– Садитесь с нами, – пригласила меня Смирнова, но я, видя небольшую кастрюльку, а за столом еще и мальчика лет семи, отказалась – им и самим было только-только. – А чего вы их ищете? – спросила меня она.
– Да я по делам в вашем городе, вот знакомые и попросили съездить и узнать, что с ними, а то давно от них писем не было, – объяснила я.
– Что-то не помню я, чтобы они письма получали, – с подозрением глядя на меня, сказала Смирнова.
– Так они Манане Георгиевне на рабочий адрес писали, в поликлинику, – там-то не потеряются, – нашлась я.
– И то верно! – согласилась она, покачав головой. – У нас тут такой бардак!
– Ну, вы скажите хоть, как они жили тут? – попросила я. – А то в письмах она писала, что у нее все хорошо, а как на самом деле было?
– А так и было! – ответил Смирнов. – Мы сюда приехали, когда они здесь уже жили. Держались они… Ну, как вам сказать?.. Обособленно! – нашел подходящее слово он. – Дружить – ни с кем не дружили, но, если чего попросишь, Манана всегда поможет. Укол там сделать, давление померить, ребенка посмотреть, а то и вылечить… Отзывчивая она была! Жалко было, что уехала!
– Так если у нее врагов не было, кто же ее убить грозился? – удивилась я.
– А черт его знает! – пожал плечами Смирнов. – Мужик какой-то!
– У нас тогда сын температурил, – сказала его жена. – Вот я все в окно и поглядывала – Манану ждала, чтобы она его посмотрела. Сандру-то я видела, как прошла. Еще спросила у нее, когда, мол, мать придет, а она мне в ответ, что попозже. Вот я ее и высматривала. А тут вижу, идет она! Я обрадовалась, и вдруг мужик какой-то выскочил – и к ней. За плечи схватил, трясет и орет что-то. Я в коридор метнулась…
– Я с мужиками на лестнице курил, – пояснил Смирнов.
– Вот-вот! – покивала его жена. – И кричу ему, что Манану, мол, бьют!
– Ну, тут мы все вниз по лестнице скатились – и на улицу! – продолжил Смирнов.
– А я окно открыла и кричу тому мужику, чтобы он Манану в покое оставил, – рассказывала его жена. – Слышала только, как он орал: «Куда ты ее дела? Отвечай, сука! А то пришибу на месте! А еще лучше хахалю твоему все расскажу, тогда сама в петлю полезешь!» А тут наши высыпали – и к нему! Уважали тут Манану, ничего не скажу!
– Вломили мы ему хорошо! – удовлетворенно сказал Смирнов. – Так наподдали, что долго он еще на снегу лежал, а потом гляжу – нет его уже. Ушел, значит!
– Я в дверях стояла, видела, как она шла, – вздохнула женщина. – Белее снега была! Шла и все причитала: «Вай мэ! Вай мэ!», то есть «Горе мне!», – объяснила она. – К себе зашла и слышу – что-то по-грузински дочке говорит. Та заплакала. Ну, я подождала немного, пока она успокоится, а потом постучала все-таки – сын же болел. Зашла, а они вещи собирают! Я говорю: «Манана! Ты чего?», а она мне со слезами, что, мол, не будет у них теперь здесь жизни.
– А почему, не объяснила? – спросила я.
В ответ Смирнова пожала плечами и проговорила:
– Но сына нашего она в тот вечер посмотрела и лекарства сказала, какие принимать. А наутро как ни в чем не бывало, смотрю, в автобус садится. Одна, правда. Ну, думаю, успокоилась и решила не уезжать! А потом вижу – такси приехало! Ближе к вечеру дело было! Вынесли они с Сандрой сумки – и все! Не попрощалась даже ни с кем!
– Наверное, не хотела, чтобы ее расспрашивали, – предположил Смирнов. – Вы же, бабы, как со своими вопросами впиявитесь, так от вас и не отвяжешься!
– Да уж! – вздохнула я. – Расстроили вы меня! – и как бы между прочим спросила: – А потом Манану здесь никто не искал?
– Не знаю! – пожала плечами женщина, внимательно глянув на меня.
– Я потому спрашиваю, что, если она так внезапно уехала, то ее знакомые могли ее искать, – объяснила я. – Если Манана с ними, как и с вами, не попрощалась, то они могли встревожиться, когда она пропала, и прийти сюда. А вдруг они вахтерше адрес свой оставили или телефон, чтобы та им сообщила, если от Мананы какая-нибудь весточка придет! Вот я и хочу с ними встретиться и поговорить – вдруг она им написала или звонила.
– А-а-а! Поняла! – сказала женщина. – Только вахтерша-то у нас новая, она уже потом появилась.
– А адрес прежней вы не знаете? – с надеждой спросила я.
– Не знаю, – с сожалением сказала она.
– Так у Митьки спросить надо! – воскликнул Смирнов. – Он к ее дочке клинья подбивал, а она его отшила! Да и правильно сделала! Толку от такого мужика в доме, как от козла молока!
– От тебя больно много толку! – вскинулась его жена. – Сколько уже прошу полку повесить, а у тебя все руки не доходят! У мальчишки все учебники навалом лежат! А так стояли бы себе по порядку!
– Да прибью я! Прибью! – привычно отбивался он, а потом поднялся и пошел к двери.
– Ты куда? – возмутилась она.
– К Митьке за адресом, – буркнул он.
– Только попробуй мне там хоть каплю выпить! – крикнула она ему вслед.
– Ну, дура-баба! – вздохнул он. – Мне же завтра на работу! Какая тут пьянка?!
Он ушел, а я попросила женщину:
– У вас ничего попить не найдется? – Жаренным на черт-те каком масле пирожкам было почему-то неуютно у меня в животе, и изжога мучила страшно.
– Квасу холодного хотите? – спросила она.
– Очень хочу! – сказала я.
– Он у меня домашний, ядреный, – похвалилась она, доставая из холодильника трехлитровую банку, которая тут же покрылась капельками влаги, и наливая мне от души полный стакан.
Я с удовольствием выпила его почти залпом и, отдуваясь, сказала:
– Спасибо! Очень вкусно!
– Еще хотите? – предложила она.
– Нет, спасибо! – поблагодарила я и спросила: – Вот вы сказали, что тот мужик кричал: «Куда ты ее дела?» А как вы думаете, что он имел в виду?
– А бог его знает? – пожала она плечами. – Может, вещь какую? А может, бумагу важную? Не знаю!
Вернувшийся Смирнов протянул мне листок бумаги и возмущенно сказал:
– Вот! Насилу из Митьки вытряс! Уже ничего не соображает, паразит!
– А где это? – спросила я, посмотрев на адрес.
– Как отсюда выйдете, – начал объяснять Смирнов, – так прямо через стройку…
– Какую стройку? – удивилась я, потому что ничего подобного поблизости не было.
– А! – махнул рукой он. – Это еще при Советах начали новое общежитие строить, а потом забросили, так что руины там сейчас, как после войны.
– Теперь поняла, – кивнула я, потому что руины действительно видела.