Визит из преисподней

Если вы – женщина, если вам скоро двадцать семь, и в прекрасную летнюю ночь поблизости не находится еще одной пары любящих глаз, чтобы вместе смотреть на луну, – что вам остается? Выть от тоски! И то, что вы в полной мере обладаете всеми прелестями луноликих хайямовских красавиц… ну ладно – почти всеми, и что в придачу являетесь неплохим частным детективом, – вряд ли может служить вам утешением. Скорее – наоборот.

«Ах, я сама, наверно, виновата, что нет любви хорошей у меня…»

Вот-вот! Именно это и ответили мне пять минут назад мои заветные двенадцатисторонние гадальные косточки, когда я задала им – оракулам моей судьбы – конкретный, без обиняков, вопрос: в чем причина моей затянувшейся (на целых полчаса!) хандры? На трех костях выпала комбинация: 15+25+6. Что означает, если мне не изменяет память (а она мне не изменяет, можно сказать, никогда): «У вас нет единственно любимого. Внимательно пересмотрите свою жизнь и измените отношение к происходящему. Будьте доброй и любите Бога больше, чем материальные блага».

Господи, прости меня, грешную! Нам, сыщикам, больше подходит другой принцип: на Бога надейся, а сам не плошай! И вообще: слишком уж какой-то умозрительный путь к «единственно любимому» мне предлагается! Хотелось бы что-нибудь попонятней, а главное – покороче…

Кто знает: быть может, я в эту ночь и осталась бы до конца верной жанру «страдания одинокой женщины» и в духе этого жанра даже всплакнула бы на груди у подушки–«девичьей подружки». Но…

Зазвонил телефон.

Он затрезвонил резко, противно, нахально поправ мои философические раздумья. От возмущения я не сразу сняла трубку. Пусть тот, на другом конце провода, прочувствует всю глубину своего морального падения.

– Алло!!!

– Ради Бога, простите за столь поздний звонок. Добрый вечер. Вернее, уже глубокая ночь… – Слышавшийся в трубке баритон был бы, несомненно, приятен, если бы его обладатель не был так взволнован. Перед тем как набрать мой номер, этот мужчина уж точно не разглядывал луну. – Я говорю с частным детективом Ивановой?

– Верно, вы попали не в службу точного времени, но могу вам сообщить, что сейчас час ноль шесть. Не рановато ли для деловых звонков?

– Еще раз простите, я никогда не посмел бы, если б не чрезвычайные обстоятельства… Ради всего святого, прошу вас, не вешайте трубку, выслушайте меня!

Не вешать трубку? Да я и не собиралась! Кажется, пора простить беднягу – видать, у него и вправду крупные неприятности.

– Не волнуйтесь, я вас внимательно слушаю. – Мой голос заметно потеплел. – Я все равно не спала.

– Спасибо, я постараюсь не отнять у вас много времени. – Баритон на другом конце провода благодарно встрепенулся. – Моя фамилия Бутковский, Олег Николаевич Бутковский, но вряд ли вам что-то скажет мое имя. Я предприниматель, у меня собственное дело…

Скромный человек, это хорошо. Другой бы на его месте сказал: «Вам, конечно, знакомо мое имя» – и был бы, кстати, совершенно прав. Разве только какой-нибудь совсем безнадежный лох в Тарасове не слышал про Олега Бутковского и его дело. Свою производственно-коммерческую фирму «Бутон» – ныне процветающее предприятие со множеством филиалов и с миллиардными оборотами – он начинал лет семь-восемь назад с обычного ларька на окраине города. Всего, чего добился этот человек, он добился своими руками и своей же головой. Во всяком случае, так твердила молва. Не менее известна была его репутация честного бизнесмена. За его фирмой – опять же по утверждениям знающих людей – не стояли никакие теневые структуры. Генеральный директор «Бутона» не водил дружбы с мафией. (Я бы выразилась осторожнее: Бутковский ограничивал свои отношения с мафией необходимым минимумом, ибо еще классик сказал – нельзя жить в обществе и быть свободным от общества.)

Словом, Олег Николаевич Бутковский мог бы служить прекрасным примером настоящего – без всяких кавычек – нового русского. Если бы не одно маленькое «но»: явная принадлежность к другой – тоже, без сомнения, великой, но все же не русской – нации.

Еще я знала о нем следующее: ему под шестьдесят, но он в отличной форме, увлекается конным спортом, прекрасно образован, интеллигентен. Вдовец по первому браку, несколько лет назад снова женился на некой юной особе – говорят, сногсшибательной красоты. То ли бывшей фотомодели, то ли актрисе, словом, что-то в этом роде. Типичный случай… Правда, слышала я и то, что брак этот, вопреки досужим предсказаниям, получился во всех отношениях счастливым.

Всей этой информации с лихвой хватило мне, чтобы ответить:

– Я наслышана о вас, Олег Николаевич. Так какая же беда заставила вас обратиться ко мне?

Честно говоря, казалось совершенно невероятным, что у такого человека вообще может стрястить какая-либо беда, более крупная, чем, скажем, неожиданная поломка факса в офисе. Но с забарахлившими факсами не обращаются к частным детективам, да еще посреди ночи!

