона. Санни набрал его, спросил:

– Это Фаррел?

Мужской голос на другом конце провода отозвался:

– Я.

– Говорит Сантино Корлеоне, – сказал Санни. – Я к вам с просьбой об одной услуге, и притом дело срочное, не терпит отлагательства. Проверьте для меня два телефона – кому звонили оттуда и кто звонил туда за последние три месяца? – Он продиктовал Фаррелу домашние телефоны Поли Гатто и Клеменцы. Потом прибавил: – Это очень важно. Управитесь до полуночи, будет вам лишний повод повеселиться на Рождество.

Теперь – думать и думать, но прежде нужно было еще раз попробовать дозвониться Люке Брази. Опять не отвечают. Он отогнал от себя тревогу. Как только Люка услышит последние известия, он явится. Санни откинулся на спинку вращающегося кресла. Через час в доме будет не протолкнуться, и каждому приверженцу семейства необходимо будет дать конкретное задание, но лишь теперь, когда у него наконец было время поразмыслить, он осознал, какое нешуточное заварилось дело. За десять лет это был первый вызов семье Корлеоне, ее власти. Покушение организовал Солоццо, это ясно, но Солоццо никогда бы не посмел нанести такой удар, если бы за ним не стоял по крайней мере один из пяти самых могущественных семейных кланов Нью-Йорка. И скорее всего – семья Татталья. А это значит – либо крупномасштабная война, либо немедленная капитуляция на условиях Солоццо. Санни мрачно усмехнулся. Коварный Турок все рассчитал, только ему не повезло. Дон Корлеоне остался жив, так что предстоит война. Имея в резерве Люку Брази, связи и мощь семейства Корлеоне, исход ее предвидеть нетрудно. И тотчас Санни с новой силой кольнула тревога. Где же все-таки Люка Брази?

Глава 3

В машине было, считая водителя, четыре человека. Хейгена посадили сзади, между теми двоими, что возникли у него за спиною на улице. Солоццо уселся впереди. Человек, сидевший справа от Хейгена, повернулся и нахлобучил ему шляпу на самые глаза; Хейген больше ничего не видел.

– И чтобы мне мизинцем не шелохнул, – прибавил человек.

Ехали недолго, минут двадцать, и, когда вышли из машины, Хейген не понял, где они, – уже стемнело. Его повели в полуподвал, усадили на кухонный стул с прямой спинкой. Солоццо сел за стол напротив. Что-то хищное, ястребиное с особой четкостью проступило в его смуглом лице.

– Не бойся, – сказал он. – Я знаю, ты к силовым структурам в семействе Корлеоне не причастен. Мне надо, чтобы ты помог и своим, и мне помог бы.

Хейген закурил; у него тряслись руки. Кто-то принес бутылку водки, плеснул в кофейную чашку, подал ему. Хейген жадно глотнул жгучую влагу. Дрожь унялась, прошла слабость в ногах.

– Твоего босса нет в живых, – сказал Солоццо. И осекся – у Хейгена из глаз брызнули слезы. Солоццо продолжал: – Его уложили на улице, прямо возле конторы. Я взял тебя сразу, как только мне дали знать об этом. Ты мне поможешь наладить мирные отношения с Санни.

Хейген молчал. Он сам изумился глубине своего горя. К отчаянию примешивался страх смерти. Солоццо вновь заговорил:

– Санни принял бы тогда мое предложение. Верно? Ты сам знаешь, это дело стоящее. За наркотиками будущее. Сулят такие деньги, что каждый года за два имеет шанс разбогатеть. Ваш дон отстал от жизни, время его прошло, а он того и не заметил. Что горевать – он мертв, его не вернешь. Я готов снова пойти на переговоры, а ты убедишь Санни ответить мне согласием.

Хейген сказал:

– Это пустой номер. Санни будет вам мстить до последнего вздоха…

Солоццо перебил его:

– Это сгоряча, на первых порах. Ты его должен образумить. Меня поддерживают Татталья и те, кто с ними. Другие семейства Нью-Йорка пойдут на все, чтобы избежать открытой войны между нами, – пострадает их дело, а значит, и они сами. Если мы с Санни договоримся, ни один семейный синдикат в Америке не станет вмешиваться – даже самые закадычные друзья дона.

