Презент для певицы

– Когда это, Миша, ты успел записаться в краснознаменный ансамбль импотентов? – задала она вопрос прямо в лоб, грозно потрясая неопровержимым фактом.

– Анечка, мы ведь этим только что занимались, – взмолился он, требуя снисхождения.

– Хм… занимались, – Лагутина разочарованно покачала головой. – Да я даже почувствовать ничего не успела, а ты уже помчался в ванную. Отмываться. Можно подумать, что я заразная.

– Ну хорошо, если ты так… хочешь, то я попробую, – сказал он, глубоко вздохнув и пожав плечами. «Случайные связи на стороне и так выматывают и опустошают, – подумал Михаил, – а здесь еще и эта похотливая старуха покоя не дает».

Одним прыжком человек перемахнул невысокий забор, приблизился к дому Лагутиной со стороны зимнего сада и огляделся по сторонам. Ни сторожевых псов, ни профессиональной охраны, ни даже дедушки со старой двустволкой.

Незнакомец снял с плеча черную сумку и поставил ее на землю. Расстегнув молнию, достал из сумки бутылку с какой-то жидкостью, после чего сразу же запахло бензином. Бутылка была плотно закупорена тканью. Он опустил ее горлышком вниз, чтобы ткань получше пропиталась бензином, потянулся в карман за зажигалкой и поджег ткань. Человек подождал секунду, а затем, посильнее размахнувшись, швырнул бутылку в стеклянную стену зимнего сада на первом этаже. Она ударилась об пол и разлетелась на мелкие осколки, выпустив на волю огненную волну, которая тут же начала пожирать деревянные конструкции сада и экзотические деревья и кустарники.

…От сладострастных криков и стонов у Анны Петровны заложило уши, она еще сильнее сдвинула бедра, обхватив ими любовника. Эти стоны заглушили даже звон разбивающегося стекла и негромкий взрыв.

Поджигатель не торопясь обошел дом и теперь смотрел в окно гостиной. После тех же приготовлений точно такая же бутылка впорхнула, словно летучая мышь, в гостиную и разбилась о противоположную стену. Сейчас уже хлопок был слышен повсюду в доме, а в спальне Лагутиной, расположенной как раз над гостиной, тем более.

Она от неожиданности откатилась в одну сторону, а Михаил – в другую. И теперь они, стоя друг против друга, в недоумении хлопали глазами. Замешательство прошло быстро: за дверью спальни был слышен характерный треск пожара. Михаил, успев надеть брюки, выглянул из спальни. На первом этаже в гостиной вовсю полыхал огромный костер. Анна Петровна впопыхах накинула на голое тело халат, и вместе с управляющим они выскочили на улицу – пожар еще не успел сильно распространиться по дому. Из соседних домов сбежались люди, но не для того, чтобы помогать тушить пожар, а для того, чтобы лишний раз поглазеть на стихию огня и попричитать, делая вид, что страшно озабочены чужим горем. Богатые дома, в том числе и особняк Лагутиной, располагались в Смирновском ущелье, в одном из самых красивейших мест Тарасова. Дальше, на горе, сгрудились дачи людей победнее. К ним по верху вдоль ущелья серпантином пролегла дорога. Из проезжающих изредка машин высовывались пассажиры, чтобы полюбоваться небывалым зрелищем. Ведь не каждый же день выпадает возможность увидеть, как горит богатая вилла, буржуйский дом.

Лагутина стояла и не произносила ни звука, кутаясь в плащ, предложенный кем-то из соседей, Михаил суетился, бегал, потом вспомнил, что автомобиль Лагутиной, ее любимый джип «Форд-Экспедишн», стоит во дворе – когда он приехал домой, то почему-то не стал загонять его в гараж, а оставил на улице, – достал из салона мобильный телефон и хотел набрать номер пожарной бригады, но Михаила остановили, сказав, что пожарных уже вызвали.