– Я… У меня пропал сын.

– Как – пропал?!

– Исчез сегодня днем… то есть теперь уже – вчера. Факты говорят о том, что это похищение. – Бутковский произнес эту фразу почти спокойно, но я услышала, каких неимоверных усилий ему это стоило.

– Какие факты, Олег Николаевич?

– Прежде всего записка. Антон – это мой сын, ему недавно исполнилось четыре годика – был с Гришей, нашим водителем. Григорий должен был… Ну, в общем, получилось так, что он оставил мальчика одного на несколько минут. В вестибюле детской поликлиники. А когда вернулся за ребенком, его там не оказалось. Конечно, никто ничего не видел. Григорий долго искал Антона повсюду, заглянул в каждую подворотню, в подъезды… Впрочем, Антоша никогда не ушел бы просто так, он послушный мальчик, а с Григорием они вообще друзья… Ну вот, а когда Гриша вернулся наконец к машине, на лобовом стекле, за «дворником», он нашел эту самую записку. Вот она, дословно: «Мальчик у нас. Если вам дорога его жизнь – не обращайтесь в милицию. В субботу ждите дальнейших указаний на даче, с вами свяжутся».

– На даче?

– Да, именно так там написано. Может быть, они хотят получить дополнительные гарантии моего молчания, не знаю. Хотя при желании я могу позвонить в милицию и с дачи… Но об этом, конечно, не может быть и речи. Я хочу получить своего сына живым! В общем, в семь утра мы с женой едем в Усть-Кушум. Вот почему, Татьяна Александровна, я рискнул побеспокоить вас среди ночи. Я хотел просить вас…

Голос его сорвался, и Бутковскому не сразу удалось с ним совладать. Я решила хоть немного помочь моему ночному собеседнику и вставила реплику:

– Мы сэкономим время, если будем обходиться без моего отчества. Просто Татьяна. Так о чем вы хотите просить меня, Олег Николаевич?

– Сам не знаю… О помощи. Хотя бы о вашем совете! Вы профессионал, вам должно быть виднее, что можно сделать в такой ситуации. Раньше мне приходилось слышать о вас от моих знакомых, которым вы помогли. Если надо, я могу назвать фамилии. Я даже записал тогда ваш телефон – на всякий случай. Ну, вот он мне и пригодился… Алло, вы меня слышите?

Теперь молчание наступило на моем конце провода. Я думала.

– Да, Олег Николаевич, я вас слышу. Боюсь, вы действительно попали в беду. И если это так, наша дальнейшая беседа по телефону становится небезопасной. Вы могли бы приехать ко мне прямо сейчас, желательно вместе с вашей супругой?

– Конечно! Мы сможем быть у вас минут через двадцать. Адрес я знаю.

– Вот и отлично, договорились. И не забудьте захватить ту самую записку. И фотографию малыша, конечно.

– Разумеется. Спасибо, Татьяна Алекс… Спасибо, Таня!

В трубке послышались короткие гудки. Я медленно положила ее на рычаг.

Странная история. Странная и – тревожная. Что это – банальный киднеппинг? Если только похищение ребенка можно назвать банальным… Сердце противно сжалось от какого-то смутного предчувствия. Что за черт, день сегодня, что ли, неблагоприятный? Или это полная луна виновата? Я вдруг отчетливо увидела одинокого маленького мальчика в больничном вестибюле. Невинный заложник каких-то страшных, грязных взрослых игр. Был мальчик – и нет мальчика. «Да был ли мальчик-то?..» – всплыло в памяти. Откуда это? Ах да, из «Клима Самгина»… Тьфу-тьфу, вспомнится же такое не к месту!

Скорее инстинктивно, чем осознанно, я потянулась к замшевому мешочку с костями. Вопрос, по которому я хотела проконсультироваться у судьбы, гнездился во мне где-то на уровне подсознания.

22+28+12. Так и есть! Поистине «черные» символы: страдания и бедствия…

Не завидую я вам, Олег Николаевич Бутковский. Или… или мне придется в корне менять свое отношение к гаданию как одному из способов нахождения истины.

* * *

В половине второго я услышала звук поднимающегося лифта и вышла на лестничную площадку встретить ночных визитеров.

Несмотря на более чем тридцатилетнюю разницу в возрасте, они были действительно красивой парой. Вот только счастливыми сейчас не выглядели. Мадам Бутковская, по имени Наталия (муж, представляя ее, сделал особое ударение на этом «аристократическом» окончании, что заставило меня фыркнуть про себя), была и вправду хороша собой. Но все же не настолько, чтобы слагать об этом легенды. (Это я отметила не без облегчения – тоже, естественно, про себя.) Яркая брюнетка с большими зелеными глазами, изящной линией носа и крупным чувственным ртом, она в этот час семейной печали не стала кощунствовать, употребляя косметику. Впрочем, следов пролитых слез на ее лице я тоже не увидела. Что касается фигуры, то пышная грудь, ноги «от зубов» и примерно мой рост – это все, что я смогла определить под джинсами (конечно, очень дорогими) и каким-то длинным свободным блузоном. А почему бы, в самом деле, и не джинсы? Ведь не на светский же раут она собиралась!