Хейген молча рассматривал свои ногти. Солоццо настойчиво продолжал:

– Дон потерял былую хватку. В прежние дни мне бы его не застигнуть врасплох. Другие семейства не доверяли ему, потому что он назначил своим consigliori тебя, а ведь ты не сицилиец, даже не итальянец. Если дойдет до большой войны, то семейству Корлеоне конец, и проиграет каждый – я в том числе. Для меня связи семьи Корлеоне в мире политики важнее всяких денег. Поговори с Санни, поговори с caporegimes, и ты поможешь предотвратить кровопролитие.

Хейген подставил свою чашку, ему налили еще.

– Попробую, – сказал он. – Но только Санни с трудом поддается убеждению. А Люку Брази не остановит даже Санни. Вам следует остерегаться Люки. Да и мне тоже, если я стану вашим ходатаем, следует его остерегаться.

Солоццо сказал спокойно:

– Люку я беру на себя. Ты на себя бери Санни и двух других сынков дона. Слушай, скажи им, что сегодня и Фредди мог схлопотать наравне со своим папашей, но моим людям было строго-настрого заказано его мочить. Зачем зря обострять отношения? Скажи им – это мне Фредди обязан тем, что жив остался.

К Хейгену вернулась способность думать. Только сейчас он действительно поверил, что Солоццо не собирается убивать его или держать заложником. Страх схлынул, сменясь безмерным облегчением, и Хейген покраснел от стыда. Солоццо наблюдал за ним с легкой понимающей усмешкой. Хейген напряженно соображал, как быть. Если он откажется выступить в роли адвоката Солоццо, его могут прикончить. Но зачем отказываться? Солоццо ждет, что он лишь изложит его предложение, и изложит должным образом, а это и так входит в обязанности всякого порядочного consigliori. К тому же если трезво все взвесить, то Солоццо не так уж и не прав. Кровавой бойни между Татталья и Корлеоне следует избежать любой ценой. Пусть семейство Корлеоне проводит в последний путь усопшего – и забудет, и пойдет на соглашение. А настанет время, после когда-нибудь, можно будет и сквитаться с Солоццо.

Хейген поднял глаза – Солоццо, похоже, читал его мысли. Турок улыбался. И вдруг Хейгена словно током ударило: что с Люкой Брази, почему это Солоццо сидит и ухмыляется? Или Люка пошел на сговор с ним? Хейген вспомнил – в тот день, когда дон Корлеоне отказал Солоццо, Люку Брази вызвали вечером к дону в кабинет, и кто знает, о чем они там совещались с глазу на глаз. Но сейчас ему было не до того. Только бы выбраться отсюда в надежное укрытие, в Лонг-Бич, цитадель семейства Корлеоне.

– Я сделаю, что могу, – сказал он Солоццо. – Думаю, в ваших словах есть резон – сам дон Корлеоне благословил бы нас на это при подобных обстоятельствах.

Солоццо серьезно покивал.

– Вот и отлично, – заключил он. – Не люблю кровопролития. Я деловой человек, а за кровь приходится чересчур дорого платить.

Зазвонил телефон, и один из тех, кто сидел за спиной у Хейгена, снял трубку, послушал, отозвался коротко:

– Ладно, передам.

Он подошел к Солоццо и что-то шепнул ему на ухо. Турок побелел, глаза его сверкнули яростью. По спине Хейгена пробежал холодок страха. Солоццо глядел на него, как бы размышляя, и Хейген понял вдруг, что его не отпустят. Что-то случилось, и он опять в двух шагах от смерти.

Солоццо сказал:

– Старик еще жив. Пять пуль всадили в его сицилийскую шкуру, а он все живой.

Он пожал плечами, как бы покоряясь судьбе.

– Не повезло, – сказал он Хейгену. – Мне, тебе. Не повезло.

Глава 4

Подъезжая к отцовскому дому в Лонг-Бич, Майкл Корлеоне увидел, что поперек узкого въезда в парк протянута тяжелая цепь. Все восемь прожекторов ярко освещали полукруглое пространство, вдоль изогнутой обочины выстроились не меньше десятка машин.

Присев на цепь, переговаривались двое. Он их не знал.

– Кто такой? – спросил один, с бруклинским выговором.

Майкл назвался. Из ближнего дома вышел человек, вгляделся в него.

– Сын дона, – сказал он. – Я его проведу.

Майкл пошел за ним следом; у дверей отцовского дома стояли еще двое, Майкла с его провожатым пропустили.