Анна Петровна не беспокоилась о деньгах и документах, потому что они были спрятаны в несгораемом шкафу, одном из лучших, немецкой фирмы. Что им сделается, тем более что и пожарные прибыли на редкость быстро. Беспокоило и тревожило другое – кому и зачем понадобилось поджигать дом? Почему появилась уверенность в том, что это именно поджог? Да потому, что в последнее время было много звонков с угрозами, но Анна Петровна серьезно на них не реагировала, а это событие заставило ее по-настоящему испугаться.

Михаил держал сотовый в руке, когда раздался звонок. Он поднес трубку к уху.

– Это тебя, Аня, – сказал управляющий Лагутиной, протягивая телефон.

– Меня? – удивилась она. – Кто же может звонить в такой поздний час? Алло, говорите, пожалуйста, я вас слушаю, – сказала спокойно бывшая певица, стараясь держать себя в руках.

Это был мужской голос, баритон, как сразу определила Лагутина – помог профессиональный слух.

– Извините, что беспокою в такой поздний час, Анна Петровна, но, по-моему, вы пропускаете мимо ушей все наши предупреждения. Вот нам и пришлось прибегнуть к крайним мерам, – звонивший немного помедлил, подбирая нужные слова и стараясь говорить как можно вежливее. – Хотя о чем я говорю, ведь это еще не крайние меры. В следующий раз мне придется звонить уже не вам лично, а вашим родственникам, которые будут забирать ваше восхитительное, но такое холодное тело из морга, и выражать им глубочайшие соболезнования. Вам мой искренний совет – откажитесь от своей затеи.

– Кто это звонит? – закричала было Лагутина. – Какая еще затея, о чем вы говорите? – но в ответ раздались долгие и нудные гудки.

* * *

Кто мог подумать, что после ухода тети Милы этот день выдастся столь щедрым на посещения, я и представить не могла, что столь популярна. Конечно же, в определенных кругах. Сначала меня удостоил своим вниманием мой бывший координатор по безопасности проводимых громких мероприятий Сенцов со своей ватагой сорванцов в черных маскировочных костюмах – так я называю эти безвкусные двойки, которые напяливают на себя с завидным постоянством большинство агентов любой службы безопасности. Такая обязательная униформа грозит только мужчинам. Нам, женщинам, немного проще: легкий, свободный брючный костюм – и никаких особых проблем не испытываешь, в движениях не стеснена.

Разговор с Сенцовым был серьезен, а угрозы настолько легковыполнимы – для Сенцова не составит большого труда осуществить задуманное, – что мурашки побежали бы по всему дрогнувшему телу неподготовленного человека, но только не по моему. Я не раз смотрела опасности, да что там опасности, смерти в лицо, что меня просто так на испуг не возьмешь. А что еще можно было услышать из уст стареющего, профессионального когда-то охранника – только обвинения в предательстве и халатном отношении к порученному заданию. Он говорил банальные вещи: и то, что сотрет меня в порошок, и то, что заставит признаться во всех грехах человечества, и то, что затаскает по судам. В общем, стандартный набор отрепетированных заранее фраз. Другой на моем месте уже давно бы сник и стушевался, но я обвиняла Сенцова в том же самом и настаивала на своей версии недавних событий. Так и не придя в конце концов к обоюдному согласию и обменявшись любезностями, мы разошлись: я в свою палату, а Сенцов поехал осуществлять свои коварные замыслы и планы в отношении меня. По крайней мере, я так думаю, вернется он не скоро, и мне не придется, слава богу, видеть в течение некоторого времени его мерзкой физиономии.

