Преступление высшей пробы

Между тем у меня и в мыслях не было ничего подобного, разве что я действительно хотела узнать, кто приходил в тот день к Елене Григорьевне и не покидал ли свой пост консьерж в то самое время, когда произошло убийство.

Видимо, внезапная вспышка раздражительности старичка объяснялась тем, что «наши», как выразился Митченко, уже подробно обо всем его расспросили, особенно упирая на то, что тот мог отлучиться с дежурства в самый неподходящий момент. И вот теперь какая-то особо недоверчивая сотрудница правоохранительных органов решила допросить его по второму кругу. Меня уже давно перестало удивлять, что люди зачастую приписывают мне службу в полиции, едва взглянув на мое удостоверение.

– А сама Елена Григорьевна никуда в тот день не выходила? – спросила я, чтобы придать нашей беседе более мирный характер.

Сама по себе эта информация меня мало интересовала, ведь старушка погибла в собственной квартире. Даже если она и выходила, например в ближайший магазин или просто подышать свежим воздухом, вряд ли это имело бы отношение к ее гибели.

Услышав мой вопрос, Юрий Валерьянович решительно покачал головой.

– Нет, она вообще очень редко выходила из дома, – заявил он. – Не любительница была прогулок всяких, а покупки ей родня приносила.

– Родня? – переспросила я.

– Ну да. – Митченко удивленно взглянул на меня. – Сын ее на машине привозил целые сумки. И еще внук, Сашок, как они его называли. То с одним пакетом, то с двумя. Хороший парень, вежливый. Всегда здоровается и по имени-отчеству обращается.

– А в тот день, когда Елену Григорьевну убили, кто-нибудь из родственников к ней приходил?

Тут Митченко воззрился на меня с неподдельным изумлением, мне даже неловко стало.

– Да как же… – забормотал он, едва вновь обрел способность говорить. – Ведь ваши же все записали. Приходил Сашок, ну, то есть Александр Солодовников. – Консьерж ткнул пальцем в журнал. – Вот у меня запись, все как положено.

Я взглянула на аккуратно расчерченную страницу. Действительно, «все как положено». Записи о посещениях жильцов с номерами квартир и временем прихода-ухода были сделаны аккуратным, крупным, каким-то детским почерком.

– Говорю же, мышь не проскочит, – обиженно повторил консьерж.

– Да, Саша, то есть Александр Солодовников, был в этот день единственным посетителем, – негромко произнесла я, чтобы не дать Юрию Валерьяновичу потерять нить нашей беседы. – Это он тело обнаружил?..

– Ну да, да, он! – с горячностью перебил меня Митченко. – А потом и отец его прилетел, то есть сын Елены Григорьевны. Этого-то я не записал, не до того уж было… Ну вот, а потом полиция, суматоха, жильцы-то, кто дома был, повыскакивали. Что, мол, такое, ох, ах!

Он схватил свой бокал с чаем и сделал большой глоток.

Я же с любопытством рассматривала небольшую дверь в правом углу позади поста консьержа.

Интересно, что там, за этой дверью, и куда она ведет? Может, в подъезде есть второй выход.

– Скажите, Юрий Валерьянович, – продолжила я свои вопросы, когда старичок немного успокоился, – а что это за дверь, в подвал?

Консьерж несколько нервозно покосился в сторону той самой двери.

– Так нет. В подвал-то у нас вход снаружи. Спуск там есть, лесенка небольшая. – Он сделал еще один глоток. – А это бытовка моя. Вещи кое-какие там храню, ну и из съестного что-нибудь на день. За целый день-то проголодаешься, поди…

Тут он спохватился:

– Только вы не подумайте! Ничего горючего или там запрещенного – ни-ни!

Я улыбнулась.

– Не волнуйтесь, Юрий Валерьянович, ничего подобного у меня и в мыслях не было. Вы только скажите, через эту дверь можно выйти из дома с другой стороны?

Консьерж так удивился, что аж всплеснул руками, едва не опрокинув свой бокал прямо на журнал с записями.

– Вот ведь! – Он перевел дыхание и теперь почти кричал: – Нету! Говорю же русским языком, нету там никакого выхода! Ну не верите, сами взгляните, мне скрывать нечего!

Он привстал, видимо, для того, чтобы открыть дверь и продемонстрировать помещение за заинтересовавшей меня дверью.

Я мягко удержала разбушевавшегося старичка за столом.

– Не волнуйтесь, Юрий Валерьянович, я вам верю. – Произнеся эту успокоительную формулу, я тем не менее продолжала неотрывно смотреть в глаза Митченко.

Некоторое время я не произносила ни слова, лишь молча и пристально всматривалась в лицо пожилого консьержа. Тот заметно занервничал и принялся перелистывать журнал.

– Да что? Нет там ничего, – пробормотал он.

Я еще несколько секунд не отводила взгляд от переносицы Митченко, затем со вздохом произнесла:

– Я не об этом, Юрий Валерьянович.

Тот быстро пожал плечами, словно вздрогнул.

– Вы ведь и сами прекрасно понимаете, о чем, – тихо проговорила я.

– Так я… – Он принялся озираться по сторонам.

– Признайтесь, Юрий Валерьянович, вы ведь отлучались куда-то в тот день. Причем именно в то самое время, когда и произошло убийство. Почему вы не рассказали об этом следователю?

– Да они не спрашивали! – Митченко почти кричал. – Они спросили, выходил я куда-нибудь из подъезда или нет. А из подъезда-то я никуда не выходил. Выходит, не соврал.

– Но куда-то же вы выходили? – не отставала я.

– Да в эту самую подсобку и зашел! – буркнул Митченко. – Ну так и что с того? Если бы кто в подъезд в это время зашел, неужели бы я не услышал? Сразу бы вернулся и все записал: кто, куда, к кому. А не заходил ведь никто.

Теперь уже Митченко уставился мне прямо в лицо с полным осознанием собственной правоты. Однако я не спешила разделять его уверенность, подобное объяснение показалось мне более чем сомнительным. Если злоумышленник целенаправленно выслеживал консьержа, ожидая, когда тот покинет свой пост (что время от времени неизбежно для любого живого человека), то вряд ли стал бы громыхать дверью или топать как слон. Полсекунды хватило бы, чтобы незаметно проскользнуть на лестницу, ведущую на верхние этажи. Так что напрасно Митченко похвалялся своей неусыпной бдительностью.

– Вот, можете сами посмотреть, – упрямо повторял между тем консьерж, – никто из посторонних не приходил и не выходил. Ни к Солодовниковой, ни к кому другому.

Я не стала тратить время на просмотр бесполезных записей. Вместо этого я спросила:

– А соседка Елены Григорьевны сейчас дома?

– Оленька? Внучка моя? – удивился Митченко. – Конечно, дома. Матвейку, наверное, гулять скоро поведет. А вам она на что? Ее вчера уже допросили, только знать она ничего не знает, хватит уже девчонку мучить своими вопросами…

Теперь настало мое время удивляться.

Вот так поворот! Оказывается, соседка Елены Григорьевны – внучка консьержа.

– И все же мне необходимо с ней поговорить, – твердо заявила я. – Будьте добры, запишите меня.

Я положила перед Митченко свое удостоверение, чтобы он убедился в серьезности моих намерений.