Не буди во мне кактус

Мой собеседник успокоился, достал сигарету, закурил.

– Значит, по-твоему, взрослый мир – это, когда вот так – с кем угодно, без чувств…

– Ну почему же «без чувств»? – ухмыльнулся он. – Возбуждение – тоже чувство.

– Которым можно оправдать все? Даже изнасилование?! – спросила я достаточно зло.

– Вот только утрировать не надо.

Мы помолчали. Он, в общем-то, был неплохим парнем, но и не настолько хорошим, чтобы зацепиться в моем сердце. Вот видите, я даже имени его вспомнить не могу. Фотограф и фотограф.

– Знаешь, вот это твое «ни поцелуя без любви» как-то очень уж старомодно выглядит…, – сказал он на прощанье так, словно пожалел меня. – Сколько тебе лет, Дашка?

– Сколько ни есть – все мои!

«Все мои» приближались к двадцати. Тоска по любви набрала критической массы. Недообнятое и недоласканное тело изнывало от желания выплескиваться и поглощать, соприкоснувшись душами. А «душа» для соприкосновения все не находилась и не находилась. Та единственная, твоя. И это было так странно и так мучительно – оставаться среди людей и постоянно ощущать свое одиночество, словно замерзать на пляже в самую жару. Нет, у меня, конечно, случались взаимные симпатии, но как-то все обрывалось еще не начавшись. То, мой избранник уезжал в другой город учиться, то уходил в армию, то просто исчезал без объяснения причин. А я страдала. Боже мой, как же невозможно я страдала, каждый раз свято веря, что именно он и был моей судьбой, и что никогда и никого я уже так не полюблю, так сильно и так самозабвенно.

Когда мне исполнилось двадцать два, половина моих подруг уже пребывала замужем, большинство из них даже успели примерить на себя гордый статус «мамы». Таким образом бесчисленные и беззаботные ряды моих друзей значительно поредели, а одиночество и пустота внутри понемногу стала усугубляться дефицитом общения. Конечно, у меня еще оставались подруги, но, ту смену картинок и впечатлений, тот накал страстей и жажду эмоций, так необходимых мне – уже мало кто из них выдерживал. Заводя семью, люди, как правило, успокаиваются, остепеняются, тяготея к покою и стабильности. Я же – покой и стабильность воспринимала, как смерть. Не особо хотела замуж и не торопилась обзаводиться семьей, всем своим существом призывая сказочную и феерическую любовь. К тому времени моя старшая сестра тоже вышла замуж и привела мужа к нам жить. Я наблюдала за их отношениями и понимала, что совсем не хочу так, как у нее.

– А так, как хочешь ты – не бывает! – сказала мне она во время очередной ссоры.

Через много лет я поняла – бывает! Но, не долго.

Окончив институт и получив профессию книговеда, а попросту говоря – библиотекаря, я очень быстро поняла, что ошиблась. Книговедение – это не захватывающе и познавательно, как мной наивно полагалось, а скучно, пыльно и однообразно. Мой коллектив сотрудников, состоящий исключительно из одних только женщин, оказался таким же однообразным, пыльным и скучным, как выбранная ими профессия.

В тот год я походила на стреноженную лошадь. Совсем, как в мультфильме «Ёжик в тумане» – красивую, белую, грустную, заблудившуюся в белёсом облаке непроглядности. Жизнь моя текла тихо и размеренно, что так же тихо и размеренно сводило меня с ума. Мой нерастраченный обезумевший женский гормон реагировал на мужские феромоны, как бык на мулету тореадора, а истосковавшаяся по любви душа влюблялась во все, во что только можно было влюбиться. Копившаяся столько лет сексуальная энергия давно ушла в свое запределье и, считываясь мужчинами на подсознательном уровне, воспринималась ими, как угроза, заставляя избегать каких-либо отношений со мной. Получалось совсем как в анекдоте про замкнутый круг: «Никто не любит – прыщи, прыщи – никто не любит»…

Это с возрастом я поняла, что мужчины в большинстве своем чувствуют и любят несколько иначе и, что роковые и страстные женщины, такие, как героиня фильма «Основной инстинкт», их, конечно, заводят, но одновременно и пугают, поэтому – в жизни они стараются держаться от них подальше. В силу своего характера и извечного желания получать все и сразу – я частенько не выдерживала и признавалась в своих чувствах первой, чем отпугивала мужчин еще больше. Нет, конечно же, находились те, кто был не прочь поэкспериментировать со мной в постели, но, никто из них не умел чувствовать так же, как я. А на меньшее я согласиться не могла и с маниакальным упорством продолжала искать любовь.

Я почти отчаялась, моя самооценка упала ниже бордюра, и порой начинало казаться, что кто-то там, «наверху», вычеркнул меня из «Великой книги любви». Я самоотверженно служила своим подругам, отдавая им все свое свободное время, нянча их детей, наклеивая обои, лепя пельмени и выгуливая их собак. Раз уж не получалось быть любимой, то я изо всех сил старалась быть нужной.

Я часами разглядывала себя в зеркале, не понимая, что со мной не так. Оттуда на меня с надеждой и тоской глядело темноволосое, кудрявое существо со вздернутым носом, пухлыми губами и глазами необлизанного котенка. Грудь, талия, ноги – все в пределах среднестатистических потребностей. Мои, не столь привлекательные, подруги уже давно жарили мужьям котлеты и ставили в угол детей, а я брела по этой Земле неискушенной недотрогой, до отказа набитой несбыточными мечтами, желаниями, разъедаемая нерастраченной нежностью. По ночам я выгорала изнутри, давая волю своему воображению и спуская с поводьев все свои эротические фантазии.

Наша библиотека находилась в самом центре города, вольготно разместившись в старом польском доме с окнами во двор-колодец. По периметру двора тянулся длинный балкон, узкий, выстланный посеревшими от дождя деревянными досками. Из моей комнаты на этот балкон вела двойная застекленная дверь. Из точно такой же двери напротив частенько выходили на «перекур» всяческие мужчины. Самые отчаянные и предприимчивые из моих одиноких сотрудниц, желая хоть как-то привлечь к себе внимание противоположного пола, тоже стали покупать разную табачную отраву и бегать на балкон, теребя в руках незажженные сигареты. Мне, честной и правильной, было стыдно и унизительно участвовать в подобных любительских спектаклях.