А потом меня посетил следователь из областного управления внутренних дел. Во время моего пребывания в клинике это был его третий визит. Он задавал пространные вопросы не по существу, совсем не касающиеся данного дела. Спрашивал, давно ли мне выдали лицензию телохранителя, давно ли я вращаюсь в сфере охранного бизнеса, вручил мне повестку – я должна была явиться через неделю – и удалился, вежливо извинившись за причиненное беспокойство. Теперь у меня голова была забита тем, как лучше сгруппировать свои выводы и предположения, как отвечать на вопросы следователя, а главное – что отвечать? Я, выпроводив очередного визитера, надеялась, глупая, что удастся хоть немного отдохнуть, но не тут-то было. Время посещений закончилось, но мне передали, что мной интересовались двое каких-то парней. Вахтерша описала мне их внешность, да только как-то расплывчато, и я понятия не имела, кто бы это мог быть. Правда, тотчас поднявшись на этаж, где находилась моя палата, попыталась разглядеть их из окна, но в надвигающейся темноте заметила лишь две фигуры, поспешно удалявшиеся от здания больницы.

Сегодня же, 31 октября, ровно неделю спустя все события того дня отчетливо вырисовывались перед моим мыслимым взором, как никогда ясно всплыли из глубин памяти. Я сижу в кабинете следователя и вот уже около двадцати минут ожидаю его появления. Глядя в окно на хмурое осеннее небо, немного успокаиваешься. Приходится смириться со своей незавидной участью, потому как понимаешь в этот момент, что кому-то сейчас еще хуже, чем тебе. Но, обдумав все как следует, приходишь к выводу, что хуже уже некуда. Обшарпанные стены кабинета – неужели у них не хватает денег на элементарный косметический ремонт? – нагоняют скуку, отнюдь не настраивая на теплое общение и дружескую беседу с хозяином этого помещения. А так хочется заботы, ласки и понимания, чтобы чья-нибудь сильная мужская, может, даже и волосатая, рука обняла тебя за плечи. Ага, сейчас, как же. Люди, понимаешь ли, из сил выбиваются, чтобы быстрее выйти на след заказчика, а она тут нюни распускает!

«Ну хватит, хватит», – подумала я. Что-то меня уж очень занесло. Можно сказать, не на шутку потянуло на юмор. Это так – маленький каламбур. Но, поверьте мне, от этой тоски зеленой можно завыть волком и кинуться в окно. И вот в ту секунду, когда я уже представила себе все это, дверь распахнулась, и в кабинет стремительно вошел мужчина лет сорока пяти, высокий, немного полноватый – но это даже ему шло.

– Старший следователь Сухов, – быстро представился он и буквально с лету плюхнулся в свое кресло. – А вы Охотникова Евгения, – сказал он, все также молниеносно доставая из футляра очки.

– Она самая, собственной персоной, гражданин начальник, – попыталась я немного разрядить обстановку перед серьезной беседой, но Сухов явно не был расположен шутить.

– Юморить будем потом, а сейчас нам предстоит совсем не шуточный разговор.

Я понимающе кивнула головой и стерла как можно быстрее с лица улыбку, оказавшуюся совсем не к месту и не ко времени. Затем он раскрыл папку с делом, которую принес с собой, и стал перелистывать не спеша материалы, все время что-то бормоча себе под нос.

– А что случилось со следователем, который вел дело до вас? – поинтересовалась я. Меня действительно занимал этот вопрос, я бы даже сказала, немного беспокоил.

Сухов взглянул на меня поверх очков, на минуту оторвавшись от своего занятия, и ответил:

– Его отстранили от ведения расследования, – ответ был исчерпывающим, по его представлению. Потому что он ничего к этому не добавил, а лишь снова углубился в чтение документов. Меня эта отмашка с его стороны не устраивала, и я задала еще один вопрос:

– Он чем-нибудь не угодил начальству? В чем-то провинился?

Старший следователь захлопнул папку и уставился на меня. После непродолжительной паузы он произнес:

– Не будем вдаваться в излишние подробности. По-моему, с вас уже и так достаточно информации по этому поводу, – вежливо и мягко поставил он меня на место.

– Хорошо. Не будем, так не будем, – развела я в недоумении руками, а потом спросила: – Меня в чем-либо обвиняют, или я приглашена в качестве свидетеля?

