наверх, на крышу, чуть поближе к солнцу,
выкатывать балконы-котелки,
белье развешивать, надеясь пропитаться
тем, что оставили последние деньки
зашуганного лета-иностранца.
давай и мы подставимся лучам,
и свесив головы из пластиковых окон,
порадуемся тёплым мелочам,
закрутим летний выбившийся локон.
кто, кроме нас, сумеет оценить
смех чаек и бокал с игристым,
сквозь сумрак протянувшуюся нить,
и небо, ставшее таким осенне-чистым?
если не мы, то и другой никто,
а значит, красота прольётся даром,
так доставай своё осеннее пальто
и старую уставшую гитару,
пойдём будить соседей-недотёп,
что вечно хмурятся и ходят слишком важно,
пусть этот день прекрасным возрастёт
под ступнями слепых многоэтажек.
Не злюсь. Не плачу. И не вру.
не злюсь. не плачу. и не вру.
тихонько хнычу по утру,
что ломит тело,
что все не так, как я хотела,
что истины, прописанные мелом,
каким-то умником излишне неумело,
лишь припечатают к ковру.
однажды я, наверное, умру.
но ныне собираюсь жить,
ты видишь, как гортензия дрожит
перед окном,
как кот, крадучись, проникает в дом,
как капли – на пол? все твердишь: «потом,
ещё вся жизнь, ещё всего хлебнём»,
ты видишь, протянулась наша нить,
и некого жалеть, и некого винить.
и каждый день в тягучей вате года
окрашивает плоскость небосвода
в лазурный цвет,
ты веришь? ничего такого нет,
что повторится дважды, как парад планет,
как юные смешные мы в рассвете лет.
а значит, нужно жить свободой,
прощаясь с горечью, как будто с непогодой.
Песнь маленького сверчка
каждый день на нашем крыльце умирает сверчок,
тысячи муравьев собираются на последний пир,
каждое утро солнце выбирает восток,