Справедливости ради должна заметить, что и гостья оценила хозяйку должным образом – уж на это у меня глаз наметанный. Как бы то ни было, владеть собой она умела: улыбнулась мне просто и мило. Если это была игра – то весьма искусная.

Даже несколько шагов от лифта до двери моего скромного жилища Наталия Бутковская прошла, опираясь на руку мужа. Но, черт возьми, я и сама была бы не прочь прогуляться под руку с этим джентльменом по нашему «тарасовскому Арбату», а еще лучше – по набережной какой-нибудь Ниццы! До сей минуты я никогда не видела Олега Бутковского (он, по моим сведениям, не любил позировать перед телекамерами), но именно таким его и представляла. Я поспорила бы на что угодно, что ему никак не больше, ну, скажем, сорока пяти. Высокий, статный, с выправкой гусарского полковника и манерами дипломата, с пышной шевелюрой, тронутой на висках благородным серебром, – он, однако, вовсе не был красавцем мужчиной в голливудском понимании этого термина. Но мужчиной – да, мужчиной он, безусловно, был!

Он произносил какие-то дежурные вежливые фразы, даже пытался улыбаться, но в глубине его умных серых глаз притаилась такая боль, что мне становилось жутковато всякий раз, когда я туда заглядывала.

Мы разместились в гостиной. От кофе мои гости отказались, за что я, признаться, была им благодарна: в это время суток я бы просто не выдержала «кофейного ритуала». Перво-наперво Бутковский вручил мне важнейшую улику – записку похитителей. С умным видом я крутила ее и так и эдак, как та мартышка из басни – очки. Только что не полизала. Увы! Никакой зацепки дать нам она скорее всего не сможет. Написана она была на самом обычном листке плохой бумаги, выдранном из блокнота, каких навалом в каждом киоске, самым обычным черным фломастером, каких миллионы. К тому же печатные буквы выведены по линеечке – на всякий случай: вдруг кому-то все же придет в голову провести почерковедческую экспертизу. Оно, конечно, можно было бы попробовать, будь в моем распоряжении все технические чудеса современной криминалистики, но… не дал Бог жабе хвоста – а то бы всю траву потолкла! Я с сожалением отложила записку и приступила к выяснению обстоятельств дела.

Обстоятельства эти – в общих чертах – выглядели так. Вчера в пятом часу дня Антоша Бутковский в сопровождении водителя по имени Григорий и по фамилии Орлов (любопытное сочетание – отметила я про себя) вышел из детской поликлиники номер девять. (Малыш стоит на учете у кардиолога, у которого и был на приеме.) Дальнейший их путь лежал на дачу в Усть-Кушум, где их ждал сам Олег Николаевич. Сели в машину, но она почему-то не завелась. Не зная, что случилось и сколько времени займет ремонт, Орлов решил, что мальчику будет лучше посидеть в прохладном вестибюле поликлиники. Тем более что ребенок и сам просился туда. Григорий купил ему мороженое, чтобы малыш не скучал, и попросил девушку в регистратуре присмотреть за ним. Дело, однако, оказалось пустяковое, и минут через десять можно было ехать. Орлов вернулся за мальчиком, но того в вестибюле не было. Регистраторша не смогла сказать ничего вразумительного, правда, к ней, как на грех, набежало много народу. Перепуганный шофер обыскал не только всю поликлинику, но и все близлежащие кварталы, скверы и дворы. Напрасно! Нигде не было и следа Антона, никто не видел мальчика. Отчаявшись, Григорий вернулся к машине, собираясь доехать до ближайшего отделения милиции. И вот тут-то, обнаружив записку, понял, что как раз с милицией торопиться не следует… Еще около часа он колесил по городу в какой-то безумной надежде, и только после этого повез свою повинную голову к хозяину в Усть-Кушум.

Вот и все, что они могли сообщить мне по делу. Между делом же я узнала массу дополнительной информации о семействе Бутковских. Но разрази меня гром, если мне было ведомо, что именно из этой «россыпи» может пригодиться в будущем!

Например, я узнала, что главе семьи уже почти пятьдесят семь, а его прекрасной половине – 25 лет. Что до своего блестящего замужества Наталия Корнюшкина (чем не аристократическая фамилия!) успела побывать и фотомоделью, и актрисой – играла в одной «подвальной» студенческой труппе. Кстати, именно там – в пыли ветхих декораций и костюмов, в густом сигаретном дыму – и откопал свой драгоценный алмаз незадолго перед тем овдовевший Олег Бутковский, которого друзья случайно затащили в модный в ту пору театральный подвальчик. Случилось это пять лет назад, а через год у молодоженов уже родился сын Антоша. Правда, счастье молодой семьи омрачило печальное известие: у мальчика обнаружили врожденный порок сердца с каким-то хитроумным названием. Но отец задействовал все доступные ему медицинские авторитеты и препараты (а для Олега Бутковского уже тогда практически не было ничего недоступного), и малыш развивался нормально, хотя и под постоянным наблюдением врачей, рос красивым, добрым, жизнерадостным ребенком.