– Голословные обвинения в ваш адрес со стороны господина Сенцова… – Сухов постучал пальцами по столу, отвернулся от меня и уставился в окно, затем продолжил: – Мы не воспринимаем. Вас пригласили в качестве свидетеля. Может быть, – пока как свидетеля, дальнейший ход дела покажет, – следователь провел ладонью по своим редеющим волосам, встал из-за стола и, подойдя к окну, сложил руки на груди. – Вы единственный человек, – продолжал он говорить не спеша, – который остался в живых после встречи с убийцами. Сможете ли вы при удобном случае опознать их?

Я, не задумываясь, выпалила:

– Конечно, смогу! Они расстреливали нас практически в упор. Что же я, по-вашему, не разглядела их мерзких и тупых рож? Я видела одного из них, ну вот практически… как вас, – и я показала рукой расстояние от меня до окна.

Затем были вопросы о том, не встречала ли я их когда-нибудь до этого происшествия, не заметила ли чего-нибудь подозрительного по пути к грузовому лифту и так далее и тому подобное. Мы беседовали около получаса.

Затем он поблагодарил меня за сотрудничество и, извинившись за причиненные беспокойство и неудобство, уже было попрощался. Я почти находилась около двери, когда Сухов остановил меня, вспомнив еще кое-что.

– Ах да, совсем забыл, – начал он. На его лице вдруг появились печаль и озабоченность, как бывает, когда хотят сказать пренеприятные известия. – Лицензионная палата отозвала ваше разрешение на ведение частного охранного бизнеса. Кажется, там выявили кое-какие нестыковки при заполнении вами налоговой декларации. Большие недочеты с вашей стороны. Стоит заглянуть в налоговую инспекцию.

Это известие привело меня в легкий шок. Сухов успокоил меня:

– Сильно можете не переживать, по-моему, это все проделки старого знакомого вашего, Сенцова. Уж очень яро он взялся за вас. Думаю, что все несколько раздули и проблем с улаживанием конфликта не будет. Вскоре все выяснится, не без вашего участия, разумеется.

Мне осталось только тяжело вздохнуть и поблагодарить его за слова поддержки и поинтересоваться:

– Спасибо, конечно, что верите мне. Но я еще хотела бы узнать, не отменили ли мне разрешение на оружие: хранение и применение?

– Нет, – Сухов отрицательно завертел головой, – такого распоряжения не выдавалось. Оружие ваше, наградное, – он с уважением посмотрел мне в глаза, – сможете получить на выходе. Давайте я выпишу вам пропуск, – и он потянулся за бланком в стол.

– Ну я пойду, – сказала я, стоя в полной растерянности и получив из его рук пропуск.

– Конечно, ступайте, только не забывайте о нашем разговоре, – предупредил Сухов.

Я плотно прикрыла за собой дверь кабинета и, очутившись в темном коридоре, осталась один на один со своими тяжелыми думами.

Глава 4

Настроение было основательно испорчено, это известие меня выбило из колеи. Я очень расстроилась, но постаралась взять себя в руки, ведь день еще не окончен, меня ждет встреча с Лагутиной, и поэтому я должна быть в форме, разогнать мрачные мысли ровно к шести часам вечера. В назначенное время за мной должен прибыть автомобиль с личным шофером моей знаменитой приятельницы – я могу с полной уверенностью и полным правом назвать ее таковой. Много раз отец, когда я была маленькой, оставлял меня с Лагутиной, даже во время концертов. Сидя в ее гримуборной и наблюдая за тем, как она готовится к выступлению, я столько раз ловила себя на мысли, что мне это нравится – вся эта жизнь в лучах славы, а также и жизнь за кулисами. Лагутина всегда была честна со своим окружением и со своими поклонниками, никогда не задирала нос, звездная болезнь обошла ее стороной. Она любила повторять, что главное – это быть честным прежде всего с самим собой. Из неуважения человека к себе и проистекают различные комплексы, нежелательные проявления характера и подавленность личности.